Сегодня

Он открывает дверь. В лицо хлещет ливень, вслед за яркой вспышкой, которую он видит сквозь закрытые веки, через семь секунд разливается гром. — Гроза в четырнадцати километрах, — зачем-то говорит Обито вслух. Его ещё не сломавшийся юношеский голос до сих пор режет слух. Он открывает глаза. На этот раз вокруг лес, рядом на ветке сидит Какаши. Его плащ наполовину прикрывает самого Обито, в результате вымокли они оба. Из-за дождя сложно определить, но он прикидывает, что рассвет будет где-то через час. В этот раз у него поразительно много времени. — Балбес, какой ниндзя засыпает во время дежурства, — бурчит ещё совсем молодой Какаши, но плащ не забирает. Обито пытается вспомнить — а в его реальности, самой первой, настоящей реальности, делал ли Какаши нечто подобное до их триумфального примирения и его, Обито, последующей смерти? Он молчит. Какой сегодня день? Обито напрягает память, пытаясь сопоставить события. Судя по всему, идет третий месяц и семьдесят вторая реальность, созданная для него Кагуей. Эта тварь успела наложить на него какую-то странную технику, прежде чем он умер. Или не умер. Может, он не в технике, а в особом, лично для него подготовленном аду? По-другому то, что с ним происходило, никак не назовешь. Каждый день он просыпается в новой реальности и в новом месте, всегда тринадцатилетний и чудом немертвый. Кагуя, злопамятная сука, никогда не забывает о тех, кто ее предает. Ее шаринган смотрит в самую душу, проникает под мишуру воспоминаний и мимолетных чувств, находит самое темное и сокровенное. Ее личный подарок, его личный непрекращающийся ад. Каждый раз новый, каждый раз в самое больное. Однажды он не смог спасти не только Рин, но и Какаши. Он любит Рин. Любил. Страшно признавать (после всего, что он видел, его всё еще может что-то по-настоящему пугать?), но когда на его глазах умирает Какаши, дыра в пустой груди Обито разрастается даже больше прежнего, хотя, казалось бы, куда еще. Где-то с середины второго месяца он попадает в миры, в которых Рин умирает еще до его пробуждения. Обито разрешает себе не думать о том, что в его «кошмарах» есть только те, чья смерть причиняет ему боль. Рин мертва, а он не чувствует по этому поводу ничего, кроме какого-то темного спокойствия. Уже мертва — значит, больше не пострадает. Обито позволяет себе тихий тяжелый вздох, собирает себя по частям в рабочее состояние и, поправив повязку на месте отсутствующего глаза, спрыгивает с дерева вслед за Какаши. Дождь еще не идет, значит у них есть шанс не оставить следов, пока будут искать Минато. Учителем его назвать язык не поворачивается. Сейчас у Обито тело тринадцатилетнего юнца, а в голове живет тридцатилетний мужчина. Хотя… Мужчина ли? Нет, всё же тридцатилетний юнец. В этом мире тоже идет война, шиноби не хватает, третьего члена команды им не видать. Редко когда умирает лишь один — как правило, если не возвращаются, то сразу все четверо, включая командира. Судя по тому, что его правый и уже активированный шаринган у Какаши, Рин умерла во время обвала. Обито вытащить из-под валуна успели, на этот раз у него даже руки-ноги целы, только лицо в кровавое месиво. Интересно, существуют ли эти реальности до момента его пробуждения или же они появляются в момент, когда он открывает новую дверь? Они бегут по темному лесу, пока небо не начинает светлеть. Надо решать, что делать дальше, не бежать уж точно, дождь грозится в скором времени закончиться, и их сразу засекут. В итоге поиски прекращаются сами собой — им на голову вполне буквально падает одна из призывных лягушек Минато и указывает путь в убежище, где приказано переждать и по возможности самим залечить раны. Теперь медика с ними нет, ее имя даже в мыслях произносить не хочется. А Обито и не боится умереть. До убежища они добираются три часа, не меньше, петляя, отходя назад и продвигаясь вперёд по рекам. Какаши очень старательно руководит их маленьким отрядом, и Обито не решается сказать ему, что все его старания пойдут псам под хвост, если среди противников есть сенсор. Какаши и сам это знает, но вдруг. Вдруг сенсора нет. Вдруг их уже не преследуют. Вдруг их не найдут. Вдруг они выживут. «Сенсор есть», — думает Обито и швыряет кунай. — Справа! — кричит Какаши, а кунай достигает цели прежде, чем он договаривает. Им повезло, противники явно не ожидали такой быстрой реакции от двух пацанов. Больше им так не повезет. «Нас преследуют», — думает Обито и чувствует, что его сознание будто под толщей воды, а тело движется само. «Нас найдут». Удар, подсечка, снова выпад и удар. С шаринганом, пусть и без мангекё, всё это делать очень просто, тело действительно движется само под действием самой простой на свете силы — стремления выжить любой ценой. Все равно как пытаться закрыться руками и сжаться в комок в полете с утеса вниз. «Он не выживет», — Обито знает это. Сначала Рин, теперь Какаши. Он умрет. В этом весь смысл. Каждый день смотреть на смерть самых близких. Обито так глубоко погружается в мысли, что не замечает, как его окружили. Он забывает, что это тело — тринадцатилетнего ребенка, одноглазого, израненного, без единой клетки Хаширамы, без панциря Белого Зецу. Интересно, что будет, если он просто остановится? Перестанет сражаться? Может, в этом и была суть всего этого аттракциона? Чтобы он сложил руки и позорно умер, сдавшись? Умереть ему не дают. Он ненадолго теряет сознание, не засыпает, ещё не время, и приходит в себя уже в убежище — темной пещере в глубине чащи. — Ты идиот. — Я в курсе, спасибо, что напоминаешь, — слишком серьезно отвечает Обито и думает, что ему совершенно наплевать, что в тринадцать он бы скорее задушился, чем признал нечто подобное. Пусть Какаши думает, что это он так из-за смерти Рин переживает. За эти три месяца Обито научился понимать его настроения лучше, чем за несколько лет совместной работы в команде. Видимо, тогда он, ребенок, считавший себя непонятым гением, видел перед собой только Рин. Только она относилась к нему настолько снисходительно, что он принимал ее вежливую отстраненность за доброту и участие. Каким же он был глупцом. Неудивительно, что он так бесил Какаши. — Ты что, решил исповедоваться? — черт, походу на этот раз он серьезно стукнулся головой, раз говорит в слух. А еще в голосе сидящего на кровати рядом Какаши ему чудится страх. «Вот бы не чудился», — думает Обито и понимает, почему Рин исчезла из его реальности. Какаши потребовалось три месяца, чтобы целиком вытеснить ее из его мыслей. Ха. Кого он обманывает. Он всегда был там, просто думать так о товарищах не под стать будущему хокаге, а спасителю мира и разыскиваемому преступнику — тем более. Принять это оказывается на удивление легко. А на то, чтобы дойти до этой простой мысли, требуется каких-то двадцать лет. — Какие к черту двадцать лет? Принять что? Судьбу? Тоже помереть собрался? — под конец Какаши совсем затихает, и он молчит, видимо, не в силах совладать с внезапно севшим голосом. Из них двоих тридцать тут Обито, а не Какаши, только вот делать что-либо со сложившийся ситуацией он совершенно не намерен. Обито ударился головой, и выстраивать логические цепочки ему не под силу, а думать о последствиях — и подавно, поэтому он выбирает самый легкий и самый эгоистичный способ. Ему наплевать, что его, скорее всего, оттолкнут. Это всё неправильно. Обито каждый день видит, как Какаши умирает, и в какой-то момент он не чувствует ничего, кроме усталости. Он так устал. — Что ты творишь? — кричат на него шепотом. Их все еще могут искать. Обито все равно, их в любом случае найдут, так или иначе, но у Какаши поразительно удобные бедра, хотя, казалось бы, одни мышцы да сухожилия. — Убери голову! — спихнуть его все-таки не решается. Хотя это и неудивительно — Обито чувствует, как с волос по лицу течет горячая кровь. Если измазать ей шею Какаши, то будет совсем как три пробуждения назад. — Не дергайся, — тихо говорит Обито, и Какаши замирает. Он громко дышит, и хочется думать, что не из-за того, что они совсем недавно вдвоем сражались с вражеским отрядом, а по совершенно другой причине. — Пожалуйста, — просит он сам не знает чего. Как же лень думать. — Ты… — говорит Какаши, просто чтобы не молчать, пока Обито подтягивается на руках и принимает сидячее положение. Достаточно медленно, чтобы Какаши мог успеть понять, что он собирается сделать, достаточно быстро, чтобы не успеть помешать. Обито ловит его взгляд и поддевает заляпанную кровью из глаза маску. Тот не двигается, только смотрит на него не отрываясь, словно боится спросить, что же будет дальше. Обито снимает маску, и Какаши отодвигается, надсадно дыша. Из уголка его рта течет кровь, и Обито надеется, что это не пробитое ребром легкое, к примеру. Он пытается поймать взгляд, но Какаши упорно смотрит куда угодно, кроме как на его лицо. Интересно, что сейчас творится в его голове. Обито думает, что он ужасный взрослый, — с таким-то нетерпением наблюдать за метаниями мальчишки перед ним. Не первый ли это будет поцелуй? Что-то странное и незнакомое поднимается внутри его тела, заполняет легкие и течет в крови. Предвкушение. Сколько же времени прошло с тех пор, когда он в последний раз хоть что-то чувствовал? Он хочет его всего. Хочет вытравить Рин из их голов, она давно умерла, намного дольше, чем три месяца назад. Обито хочет, чтобы в голове Какаши был только он один. Поцелуй получается мокрым и горячим из-за крови, они неотрывно смотрят друг другу в глаза, словно даже сейчас есть место для соперничества. Обито целуется слишком хорошо для тринадцатилетнего, а Какаши всё сильнее сжимает его руку, до боли, но убирать ее совершенно не хочется. Обито так привык к ней, что начинает получать от этого удовольствие. Болит — значит, жив. Жив — значит, может что-то изменить. Жив — значит, может целовать малолетнего идиота Какаши, который, наверное, вообще не понимает, что сейчас происходит. Их дыхание сбивается слишком быстро. Они оба ранены, и Обито обидно признавать, но от потери крови у него немеют губы. Какаши тоже выглядит так, словно в любой момент потеряет сознание. Всё же целоваться, потеряв кучу крови и с десятками еще не затянувшихся ран, — явно не лучшая его затея. Он кладет руку на затылок Какаши и чуть поглаживает его, словно в попытке успокоить. Поцелуй заканчивается сам собой, и чужой нос утыкается ему в основание шеи. Обито отстранённо думает о том, что же будет дальше, и даже готов все прекратить, должен же хоть кто-то думать об их физическом состоянии, но Какаши не двигается, словно спит, только придвигается ближе и обнимает. Обито как-то безнадежно улыбается и тоже кладет голову на его плечо. Пусть всё будет так и не иначе. Он впервые пытается не заснуть. Какаши перевязывает ему голову и ложится рядом, снова оплетая руками, тревожа раны. Он молчит и только иногда смотрит как-то странно, словно решает что-то. Обито тоже не издает ни звука, не желая ему мешать. Какой смысл давать ему ответы? Какаши вовсе не обязательно знать о том, в какое дерьмо он вляпался. О всех этих реальностях и правде самой первой, настоящей. Что Обито — предатель. Что именно он напал на деревню, освободив Лиса и убив Минато. Что Рин убили только ради того, чтобы он решил помогать Мадаре. Что именно он создал преступную организацию, действия которой привели к новой войне. Что он помог своему предку создать иллюзию, в которую погружено всё человечество. Что их обманули, и их мечта о вечном мире была чужим выверенным планом. Что он уже третий месяц заново проживает один и тот же день. Не стоит Какаши об этом знать. Обито тоже хочет забыть. Он наконец-то понимает, насколько жестокое наказание ему придумала Кагуя. Умирать не от неспособности спасти, а от неспособности остаться. Она прекрасно знала, какой он эгоист. Мир меркнет, несмотря на то, что он не засыпает, и медленно удаляется от него. Теперь здесь только тьма и он, стоящий перед очередной дверью. Однажды он сдастся, перестанет бороться за свою жизнь. Поверит в то, что никто не придет и не вытащит его из этого кошмара. Но не сегодня. Сегодня он снова проснётся и встанет на ноги, будет бежать, пока не сотрет ступни в кровь, будет сражаться, пока его шаринган не ослепнет. Какаши умрет, значит, Обито заснет и проснется опять, чтобы продолжить свой путь. Иногда он будет засыпать счастливым. Однажды он освободится. Дверь с глухим стуком захлопывается за его спиной. Следующая дверь скрипит и медленно отворяется. Обито открывает глаза.