SMSшествие

Барри помогал Айрис убрать со стола, когда услышал звук пришедшего сообщения. Он аккуратно поставил стопку тарелок в кухонный шкаф и вытер влажные руки о полотенце, висящее на плече. Айрис украдкой посмотрела на него, и в ее взгляде ясно читалось неодобрение — весь вечер, который Барри решил в кои-то веки провести с семьей, он то и дело отвлекался на телефон, переписываясь с Леонардом, который сегодня предпочел остаться дома, сославшись на какие-то архиважные дела с Миком. Он частенько так делал, и Барри старался в это не влезать, чтобы у Лена не складывалось ошибочное ощущение, что он пытается его контролировать, да и будучи в отношениях с человеком, так сильно любящим нарушать закон (наверное, чуть меньше, чем Снарт любил Барри), он руководствовался принципом «меньше знаешь — крепче спишь». Леонард: Когда ты будешь дома? Барри улыбнулся, набирая ответ. Лен как всегда — сначала дела-дела, а потом вдруг начинает скучать и закидывать его сообщениями. Не то, чтобы он жаловался, но это было жутко мило, и с образом Лена совершенно не вязалось, если, конечно, не знать его так близко, как Барри. Барри: Уже вот-вот. Что-то случилось? Леонард: Нам нужно поговорить. — Я тебе запеканку с собой положу? — спросил Джо, роясь в холодильнике. Барри рассеянно кивнул, толком не понимая, о чем идет речь. Все его мысли занимало присланное сообщение, довольно странное, если учитывать то, что когда он уходил к Уэстам, Лен был в довольно-таки приподнятом настроении и ничего не предвещало серьезных разговоров. Барри: Ты меня пугаешь. Леонард: Я сам себя пугаю. Приходи скорее. — Эй, все нормально? — Джо коснулся плеча сына, и тот подскочил, как ужаленный, едва не роняя телефон на пол. — Эм-м-м, да… Мне нужно идти, прошу прощения, — пробормотал Барри, срываясь с места. Опешивший Джо переглянулся с ничего не понимающей Айрис. — Ну, вот, полотенце утащил, — с притворным недовольством вздохнул он. — Случилось что-то, наверное. — Это ж Снарт, что с ним вообще может произойти? — недовольно произнесла Айрис, раздраженно швыряя нож в раковину. — Банк ограбить не успел?

***

Этого просто не может быть. Кошмарный сон. Кто-нибудь, разбудите его, чтобы это скорее закончилось. Барри пожалел, что удар молнии, подаривший ему суперскорость, не забрал у него слух. Он бы очень хотел прямо сию секунду остаться с четырьмя органами чувств, был бы согласен даже на то, чтобы больше никогда в своей жизни не слышать того, что говорит сидящий напротив него человек, отчего-то сразу ставший чужим и далеким, забыть его голос, его неспешную сладость, спокойную интонацию и слова, впивающиеся в позвоночник подобно острым ножам, и никакая притворная мягкость не сможет замаскировать появляющуюся ноющую боль во всем теле, и его собственная регенерация здесь тоже плохой помощник. — Ты меня слышишь, Барри? — Лен осекся, заметив, что Аллен сидит, пустыми глазами уставившись в пространство, и даже не пытается сделать вид, что понимает и осознает только что сказанный почти приговор. — Эй? — Не слышу, — подумав, признался Барри, не переставая пялиться в стену — смотреть на Лена он не мог, глазные нервы напрочь атрофировались, и воспринимать Снарта как человека не могли и не хотели, он был скорее похож на размытое нечеткое синее пятно, чем на что-то живое. «Пока еще живое», — вдруг выстрелило в мозгу, и Барри застонал, сжимая виски побелевшими пальцами. — Барри, — обескураженно прошептал Лен, зачем-то протягивая к Аллену руки, но видя, что тот совершенно не жаждет прикосновений, остановился, по-дурацки выставив вперед ладони. Такое ощущение, что стоит лишь коснуться плеч Барри — получишь болезненный удар током. Прямо в мозг. — Не надо, — глухо пробормотал Аллен, отодвигаясь от Снарта. Между ними будто бы невидимая преграда выросла, толщиной с Великую Китайскую стену, в которую Лен со всего размаха врезался, это больно, но в груди болит намного сильнее. Барри никогда себя так не вел, даже если злился на Леонарда и хотел его голыми руками задушить. Сначала ругался и бесился, а потом обнимал Снарта, ворчал что-то вроде «я тебя точно убью» и все заканчивалось перемирием. Черт, да он даже мог переварить то, что Лен продолжал заниматься своими темными делишками, при его-то обостренном чувстве справедливости и задолбавшей вконец праведностью и всепрощением. А это тяжелое молчание пугало Леонарда до чертиков. Барри встал и отошел к окну, оставив Лена сидеть на диване в одиночестве. Он не мог смотреть на лицо Снарта без содрогания и чувства медленно нарастающей паники, пальцы сводило, а в горле стоял ком. Осознать сказанное Леном было смерти подобно, слова никак не желали укладываться в голове одним целым, вполне понятным предложением, расползались как тараканы от отравы, но один плюс — по отдельности они приносили гораздо меньше боли. Даже дышать можно было, хотя бы через раз. — Ты так и будешь молчать? — донеслось до Аллена. Он сжал пластиковый подоконник, твердо смотря перед собой, не понимая, как принять одно из самых важных решений в жизни. Две личности, существующие в нем, готовы были уже устроить знатный мордобой: Флэш считал, что поступок Лена заслуживает уважения и понимания, что нужно отпустить его, дать шанс стать лучше, может даже стать героем, ведь Леонард этого заслуживает. Пресловутое «в тебе есть что-то хорошее» никуда и не делось, после того, как они съехались, Барри убедился в этом раз и навсегда, и как Снарт не старался быть говнюком и бандитом, в стенах их квартиры он становился самим собой, таким, каким видел его только Барри. Что касается второй личности, того самого неуклюжего криминалиста Аллена, его мнение относительно слов Лена было диаметрально противоположным — если Флэш хотел пожать Снарту руку и похвалить за смелость, Барри был готов эту самую руку оторвать, отгрызть ногу и привязать Лена к батарее, отобрав пушку, одежду и способность думать о всей этой ерундистике. И Барри Аллена совершенно не волновал моральный аспект ситуации — он прекрасно знал, что судьба имеет поганую привычку отбирать у него самое дорогое, но теперь, будучи человеком взрослым, да еще и обладающим суперскоростью, он решил, что больше ничего этой стерве-жизни не отдаст, и особенно — любимого человека. Но истина, как говорится, всегда посередине. Барри тяжело вздохнул и обернулся. Лен продолжал сидеть на диване, прижимая к бедру крио-пушку, словно защищался — наверное, сам от себя. У него было такое растерянное выражение лица, что у Барри заныло сердце от тоски — надсадно так, ощутимо неприятно. — А если ты не вернешься? — задал Барри вопрос, зная, какой ответ хочет получить. Но со Снартом всегда нужно быть начеку — никогда не знаешь, что взбредет ему в голову. И сегодняшний разговор — живой (пока еще) тому пример. Лен неопределенно пожал плечами. — Ты же всегда говорил, что во мне есть что-то хорошее. Это возможность доказать, что ты был прав. — Доказать кому? Леонард криво ухмыльнулся и посмотрел Барри прямо в глаза. — Скорее самому себе. Нет, это точно была последняя капля. Флэш и Барри Аллен перестали колошматить друг друга, замерли, принимая решение — пусть и не взвешенное, донельзя глупое, несуразное, рискованное, возможно категорически неверное. Но такое, какое должен был услышать Лен. Барри в три шага преодолел расстояние до дивана и вцепился в свитер Леонарда, не в силах поднять глаза и посмотреть ему в лицо. Нужно было сказать, выговорится, может даже выплакаться, ведь потом такого шанса может и не быть. Сердце екнуло, дернулось, взвыло, и Барри дал волю чувствам, дергая Лена на себя, впечатываясь в него всем телом, будто это последнее, что он хотел сделать в своей гребаной жизни. — Лен… — голос его подвел, сорвался на фальцет, то Барри на это никакого внимания не обратил, начиная говорить быстро, глотая слоги, буквально захлебываясь словами. — Лен… Если тебе это действительно нужно… Рип, Сэвидж… Господи, какой же все это бред… И это говорю я, человек, который носится по городу в красном костюме, блин. Если ты правда хочешь, честно, то ты можешь… Не нужно мне ничего доказывать, ты будешь для меня героем даже если будешь продолжать грабить людей, ведь я полюбил тебя совсем не за это. Я понимаю, я все понимаю, не совсем ведь дурак, но отпустить тебя… — Барри еле слышно всхлипнул, стараясь не заплакать, и так все слишком сентиментально, слишком эмоционально, слишком, слишком! — Я не знаю, что будет, как я буду без тебя… — Рип обещал вернуть меня в тот же самый момент, в тот же день, — Лен успокаивающе погладил Барри по спине, но Аллен только судорожно вздохнул, явно не собираясь приходить в себя. — А если… Если ты вдруг не вернешься? Вот завтра попрощаешься со мной, скажешь, что через минуту-две появишься, я буду ждать… А ты… — Барри отстранился и посмотрел Леонарду в глаза, — а ты не появишься. И я буду стоять, как идиот, даже не зная, что с тобой произошло. Вдруг тебя унесет куда-нибудь дальше во времени, или ты вовсе… — на этом словесный поток иссяк и поникший Барри спрятал лицо у Лена на груди и затих, изредка вздрагивая и цепляясь за растянутый ворот свитера Снарта. Они просидели так почти полчаса — не шевелясь и не разговаривая. Лен продолжал рассеянно гладить Барри по спине, думая и анализируя, рассчитывая все варианты возможного развития событий. Но почему-то сегодня его мозг, всегда работающий без перебоев, перегрузился, отказался работать с вычислениями и выключился, оставив лишь поток непривычных для Снарта эмоций, коих он не испытывал уже очень давно — страх, растерянность и неуверенность. Он оставил их далеко в своем несчастливом детстве, и теперь, когда эти чувства, бередящие старые раны, снова вылезли наружу, он понятия не имел, как с ними справиться, а присутствие расстроенного Барри только усугубляло положение, заставляло Лена чувствовать себя еще и виноватым в том, что Аллен теперь вцепился в него и не хочет отпускать вообще никуда. — Может хотя бы поужинаем? — предложил Снарт, прекрасно понимая, что его неуместная просьба останется без ответа. Барри что-то буркнул и прижался к Леонарду еще сильнее, словно хотел залезть в него целиком. — Никакого ужина. Никакого ничего. Я люблю тебя, — выдохнул Барри. Лен смотрел на темноволосую макушку и сердце рвалось из груди, перед глазами темнело, мысли путались, а в душе разрасталась огромная дыра. Он знал, что может не вернуться, прекрасно понимал, что миссия подобна самоубийству, но ведь и Барри, будучи Флэшем, не раз и не два рисковал собой, подставлялся, пытаясь защитить невинных людей и спасти Централ Сити. Обратный Флэш, Мардоны… Они столько всего пережили, а сколько еще только предстоит… И Барри всегда справлялся, находил в себе силы идти дальше, и Лен просто не мог оставаться в стороне, когда Флэш рвал жилы ради других. Теперь все его достижения на криминальном поприще, которые раньше казались Лену такими важными, вдруг стали сущей глупостью, не имеющей никакого значения. Теперь он мог стать по-настоящему достойным любимого человека, заслуживающим его любви не только своим существованием, но действительно значимым поступком. И пусть Барри считает, что он соглашается вступить в команду Рипа лишь из-за самого себя, он ведь все равно знает, ради чего Леонард собирается рискнуть собой. — Я тоже тебя люблю. Я уверен в том, что справлюсь. И вернусь, — Лен коротко поцеловал Барри в лоб, провел пальцами по его мокрым от слез щекам (расплакался все-таки) и грустно улыбнулся, — знаешь, почему я так уверен? Потому что мне есть, к кому возвращаться. И теперь, стоя перед огромным волнолетом, ощущая рядом плечо Мика, слыша краем уха рассуждения Штейна и ворчание Сары, Леонард сжимал в кармане единственную вещь, которую он взял с собой из дома. И нет, это была не фотография Барри. Леонард знал, что ему есть, к кому возвращаться, ведь он хотел связать с этим человеком свою жизнь. И пусть придется чуть-чуть подождать, завалить какого-то чокнутого злодея и спасти будущее  — кольцо в его кармане никуда не исчезнет. А Барри будет его ждать.