Крепче любви

Доктором Квинзель оказалось удивительно легко управлять. Несколько ничего не значащих фраз, ворох комплиментов, — о, Джокер мог быть весьма обаятельным, если хотел этого, - и юный доктор Харлин, дипломированный психиатр, не задумавшись ни на мгновение, даже с какой-то радостью шагнула в расставленные сети. Грустная история жизни, намек, что только она, одна единственная, способна помочь ему, — ох, как пронзительно Джокер умел смотреть, - и глупая наивная дура собственноручно надела розовые очки и подала ему свое скучное сердце на блюдечке. Скучное. Скучноскучноскучное. Джокер намеревался садистски раздавить, растоптать, изрезать это банальное, это никчемное, это наивное до хохота, - ха-ха-ха-ха! - чувство, после того, как доктор Квинзель сыграет свою роль. Джокер хотел уничтожить ее и любоваться, как мелкая, пустая душа Харлин рассыпается в тусклую пыль – какой и должна быть. Но Харлин удивила его. Она лежала на столе, и в ее огромных, по-детски раскрытых глазах не было страха. Не было боли предательства. Слепое повиновение, слепое обожание и… Джокер, наконец, увидел, - увидел, да! Да-да-да-да-да! – прекрасный росток безумия, таящийся глубоко в зрачках Харлин. Этот росток нужно было удобрить. Его нужно было напоить болью, страданием. И Джокер, - о, с каким непередаваемым удовольствием он делал это, - пропустил через ее мозг живительное электричество. Джокер наслаждался криками и стонами, звучащими чарующей музыкой в его ушах, - о да, кричи громче, детка, дай услышать твой голос! – И росток сумасшествия увеличивался с каждой прошедшей секундой. Теперь Джокер ясно видел, - как же он мог не заметить раньше?! – это волшебное, оплетающее ее мозг, проникающее в ее вены заместо крови безумие. И когда крики плавно перетекли в почти истеричный смех, Джокер опустил орудие пытки. Он смотрел на Харлин… - нет, теперь ее невозможно было назвать старым именем, – на эту девушку, одновременно хохочущую и рыдающую на столе, и не мог отвести взгляд, настолько она была… хороша. Удивительна! Роскошна! И бесполезна. Какой толк ему от нее, - теперь? Насколько ему была скучна и полезна наивная доктор Квинзель, настолько же теперь восхитительна и бесполезна безумная… Харли Квинн. И Джокер ушел. Оставил потерявшуюся в своем новоприобретенном сумасшествии на выживших докторов Аркхема. Он ехал по пустым ночным дорогам Готэма, гнал на предельной скорости и злился, - господи боже, как он злился! – на нее, за то, что она была так… хороша, - слишком, чересчур! – и на себя, за то, что не может перестать вспоминать глубочайшее безумие ее глаз, - дьявольски прекрасных! И здесь Харли удивила его еще раз. Не безропотная кукла, но безумная фанатичка, она выскользнула из Аркхэма вслед за ним. Она гналась за ним, оседлав мощный мотоцикл, и не уступала в скорости его любимому автомобилю. Джокер видел искаженное гневом и безумием лицо Харли в боковом зеркале, и не мог не остановиться, - это нереально, невозможно, она великолепна! «Ты использовал меня! Ты предал меня! Ты бросил меня!» - кричит теперь Харли Квинн ему в лицо, и дуло пистолета не дрожит, направленное ему между глаз. Джокер видит, как новорожденное и неоперившееся еще безумие борется в голове Харли с чистым разумом доктора Квинзель. Он наблюдает за полным отсутствием страха в ее обновленной душе. За ее внутренней борьбой и попыткой найти опору в мягком и податливом сумасшествии. Интересна. Она стала ему интересна. Как она поступит, что сделает, ну же, нуженуженуже! «Стреляй», - и он раскидывает руки в стороны, улыбается широко, выискивая в глубине ее глаз ответ на свой вопрос. Выискивая слабость и сомнение. И находя их. И широкая улыбка превращается в оскал, когда пистолет вздрагивает в руке Харли. И ярость прокатывается по венам, когда ее пылающий гневом и безумием взгляд на мгновение скользит в сторону, скрывая… слабость! Слабая! Никчемная! Бесполезная! Выхваченный пистолет приятной холодящей тяжестью ложится в руку, а мягкие волосы Харли взлетают красивой светлой волной, когда ее голова дергается в сторону от хлесткого удара. И вот уже дуло пистолета смотрит между ее горящих глаз, а Джокер все еще ищет, и не может найти в их глубине ни страха, ни обиды – лишь сумасшествие, переполненное обожанием. Он видит, как доктор Квинзель выносит диагноз, но Харли Квинн уже не может, не способна бороться с болезнью. С ним. Джокер – ее болезнь. Ее опора в опутавшем ее сумасшествии. Ее личное безумие. Она целует его, и губы ее оказываются такими же сладкими, как и она сама. О. Да. И он увозит ее. Джокер берет Харли Квинн с собой – туда, где он переродился. Он сам не знает, зачем. Избавиться ли от бесполезной, мешающей – восхитительной! – сумасшедшей, или же помочь бабочке вылупиться, наконец, из куколки. Джокер смотрит на Харли, завороженную кипящей в котлах смертельной жидкостью, давшей ему новое рождение. И решает. Молча тасует в своем гениальном и сумасшедшем мозгу карты, взвешивая. Обворожительна. Бесполезна. Прекрасна! Обуза. Последняя проверка, перед… Чем? «Вопрос. Ты умрешь за меня?» Ни капли сомнения в плененных им глазах. «Да». «Слишком просто…» - он понимает это мгновенно. Смерть ради него будет скорее счастьем для фанатично преданной, больной им Харли Квинн. – «Будешь ли ты…» - он замолкает, зачарованный ее горящими глазами, ее слепым преклонением перед ним, и заставляет себя сосредоточиться на деле, - «будешь ли ты жить для меня?» Она молчит несколько бесконечных мгновений, - долго-долго! Слишком долго! Почему так долго?! – и Джокер ощущает нетерпение и – беспокойство? «Ммм?» - его мурлыкающий глубокий голос должен подтолкнуть Харли принять – верное! – решение. «Да», - предвкушающий голос произносит ровно то, что Джокер так жаждал услышать. Но все не бывает просто, тыковка, не так ли? «Осторожно. Никогда не произноси эту клятву… не подумав», - Джокер мягко накрывает ладонью губы Харли, скрывая их за татуированной ухмылкой, – какая же нежная, гладкая. Сладкая! – «Страсть приводит к уступкам, уступки… к подчинению», - его пальцы ласкающе неторопливо скользят по ее щекам, разжигая еще больше и без того пылающее пламя в ее глазах, - «Ты хочешь этого?» - оттянув пальцем нижнюю губу Харли, он сам не замечает, как склоняется еще ближе к ее лицу. Гениальный манипулятор, Джокер прекрасно понимал, как его действия, его соблазняющий голос подействуют на нее, но и представить не мог, как ее обжигающий взгляд подействует – на него самого. «Хочу», - быстрый, уверенный ответ мурашками проносится по его ребрам, и Джокер глубоко вдыхает насыщенный парами химикатов воздух, - божественный воздух, божественное мгновение! «Скажи это», - выдыхает он, ощущая нетерпеливое возбуждение и жажду, не в силах больше ждать, - «Скажи это. Скажи… это», - подчинись, признай себя моей, умоляй о служении, проси о преклонении, - «Проси, проси, проси, просипросипроси», - он касается пальцами ее подбородка, чтобы – не дай бог! – Харли не отвела восхищенный, обожающий взгляд. «Прошу», - о боже, да, какое же это восхитительное чувство! Полное обладание. Бесконечное преклонение. Обожествление. «Ммм, боже, как ты… хороша», - роскошна, удивительна, прекрасна. Единственная в своем роде. Идеальная. Сумасшедшая. Созданная будто специально для него. Его будущая… слабость. Джокер осознает это так ярко, глядя на нее, переполненную желанием, ловящую каждое его движение, каждый его взгляд. Жаль, жаль… жаль! Так хороша… Очень жаль! Харли должна умереть. Умереть до того, как превратится в его ахиллесову пяту. До того, как станет дорога ему настолько, что ради нее Джокер пойдет на все. Король преступного мира не может себе позволить такую слабость. Такую… обузу. И конечно, она выполняет его просьбу. Не сомневаясь в его решении. Не оспаривая его слов. Не задумываясь о причинах. Последний взгляд Харли, направленный на Джокера перед прыжком, прекрасен. Она вся чарующе прекрасна, когда, раскинув руки, молча падает вниз, в котел, наполненный смертельными химикатами. Волшебная синяя птица, сорвавшаяся вниз, выполняя желание своего создателя и господина. Как же непередаваемо жаль! Горько-кислое в груди, облизывает сердце. Жаль! Джокер не должен чувствовать ничего, когда отворачивается и уходит. Харли ведь не стала его слабостью, нет. Нет-нет-нетнетнет. Невозможно. Невозможно! Пусть растворится к дьяволу в этой зеленой дряни! Харли, красивая, как с обложки журнала, поразительная, сексуальная, смотрела на него, как на господа бога. В ее глазах – полное подчинение его воле. Кто еще в целом мире так смотрел на него? Кто склонялся перед ним, испытывая – обожание, не страх? Забыть! Забыть этот взгляд, это лицо, эти губы, ни одной слабости, никаких сопливых чувств к кому бы то ни было! Но все же… как она хороша. Раздражение и гнев – на самого себя! – патокой разливаются по венам Джокера. Он в ярости от калейдоскопа мыслей и эмоций, проносящихся в голове. Он не способен бросить Харли здесь, отказаться от нее, отвернуться от ее обожающего взгляда, ее благоговения. Она – его сумасшедшее создание, а он – ее безумный бог. Злобное рычание вырывается из его горла, и Джокер, отбрасывая куртку, не раздумывая больше ни мгновения, прыгает вниз. За своей безраздельной собственностью. В конце концов, почему бы и нет? Каждому королю нужна королева. Ее бессознательное тело в его руках – мягкое, податливое и обжигающе горячее. Ее губы, покрытые ядовитыми химикатами, - о слаще их нет ничего в этом мире! Ее глаза, не скрытые этими идиотскими очками – растерянные, обезумевшие, счастливые. Поцелуй – закрепление их возникшей связи, безумнее которой не найти. И сдвоенный хохот – эхом разносящийся по огромному помещению, отдающийся в самых далеких уголках, пугающий нечаянно услышавших его, - олицетворение их сумасшествия. Сумасшествия, что соединило их крепче брачных клятв и обручальных колец. Джокера и Харли Квинн. Короля и Королеву преступного мира Готэма.