***
Для Мэри Анна — недосягаема. Она кажется такой чистой и почти святой, и Мэри считает её своим ангелом-хранителем, только своим, пусть это, может быть, и эгоистично. Но Анна — точно ангел, и, когда её белые волосы светятся на солнце, Мэри верит, что это нимб. Мэри напоминает себе, что Анна теперь — миссис Бейтс, но едва ли это помогает перестать думать о её счастливой улыбке и волноваться — почти бояться — до дрожи в руках, когда волнуется сама Анна. Мэри любит Мэтью, искренне, и это почти позволяет не думать о горничной с нимбом над головой. Когда он умирает, Мэри прячется ото всех, потому что ей больно и — стыдно. Что-то падает внутри, и она не боится больше вздрагивать и с наслаждением прикрывать глаза, когда Анна укладывает ей волосы, когда задевает подушечками пальцев шею или спину. Мэри не боится влюбиться в эту улыбку и в морщинки вокруг глаз, только Анна не улыбается, когда заходит в её комнату. А Мэри этого хочется больше всего на свете. И единственный человек, который мог бы осудить её за это желание, мёртв.***
Узнав, что произошло с Анной, Мэри шепчет что-то неразборчивое, и это, наверное, первый раз, когда она не знает, что сказать или сделать. Анне хочется, чтобы она просто прикоснулась к ней, она почему-то уверена, что сейчас не станет вырываться и сбрасывать чужую руку. Это первый раз за долгое время, когда Анне действительно хочется, чтобы к ней прикоснулись. Мэри, будто чувствуя это, касается её щеки и осторожными, невесомыми движениями стирает слёзы. Анна так привыкла плакать за последнее время, что уже не замечает их. Мэри берёт её лицо в свои руки, и, кажется, ничего на свете она не может держать бережнее. Мэри смотрит ей в глаза и не может отвести взгляд. Не хочет. Потому что во взгляде Анны нет ни отвращения, ни даже удивления, только усталость и пустота за ней, которую Мэри отчаянно хочется заполнить. И она почти не боится, когда медленно наклоняется к губам Анны. Поцелуй получается нежным и невесомым. Анна накрывает ладони Мэри своими и несильно сжимает, и Мэри, вопреки всему, совсем не чувствует, что это неправильно или запретно. Это именно так, как и должно быть. Анна, вопреки всему, не чувствует себя падшей, ей кажется, что она взлетает, и грязь, облепившая её внутри со всех сторон, отпадает, остаётся внизу, и она чувствует, что сделала то, что должна была сделать давно. Мэри гладит её волосы и смотрит в голубые глаза, в которых за усталостью теперь — спокойствие. Они лежат на кровати, не раздеваясь, смотрят друг другу в глаза и молчат. Они переплетают пальцы, и Мэри перебирает волосы Анны, медленно и почти машинально расплетая её причёску. В этой тишине есть что-то тёплое, мягкое, сокровенное. Эта тишина хранит важную тайну, самую важную на свете. В этой тишине два человека, сломавшись, оказались вдруг не бесполезными осколками, а частями одной мозаики.***
Анна учится улыбаться заново. У неё долго не получается, и, когда ей кажется, что улыбнуться не получится уже никогда, уголки губ чуть поднимаются вверх. Это случается в комнате Мэри, которая видит в зеркале отражение этой почти улыбки и не сразу замечает, как улыбается сама, впервые искренне со дня смерти Мэтью. Мэри становится леди снова, и вокруг головы Анны снова горит нимб, и они снова — недосягаемы. Но всё это готово отпасть, когда это будет нужно.