***
Идти обратно было тяжело, будто к ногам привязали по пудовой гире. Цунаде сосредоточенно молчала; Сакура долго не решалась заговорить с ней, потом не выдержала, окликнула, готовясь на всякий случай уклониться от удара: — Простите, сенсей... а у вас когда-нибудь было такое? Пятая замедлила шаг и через мгновение раздумий неожиданно протянула к девчонке ласковую ладонь, усмехнулась — легко, по-молодому, без фальши. — Такого — не было, — и взъерошила ей остриженные палевые волосы.***
— ...хотя, знаешь, когда-то давно я слышала об одном юном шиноби, — тоном бывалой сказочницы начала Цунаде, — который только и мечтал о странствиях. Времена на пороге стояли непростые, и, пораскинь этот дурень умом, мог бы найти себе стоящее дело по душе, но как его ни отговаривали, он упёрся и был таков. У пруда было прохладно и ветрено. Перегнувшись через перила скрипучих мостков, Сакура неотрывно смотрела в тёмную морщинистую воду, в которой кружились сорванные до поры глянцевитые листья. — И он ушёл из Конохи? — равнодушно спросила она. — Это случилось в другой деревне. За много ри отсюда, — торопливо уточнила Пятая. — В нём не было ничего особенного, так, обычный болван и ветрогон, и больше всего на свете он любил бездельничать и пустословить. И вот однажды он вбил себе в голову, что ему явилось какое-то пророчество, которое и позвало его в горы... — Похоже на завязку пресного романа для чувствительных девиц, — фыркнула Сакура. — Может быть, — согласилась Цунаде, усаживаясь поближе к воспитаннице. — О горах в народе ходили немыслимые легенды, поговаривали, что там обитают древние духи, непроходимой стеной встают говорящие сосновые рощи, а на самой дальней вершине высится Жабье царство. Того мальчишку не раз предупреждали, что ещё ни один человек не добирался до туда живым, а он сказал, что непременно доберётся — и вернётся с благословением Жабьего мудреца... да-да, через три года. Харуно, поражённая, вскинула голову. Цунаде поймала её недоумевающий взгляд и озорно улыбнулась, а девчонка, покраснев от досады, всё никак могла взять в толк, к чему это беспричинное веселье. — Через три года его не дождались, — вздохнула Пятая. — И через пять — тоже. И через десять. Его след простыл, и никто даже не подумал отправиться на поиски. Он больше не объявлялся в людских селениях и даже не слал с вестями жаб. Ветер крепчал, и в наступающем ливневом мраке на краю неба блеснул ярким сполохом жертвенный огонь, венчавший скалу Хокаге. Сакура машинально обняла себя за плечи, отвернулась, задышала глубже — суеверный страх снова копотно тлел в груди, а мёртвое крошево листьев всё качалось на волнах, то всплывая, то пропадая в глубине, и окрест неслось жалобное, навзрыд, кваканье. — Слышишь? — шёпотом произнесла Пятая. — С утра надрываются. К дождю... Душный воздух приторно пах тиной и розмарином; девчонка сидела, съёжившись, на мокрых досках, жалкая и потерянная, кривила ротишко, всё глядела, как пыльная заверть гнёт недорослое деревце, сдирает розовую кипень, — его слабые корни были подмыты половодьем, и между ними черно зияли прорехи-пещеры. — И что, — всхлипнула Сакура, — он вернулся? Потом — вернулся? Или... «Не плачь, — невпопад подумала Цунаде, — вишня, не плачь». — Конечно, — заверила она. — Странники всегда возвращаются, если есть те, кто верит в них — и в выбранный ими путь. И того шиноби дождались бы, проскитайся он хоть целый век. Долгожданный дождь, первый за эту весну, грянул оглушительным звоном, примял траву, разворошил птичьи гнездовья, но под пасмурным майским небом Сакуре отчего-то показалось, что кругом стало совсем светло.***
— ...но это, в общем-то, далеко не всё, — заговорщически подмигнула Цунаде, с наслаждением откидываясь на тёплых брёвнах тренировочной площадки. Сакура оправила мятую форму, неуклюже плюхнулась рядом. Под усталым бледным солнцем новой весны, в белосахарных цветах осоки впору было ни о чём не думать, но уже год каждую минуту передышки её начинало тошнить больной чернильной тоской. — Опять выдумываете всякое, — она отёрла грязный лоб заскорузлой перчаткой, дёрнула уголком обкусанных губ. — Притчи притчами, сенсей, но как это поможет тем, кто нас покинул? — Нет, ты послушай. У того странника... того, что ушёл в горы, — Цунаде говорила медленно, взвешивая каждое слово, и Сакура заподозрила, что за легкомысленными побасёнками может крыться что-то глубоко личное, — был соратник. Их даже приятелями нельзя было назвать — их свела одна команда и самые громкие битвы эпохи. Этот был совсем другой, одинокий с самого рождения, и, казалось, ему и вовсе никто не был нужен — ни наставник, ни бестолковый и солнечный жабий мальчишка, и ничего его не интересовало, кроме сумрачного огня, который он всегда в себе носил. Сакура слушала зачарованно, не отрывая от Цунаде предательски заслезившихся глаз. — А какое ему прочили будущее! Гений, исследователь, шиноби из тех, что являются миру раз в поколение... Но после главной своей победы он невзвидел света, будто в оковах клятв, данных народу, стало нестерпимо душно. И он тоже ушёл — тайно, никому не сказавшись. А куда и зачем, он не знал и сам. Принцесса Слизней потемнела лицом, неловко сгорбилась: рассказывать о ком-то безымянном было ничуть не легче даже спустя тридцать лет. — ...зато знал его друг. Знал, что отыскать свой путь — дорогого стоит, а ещё он знал, что умрёт за своего соратника, потому что в дни суровых испытаний нет ничего прочнее товарищества. Тогда-то он и поклялся его вернуть. — Совсем как... — захлебнулась Сакура и так и не договорила. По слущенной коре из-под нижнего отсыревшего бревна прошмыгнул маленький чёрный ужик, блестящей смолистой струёй затёк Пятой под локоть. Цунаде поймала его за хвост, пропустила упругое, как резиновое, тельце между пальцами. — Рано они повыползали, — уронила рассеянно. — Значит, быть лету ненастным. — Так вы всё-таки знали их, сенсей? — спросила Сакура, наблюдая за её плавными движениями. — Жабьего мальчишку и отступника... — Нет, что ты, — махнула рукой Пятая и энергично рассмеялась. — Так, мельком слышала от кого-то. Млея от человеческой ласки, змеёныш послушно свернулся в изящной ладони, перстнем обвился вокруг большого пальца. Цунаде пристально, как давнему знакомому, заглянула ему в бусины глаз, мерцающие золотистой плёнкой, и с сожалением выпустила в траву.***
— И что было потом? — осторожно попробовала подступиться Сакура. — Странник вернул его — или пришёл ни с чем? Цунаде вздрогнула от неожиданности, развернулась в кресле; воспитанница стояла у неё за спиной, на балконе Резиденции, под усыпанным звёздами синим небом, а здесь, в кабинете Хокаге, мягко горел свет, плескалось в пиале саке рядом с тарелкой влажных, в матовом воске слив. — Он искал его по всей Стране Огня. Искал его след в непримятой траве, в стоячей воде, спрашивал в каждом селении и у своих вещих жаб. Он шёл наугад, как велело сердце, и на его месте так поступил бы каждый, кто когда-либо... любил. Сакура посмотрела вниз, на огни дремлющей Конохи, и крепче ухватилась за перила. — Но встретились они через много лет на окраине маленького городишка, каких сотни в тех краях, — надтреснуто подытожила Пятая, и Харуно почудилось, что голос у неё — старческий, выцветший. — Через много-много лет, когда было поздно что-либо менять. В то мгновение они вспомнили всё, что свело их единожды — и беззаботное мальчишество, и первые бои, и жаркое друг другу — «навсегда», будто они никогда себя не теряли в этом жестоком мире. И странник... — ...и странник, конечно же, убедил его вернуться, — торжествующе подхватила Сакура. — Иначе не могло и быть, верно? Цунаде сжала под столом кулак, тяжело, неподатливо замолчала, и Харуно вдруг отчаянно подумала, что это — всё. — Три года, сенсей, — еле выдавила она. — Три года и ещё две луны. Он обещал. Они оба... Прохладный мрак обнимал её за плечи, и Цунаде впервые взглянула на девчонку по-другому: теперь это был не обиженный ребёнок, а настоящая куноичи — спящая до времени сила, невыплаканная боль, ясные глаза полынного хрусталя, сердце, смело и сгоряча отданное сразу двоим, — в звёздном свете на неё смотрела не Харуно Сакура, а юная и несдержанная принцесса Сенджу, волей Огня оставшаяся в одиночестве. — А теперь дослушай, — Пятая покачала в ладонях полную пиалу. — Когда-то я знала одну химэ. Химэ принадлежала древнему и некогда влиятельному клану, и, собственно, с неё могла бы начаться совсем другая история, да только однажды и она едва не упустила из виду свой путь. Ей тоже приходилось слишком много терять, и она бы безвозвратно заплутала, но у этой химэ была воля. Была мечта, исключительное терпение и... — И? — зарделась Сакура. Цунаде чуть помедлила, чувствуя, как захлёстывает её изнутри что-то тёплое, полузабытое, и улыбнулась — спокойно и уверенно. — ...и было у неё два товарища.