Это было у моря

Ты достойна кисти фламандца Я недостоин мазни маляра Ты родилась и жила под счастливой звездой Я аутсайдер, нищий изгой Жил всегда за чертой В луже чистой воды Вдали от глобальных идей, врагов и друзей И ты кричишь, как бездомная: Да здравствует дом Я кричу, как безумный: Да здравствует лужа Но в железной двери железный замок И запрещено смотреть в потолок И слушать хард-рок Из двух систем бытия Пожалуй, я выберу ту в которой нет тебя Ты будешь жить там Я буду жить здесь Ты будешь строить семейный храм А я буду пить вино Я умру от цирроза Ты откроешь окно Но едва ли ты вспомнишь меня Когда повалит дым из трубы И мне наплевать жив я иль мертв Куда-то иду или пьян с утра Твой папа сказал, что я порно-крат А я видел в жизни так много дерьма И я сказал ему да Но боже как ты глупа Ведь это была игра И я сыграл эту роль. Крематорий – Аутсайдер

Боги, как люто болит голова. Сандор про себя поблагодарил небеса, Иных и заодно Неведомого, что концерт у Джоффри был не в субботу, а в воскресенье. Ночка получилась еще та. Да и предыдущий день был тоже отнюдь не сказкой. Вернувшись из конюшен, сиятельное семейство отобедало, и там еще все было бы ничего. Пес с облегчением поел на кухне вместе с тремя бабами и шофером – Серсея все еще была зла и таким образом думала, видимо, унизить Клигана, приравнивая его к обычной прислуге, даже не понимая, какую оказывает ему услугу. Джоффри и семейство были как-то терпимы – ко всему тому, что любой из них мог сказать, Сандор уже был морально готов – за все годы его треклятой службы он успел понастроить вокруг себя немалое количество стен. Но за столом заседал еще и Бейлиш с его компанией. Вот тут было хуже. До компании Клигану не было дела – на троих у этих товарищей был похоже всего один язык, и тот короткий. Может, остальным Бейлиш попросту вырезал эти самые органы? У него на службе уж точно насмотришься по самое «не могу». Так что сам себе язык оттяпаешь. Вместе с головой – чтобы уж надежнее. Глядя на сплющенного с боков охранника Бейлиша, Клиган раздумывал – а не попробовал ли тот уже это свершить? Например, положить голову под грузовик. Хорошая мысль. Может, оно помогает от мигрени? Проблема, впрочем, была вовсе не в охраннике, а в самом Мизинце. После возвращения с конной этой прогулки, Пес то и дело ловил на себе его задумчиво-лукавый паскудный взгляд. И даже поганая усмешечка куда-то делась. Что он там говорил про берег? Похоже, предположение Сандора, что Бейлиш, обратившись змеей, устроился в укромном местечке для лучшего обзора и прослушивания, было совсем не так беспочвенно. Где-то он там был. И, в отличие от самого Пса, лицезрел целиком трагикомедию под названием: «Мятежная Пташка – битвы у моря» Включая ту часть, где эпизодическая роль досталась ему самому. Серсее Мизинец, ясный перец, об этом не сказал – приберег козырь в рукаве, до лучших времен – вполне в его стиле. Хренов комбинатор, коллекционер компроматов. Против кого он будет использовать эту информацию? Вот это было загадкой. Самому Псу персонально было до лампочки, что там Мизинец придумал – он, по самому поганому варианту, вылетит с работы – и может, оно и к лучшему. Так ему не придется больше встречаться ни с Серсеей, ни с Джоффри, ни с самим Мизинцем – и счета с ним он тоже закроет. Что может быть гаже, чем быть должным такому червю, как этот Бейлиш, Иные бы его забрали? Нет, Григор, пожалуй, был хуже. Недаром они вместе подвизаются. В пекло их обоих. Не начал бы этот слизняк подкатывать к его Пташке. Уже не к его, но все же. Из-за этого он и остался – уж больно не нравился Псу странный огонек в этих его ледяных глазах, когда он смотрел на Сансу Старк. Словно приценивался. Но она же не товар… Для него – возможно, нет, но для Мизинца… Клиган опять ощутил то самое ненавистное чувство бессилия, которое обычно ввергало его в тоску и навевало желание утопиться в бутылке. Джоффри в одной связке с Серсеей так не настораживали Пса, как этот хитрый, скользкий ублюдок. Другое дело, что и у самого Клигана нашлись бы аргументы против Бейлиша. Джоффрины ракетки вкупе с рассказом горничной кой-чего стоили. Мизинец всегда ценил свое умение заметать следы – как лиса с пышным хвостом по зиме. Но тут, похоже, он прокололся. Не учел того, что Джоффри любит распускать язык – надо же чем-то хвастаться. Пес полагал, что в этом мире все в конце концов хотят раскрыть свою сущность – самые горькие и темные стороны своей натуры. Для него – это Григор. Лилии, овраг и пламя. Для Джоффри – эти его ракетки. Все делается, даже тайно, чтобы выползти на поверхность. Чем гаже делишки, тем больше хочется похвастаться… Всем, кроме Мизинца. Псу начинало казаться, что этот тип хотел бы добиться полного триумфа своей изощренности – но в таком масштабе, какой и не снился рядовому пакостнику вроде Джоффри. Весь мир – и муза рядом. Страшно себе представить, как Мизинец может «воспитать» девчонку вроде Пташки. Если в доме Серсеи было понятно, что из нее выйдет – и ничего хорошего это не сулило – то рядом с Бейлишем из доверчивой, но умной и внимательной Сансы вырастет даже не волчица – монстр. Чем чище материал – тем пронзительнее творение. Беда в том, что Псу совсем не хотелось, чтобы Пташка стала «шедевром» Мизинца. И с этим надо было что-то делать. Для начала надо было все это обмозговать, как полагается у разумных людей, а не выть по привычке на луну. Но сил патологически не было. Пес помаялся еще и отложил скверные раздумья на завтра. Была спасённая из хрустальной Пташкиной кельи бутыль с вином. Ей он и собирался догнаться – пока Мизинец, дюна и опустошённые прозрачные глаза не выйдут из его уродливой головы. Правда, оставался ещё маленький вопрос – где спать этой ночью. Говорить Серсее, что он решил не возвращаться в гостиницу, было чревато – она начнет задавать вопросы и придет к совершенно правильным выводам. Значит, это отпадало. Идти обратно в гостиницу и снимать за свои деньги номер Псу тоже не хотелось – да и встреча с Пташкой была сегодня ему уже не по плечу. Кто ее знает, что еще вобьёт себе в голову. Еще одну серию «Страстей» он не выдержит. Лучше где-нибудь под кустом. Машина, например – особенно лимузин – там хоть не так тесно – отлично бы сгодились Клигану, но ключи были у Серсеи, да и шофер мог наябедничать. Значит – куст. Или пойти на пятачок «Аэродром» и найти себе какое-нибудь временное пристанище на одну ночь. Желательно, без интимной платы. Боги, до чего его довела эта нелепая страсть к маленькой девчонке – даже на баб уже не тянет. Может, в монахи податься? В итоге вышло, в общем-то, и неплохо. После обеда Клиган вылез курить на террасу. В углу копошилась горничная, безнадежно пытаясь отскоблить от белой крашеной стенки вино, которое пролил несколько дней назад Джоффри, пытаясь посмотреть, что будет с ночным мотыльком, если его «заспиртовать». Мотылек просто улетел. Серсея после обеда ушла выбирать из обширного гардероба сына наиболее подходящую для случая одежду на послезавтра, - несмотря на великовозрастность мальчишки, все процессы были под строгим контролем матери. Пес не удивился бы, узнав, что она проверяет, как Джоффри чистит зубы. Или вытирает зад. Иной раз и скажешь спасибо, что вырос без матери… Горничная бросила на Клигана робкий взгляд. - Вы скоро пойдете в гостиницу, сэр? А девочка сегодня не придет на ужин? Мне велено было приготовить ей комнату, когда мистер Бейлиш завтра уедет. Сандор было хотел начать врать, но вспомнил про недавнюю откровенность горничной и махнул рукой. - Не пойду я в гостиницу. Мне там не рады. Пойду куда-нибудь гулять. Посплю на болоте, как истинное чудовище. Благо, сейчас тепло, да и кочки, вероятно, уже высохли. А придет ли племянница хозяйки - про то мне ничего не известно. - Зачем же на кочке, сэр? Я знаю, все спальни в доме заняты… Но есть наш флигель. Там достаточно места. У всех нас есть по комнате – и еще две остались свободными. Если хотите, я могу это устроить. Я ложусь позже всех – кухарка рано пьёт снотворное, и ее и пушкой потом не разбудишь. А няня спит с затычками в ушах – говорит, ей море мешает. А шофер вообще на втором этаже. Так что, если вы не брезгуете, милости просим. Там, конечно, не как в доме… - Вот спасибо. А почему бы и нет, собственно? Очень выручишь. Я пошутил – кочки я не люблю. Там сыро, и еще змеи ползают… - Да, сэр, я и говорю. А хозяйке я не скажу, вы не бойтесь… Я поняла, что у вас вышла размолвка с вашей Сансой. Это ничего, она еще молоденькая. Не все понимает… - Да ты просто воплощение мудрости. И где ты раньше была, малышка? - Я всегда была здесь, сэр. И сейчас тоже… Сандор взглянул на девчонку, но та, сделав вид, что нашла новое пятно, усиленно принялась тереть девственную стену. Он решил сделать вид что не заметил последнюю реплику. Хватит с него одной псевдовлюбленной малолетки. Может, все же лучше кочка? Ну нет. Из одной койки его уже выжили, вторую он не упустит. А от недвусмысленных намеков как-нибудь отобьётся. Например, алкоголь – отличное средство… Он, как и было договорено, пришел под дверь флигеля примерно в половину двенадцатого. Все предыдущее время, начиная с девяти, Пес провел на берегу, поодаль от усадьбы, на небольшом куске дикого пляжа, неожиданно затесавшемся между двумя прямоугольниками высоченных глухих заборов, бездумно лакая вино и смоля сигареты, одну за другой. С каждым глотком голова пустела все больше – унося в небытие звон Пташкиных слов, усмешки Бейлиша, придирки Серсеи и его собственные опостылевшие мысли. Сегодня было полнолуние – Клиган наблюдал, как из-под темного, чернильно-серого унылого моря вдруг вылезла немыслимо рыжая луна – похожая на закатившийся за край блюда апельсин. Пока он закуривал, она успела высунуться почти наполовину, и потом начала незаметно для глаза, но странным образом быстро подниматься по небу, стирая из глаз мелкие звезды, намертво притягивая взгляд своей лукавой округлостью и рябью световой дорожки, что немедленно легла на взволнованную воду. Пока ночное светило неминуемо тянулось вверх, Клиган успел выпить полбутыли, дивясь на то, как в своём божественном подъеме луна обесцвечивалась и худела, делаясь все менее материальной и более зловещей. По пути она окольцевалась тройным поясом гало, и к тому времени, что было назначено Псу для явки в сегодняшнее его пристанище, луна царила над темным морем и печальным небом адской повелительницей – зрелище невыносимой красоты и пронзительности, вызывающее желание закрыть все окна, задернуть гардины - чтобы случайно не шагнуть в темную бездну, манящую трепетной близостью самых несбыточных и сокровенных желаний. Калитку он умудрился открыть довольно тихо, а вот про камни, что лежали вдоль дороги, забыл. Наткнулся на них дважды, чуть не упал в здоровенный куст бугенвиллеи, что Серсея самолично выбирала в садовом салоне в городе – кадку тащил, конечно же, он, Пес. Треклятые цветуечки. И на хрен они ей сдались, если она даже их не поливает? Ради тяги к прекрасному? Все делал замухрышка-садовник, что целый день таскался по участку, мурлыкая себе под нос заунывные, одному ему известные песенки. Что за бред… Пес потянулся за сигаретой – карман штанов почему-то вдруг стал подозрительно узким и словно не на том месте - но подумал о въедливой Серсее, что наверняка еще не спит. Ага, сидит у шторы и вынюхивает, не идет ли кто в ночи по дорожке, ломать ее бледные бугенвиллеи. Или лилии? Тьфу, пакость какая… А из другого окна высунулся Бейлиш – и тоже сидит, держит нос по ветру и вслушивается в ночную мглу. Или превращается в летучую мышь. Или в сову. Нет, для совы он, право, мелковат. Сыч. Маленький воробьиный сыч – был такой в школьных книгах. В другой жизни, где он был еще не Пес, а просто Сандор и ходил в школу учить все про сычиков. И про бугенвиллеи. Или все же лилии? Пса стал разбирать смех, но ржать нельзя – там же Серсея. И Мизинец. Кстати, почему он Мизинец? Что это за идиотское прозвище? Думать о мизинце Мизинца Псу не хотелось, он сплюнул и помянул добрым словом Пташку за то, что она хотя бы не здесь. А то составила бы отличную компанию этим двум - по вынюхиванию. Спряталась бы за шторой, выставила свой тонкий белый носик – на переносице у ней несколько веснушек – а на виске родинка – там, где закручиваются колечками первые нежные, как пух, пряди – сидела бы тихо, как только она одна умеет сидеть – и внимала бы в ночи – не идет ли по дорожке старый хрыч, что обижает маленьких девочек – выдает их секреты – нет, наоборот – не выдает ИМ секреты… Вот хрень. В пекло Пташку – небось, спит и видит десятый сон в своей девственной кроватке, где подушек больше, чем надо, а места хватит на трех Пташек и двух Псов. В пекло их всех. Пусть себе вынюхивают, выслеживают, дружат с этой бешеной луной. У него есть на ночь место – пригретое. То есть нагретое. Чего? Чем нагретое? Опять какая-то белиберда... Вот и флигель. Тут нет ни цветуечков, ни пташек. Дверь – седьмое пекло, где же дверь? Пес был во флигеле лишь однажды – когда помогал кухарке отнести ее многочисленные баулы в день ее заселения на место. Где был вход, он вроде бы помнил. Но какого Иного тут тогда окно? - Эй, сэр, это вы? Сюда. А вот и девчонка. Опять. Лучше бы он спал на кочке. Или под кочкой. Коченел под кочкой, вокруг которой ползают большие гладкие белые змеи – то ли водяные, то ли песочные. Нет, песочных - нет. Опять какая-то муть в голове… - Идите скорее. А то еще хозяйка увидит. У нее окно на эту сторону. - Ага. А то она следит за лилиями. За лилиями-бугенвиллеями… - Что? - Нет, так. Странно, уверен, что дверь была с другой стороны. Ты точно знаешь, что вход здесь? Горничная – она была без формы, просто в голубом каком-то халате и от этого казалась моложе – покосилась на Пса с недоумением. Боги, как же он надрался… Она, конечно, знала, что охранник Джоффри пьет – но в каких это было масштабах, представляла себе с трудом. И все же ей было его жаль. Одной хозяйки уже хватило бы, чтобы превратить жизнь человека в ад. А тут еще эта девочка… - Ну, раз ты утверждаешь, что дверь здесь, и не хочешь, чтобы я лез в окно – а я боюсь, что окно я сейчас не осилю – слишком устал – то спасибо, с удовольствием зайду. Загляну на огонек, так скажем. Нет, огня я не люблю, ну его в пекло. И темнота сойдет – лишь бы была кровать. - Говорите тише, сэр. А то кухарка легла не так давно. - И что, она так хочет меня видеть? До такой степени, что легла и не спит? Тоже что ль, слушает под окном, как тот сычик размером с мизинчик? - Не совсем понимаю, о чем вы, сэр. - Ой, ни о чем. Так. Прости. Я буду тих, как мышь. Веди. - Вот сюда. Тут все есть. Я вам белье постелила. - Вот спасибо! Я, конечно, сейчас и без белья бы заснул. Но раз такое дело – то нижайший поклон. - Дверь не забудьте закрыть. Она заперта была, а ключ у меня. Вы просто закройте щеколду изнутри. А ванная у вас тут справа, при комнате… Боги, у моих родителей в домике туалет на улице, а тут во флигеле для прислуги при каждой спальне туалет. - Ну и что? Все равно начинка у сливных труб одинаковая… Дерьмо… - Спокойной ночи, сэр. - Ага, спокойной луны. То есть ночи. Прости. Я слегка выпил, но это пройдет… - Да, сэр. Я вот что хотела сказать вам – если вдруг станет... ну, скучно, - моя дверь – третья слева. Я оставлю ее открытой. Ну, если вам вдруг захочется поговорить… Пес от такого захода даже слегка протрезвел и с изумлением уставился на красную, как помидор горничную. - Да что вы, сговорились все, допечь меня со своей постелью? Я же не машина, право слово, я - охранник, не шлюха в штанах. Боги! Иди уже спать, девочка. Не надо жертв… И благодарности тоже. Не за что… - Вот и есть. Вы были единственным, кто был добр ко мне. И из-за Джоффри еще… - Джоффри - малолетний маньяк, но нельзя же из-за одного засранца вешаться на шею первому пьяному мужику, попавшемуся по дороге! Нет, ты это брось. Иди-иди. - Я не вешаюсь. И вы - не первый встречный. Вы того стоите. Надеюсь, она это оценит. - Кто, Серсея? - Нет, хозяйкина племянница. Санса. Ваша зазноба. - Никакая она мне не… Все, я устал. Думаю, мне лучше лечь. А тебе – пойти в комнату. И тоже. Лечь, в смысле. Полагаю, найдется какой-нибудь малец, что через месяцок в твоем новом колледже утянет тебя в свою постель. И уверен, что у вас все сложится. У кого-то ведь должно хоть изредка получаться… Горничная подняла на него глаза. И какого Иного у них всех этот преданный взгляд. Как у ребенка, что смотрит на любимую учительницу. Хорош учительница…Пьяный в дымину старый пень с обожженной мордой. Тьфу, тошно. - Спасибо, сэр. - Ага. Пожалуйста. А теперь иди. Что-то нехорошо… Пес очнулся в районе трех утра, сидючи в обнимку с туалетом. Уже неплохо. Он перетащился на кровать и снова отрубился. Утро застало его врасплох невыносимым солнцем, бьющим в опухшие от выпивки глаза и неприятным ощущением, что сейчас до неприличия поздно. Он глянул на телефон – 8 утра. Матерь всеблагая – Серсея ведь собиралась в город, вчера сказала ему перед ужином! Пес выглянул в окно. Вот они все, еще толпятся у машины. Надо было как-то их обойти. Из флигеля его вывела горничная, проводив до застекленной веранды, от которой у нее был ключ. Пока Серсея бегала, как заведенная, вперед-назад – она наметила какие-то покупки и брала всех детей с собой – Сандор успел наскоро вымыться и переодеться во что пришлось под руку. Опять словно дежа-вю. Горничная сунула ему в холле стакан с водой и три белые таблетки. - Что это? - Экседрин. От головы. И от похмелья. - Вот спасибо. Я, конечно, предпочел бы эль, но увы. Давай свой экседрин. Пилюли, конечно, помогли до какой-то степени – по крайней мере, можно было не бояться открывать глаза, и любое сказанное рядом слово не вызывало желания начать биться башкой о первую попавшуюся стену. Но и все места, где он таскался за семейством - торговый центр, какой-то куцый музей морского дела, ресторан на крыше - там были мерзкие лобстеры в аквариуме, что шевелили клешнями, - и поездка туда-обратно слились в голове Сандора в какой-то вялый кошмар. Сегодня хоть не так жарко, как в прошлый раз… В тот день, когда он застал Пташку в неглиже на пляже. Сегодня ему вряд ли представится такой шанс. Уж наверное, нет. Хозяйка что-то говорила по пути обратно про Сансу, что ее надо будет привезти в усадьбу завтра. Вот он и подумает об этом завтра. А сейчас Пес мог мечтать лишь о том, как дотащится до винной лавки и до магазина – треклятые сигареты тоже кончились – последняя, выкуренная на заправочной станции по пути в город, казалось, случилась в какой-то другой жизни. Серсея недовольно на него косилась. Ей пришлось самой отогнать Астон Мартин на станцию техобслуживания. Из-за этого с утра Серсея была на взводе – Пес опоздал, пришел похмельный как никогда, и теперь мрачно таращился в окно, весь зеленого цвета. Внезапно он взглянул на Серсею – даже сейчас взгляд был не совсем трезвый, но, как обычно, горел злобой и ожесточением. Только сейчас ей пришло в голову, что именно этот взгляд так ее и раздражает в Клигане. Он ей никогда не восхищался. Смотрел с недоверием и злобой, а порой в его серых глазах Серсея даже замечала какой-то намек на презрение и жалость. Как он смеет, тварь, смотреть так на нее – одну из самых удачливых и желанных женщин в столице! Безродная паршивая шавка! На эту ублюдочную рыжую дрянь он смотрит совершенно иначе. И даже Серсея, хоть и твердила и ему, и себе это как мантру, в глубине души понимала – это не похоть. Про похоть Серсея знала все. А вот про то, что было во взгляде у Клигана, когда он за ужином таращился на девчонку Старк – не слишком. У нее это почему-то ассоциировалось с Робертом – как он по утрам в выходные спешил сказать «Доброе утро» Мирцелле, шумно проходя мимо ее, Серсеиной спальни, даже не утруждая себя кратким междометием в адрес жены. Она лишь слышала, как щебечет за стеной ее просыпающаяся дочка – и понимала, что та любит отца больше – и это был непреложный факт. В такие дни Серсея запихивала голову под подушку и лежала так до тех пор, пока Роберт не убирался куда-нибудь подальше – на улицу, в кабак, к шлюхам. Что было бы, если хотя бы однажды он прежде зашел к ней в комнату? И на этот вопрос ответа у нее не было. И в любом случае, было поздно, чертовски поздно что-либо менять в их жизни. Будут справляться, как есть… - Высадите меня тут, у магазина. - Какого Иного ты несешь? Еще не хватало. - Или этот недоумок, ваш шофер остановит эту треклятую тачку, или я клянусь, что, доехав до усадьбы, соберу манатки – а они у меня и так собраны, - и умотаю на ближайшем самолёте куда-нибудь подальше. И вошкайтесь тут сами последнюю неделю. Или вызывайте дражайшего супруга – может, он оторвется от важных дел и приедет? Хотя я сомневаюсь… Любая шлюха на одну ночь слаще, чем та жизнь, что он проживает с вами. Переезд тоже придется организовывать самой… Серсея от возмущения не знала, что сказать, только открывала рот – и снова закрывала его, как выброшенная на берег рыба – в голову лезли одни глупости. Джоффри слушал какую-то музыку в своем телефоне и, казалось, не замечал повисшего в воздухе напряжения. Мирцелла нарочито смотрела в окно. А у Томмена глаза округлились, рот раскрылся буквой «о», и он ошеломленно переводил взгляд с матери на Пса и обратно. Такого он еще никогда не слышал! Мама всегда сама на всех ругается – а тут сидит, молчит, словно испугалась, и не знает, что ей сказать… Томмен еще больше зауважал Пса – чтобы напугать его маму надо быть очень сильным. И очень храбрым… - Так вы остановите машину или нет? - Иди в пекло. Эй, останови у этой вот помойки. Я жду тебя завтра к восьми, как обычно. И на этом все не кончится, не рассчитывай. - Я тоже надеюсь, не кончится. И именно на это и рассчитываю. Дайте только добраться до вашего мужа. Счастливо оставаться. Больше он не глядел на нее, открыл дверь и вышел, сильно захлопнув ее за собой. Не оглядываясь, пошел к своей тухлой забегаловке. Серсее нужно было время, чтобы успокоиться, и она, пересев на переднее сиденье, нервно закурила. Смотреть в глаза детям было неловко. И что он имел в виду, когда говорил, что доберется до Роберта? Не хочет ли он… Серсее впервые в жизни стало жутко и почти стыдно за собственные милые грешки. Безразличие безразличием – но кто его знает, Роберта – он непредсказуем, как дикая стихия… Может, дать Клигану денег, чтобы тот заткнулся? Да, пожалуй, так она и сделает. А там – кто знает – может, и найдет позже способ поквитаться с мерзким Псом. Не за сегодня, не за перегар - а за этот его взгляд. И тот, которым он смотрит на Сансу. Не на это ли намекал Бейлиш? Может, между ними что-то есть? Нет, ну что за вздор. Девчонке только пятнадцать и она – сама невинность. Чушь. Это просто у этого Пса одни гадости в голове – хренов извращенец. Надо избавиться от него и взять на его место старшего брата, того, что в полиции. Вот он-то и поквитается с Псом. Отличная мысль. Серсея успокоилась. Иди, дружок, пей свое вино – пока во рту не станет горько. И посмотрим, кто посмеется последним… Пес пил свое долгожданное пойло. Голова начинала потихоньку отпускать. Он уселся в кабинку дурацкого самолета – сегодня тут было пусто – в «Аэродроме» был какой-то концерт, и даже местные шлюхи каким-то образом просочились в клуб. Все это ему поведал старик в винной лавке, пока Сандор покупал у него привычный жбан и еще - на всякий случай – бутылку выдержанного коньяка. Гулять так гулять. Сегодня опять непонятно, где ночевать. Ну тут, на лавочке. Или в беседке. Или пойти во флигель и все же трахнуть горничную. Что он, в самом деле, зарекался, что ли? Какой-то больной бред. Ну ее к Иным, эту истеричную девчонку. Она сама все решила, сама его отослала. Ну вот – отпущение грехов у него в кармане. Пес усмехнулся и закурил. Можно подумать, от этого станет легче. Что, интересно, за концерт? Старик сказал, какие-то панки столичные. Надо подойти, что ли, поближе и послушать. Сандор, не спеша, вылез из кабинки, оставив там свои драгоценные бутылки – вокруг никого не было, да и бояться ему не приходилось – обычно боялись его. Сегодня он даже с оружием сюда приперся. Так что выпивка была в безопасности – и это все, что могло иметь значение на сегодняшний вечер. У ангара, после его торжественного преобразования в клуб, с двух сторон вырезали квадратные дыры в стенах и переделали их в огромные - от пола до потолка - окна: одно выходило на поля с самолетом, другое – на дорогу, ведущую к морю. В то окно, что смотрело на самолет, было слегка видно сцену, на которой извивался жирный патлатый раскрашенный, как клоун, юнец. Невнятную мелодию заглушал неоправданный рев басов и долбеж ударника. Сандор подошел ближе. И тут он увидел то, на что его уже слегка хмельной взор почему-то до сих пор не упал. Прямо перед окном, за маленьким круглым столиком сидела Пташка вместе с белобрысым смазливым парнем. Они были перед ним, как на подмостках, на возвышении, прямо напротив сцены. На столе стояли пара бокалов, в тонких пальцах Пташки дымилась дамская сигаретка – из тех, что с добавками и ароматами. Сандор стоял перед этой живой витриной и наблюдал, как двое проводят время. Пташка, обычно такая скромница, разрумянилась – но не от стыда и смущения, который вечно заливал ей уши в его присутствии – а просто от веселья и вина. Она хохотала – Матерь всеблагая, закатывалась, стирая краешком ладони выступившие от смеха слезы. Вот и тут плачет, дурашка. Юнец напротив тоже ржал, как мерин. Вот он протягивает руку – накрывает своей ладонью лапку Пташки – и, наклоняясь к самому ее лицу, касаясь губами ее пушистой гривы, что-то интимно шепчет на ухо. И она опять заливается смехом, шлепает его по руке, отмахивается, пригубив вино. Отсюда она совсем не кажется девочкой. Сидит, скрестив стройные ноги в шортах – отсюда ему видна полоска кожи между ремнем джинсов и коротко схваченной узлом клетчатой красной рубашкой. Белокурый хлыщ легко, словно невзначай, касается своим бедром ее колена под столом – а она словно и не замечает. И они - им так весело – и вот это вдруг показалось Сандору правильным. Единственно правильным вариантом. Именно так и должно было все закончится. Ее место - там, с ровесником, где она может быть собой – наконец-то раскрываясь до конца. Его место – по другую сторону стекла. И даже это того не стоит. Зачем ему на них смотреть? Это его уже не касается. Как и ничего другое. Он развернулся и потащился обратно к своим единственным друзьям - бутылкам. И, как сквозь сон, вдруг разобрал текст зудящей в клубе песенки «Твоя любовь - это всего лишь любовь… Ей скоро накормят собак…»