Резеда, мак и одуванчик

      Наглец сгрузил меня на венок, и двое моих новоявленных знакомцев, оттолкнув лодку в темные воды, взялись за вёсла. Вдогонку нам неслись проклятия самого отвратительного толка, а высыпавшие на берег фигуры – все как на подбор неблагонадежного вида, рослые и с перекошенными от гнева лицами, заставили меня надвинуть капюшон до самого вздернутого кончика носа. Не хотелось бы, чтобы кто-то из них прознал, кто я такая, и проследил за мной до цветочной лавки. Щеколда на двери в последнее время изрядно разболталась, а покровители не всегда успевают уследить за своими подопечными...       Что до моего, так тут и вовсе надеяться на приходится, иначе чего бы мне дрожать на носе утлой лодчонки, с опасением оглядываясь на остров, которым пугают всех городских – от мала до велика?       Дождь сходил на нет, гроза затихла, будто ее и не было вовсе, и только ветер разыгрался пуще прежнего, гоняя по дну лодки скомканные газетные листы. Спутники мои слаженно гребли: один задорно насвистывая, другой – спокойно и отстранённо. Оба хранили обидное для меня молчание, отчего я оставалась в неведении относительно того, в какой истории принимаю невольное участие. Мне оставалось только искоса наблюдать и переплетать промокшие растрепавшиеся косы.       Йон был молод, немногим старше моего, и такому я не смогла бы продать ни цветка в моей лавке. Плутоватость и дерзость таилась в уголках его губ, темных глазах и манере двигаться. Он определённо был недурен собой, и собой же восхищался. Такие заходили в мою лавку только с девичьей ручкой на своем локотке. Алтея, роза и лилия интересовали их только как имена юных кокеток, которым они спешили разбивать сердца.       А Тарде бы понравилась моя лавка цветов. Он бы покружил там с расслабленной улыбкой, и непременно похвалил бы мой вкус и умелые руки. У таких, по обыкновению, немного монет в кармане, но сердце нежное и чувственное, и всегда отдано единственной; оно точно знает, какие цветы заставляют её улыбнуться.       Взгляд упал на трепещущие под ветром хризантемы в обрамлении можжевельника, и в груди затаилась неясная тяжесть.       Лодка колыхнулась последний раз, и пристала к берегу. Тотчас спину обдало потусторонним холодком. До того я никогда не бывала здесь, на Грозовом острове, что приманивал дождевые облака с ранней весны вплоть до поздней осени. Все те юные годы, что я провела на той стороне, нашептывая другим мальчишкам и девчонкам сотни баек про этот дом, вдруг восстали и закружились сейчас, будто полночные привидения в день Полной луны.       Не раз я слышала от приятелей отца, в лавках и на улицах, и от старца Сэфа – местного хранителя преданий – разговоры о таинственных голосах в доме. Довелось мне одной ночью даже услышать их самой: протяжные стоны, тоскливые и нечеловеческие, будто бы долетевшие из Не-мира через щель под дверью. Сейчас я жалела, что не ношу с собой веточки чертополоха, или ладанку с засушенной резедой, как в детстве надевала на меня матушка, и клятвенно пообещала себе сделать оберег на будущее, ежели останусь в добром здравии и ясном разуме. На последнее я возлагала надежд всё меньше.       Похититель же мой выскочил на берег так прытко, будто под этим потрепанным плащом таились не менее дюжины оберегов.       – Не бойтесь, он не сделает вам ничего дурного, – ободряюще обратился ко мне лодочник. – Но будьте осторожны на острове. Ведите себя благоразумно и в меру пугливо, тогда не наживете себя неприятности.       Пожелание его показалось мне туманным и мрачным, как берег, к которому мы пристали.       Пока Йон скакал по берегу, разминая затекшие ноги и с непонятным мне восторгом осматриваясь по сторонам, я нехотя поднялась в лодке. Тарде мигом отложил в сторону весла и учтиво протянул мне руку, однако я её проигнорировала: намеренно отвернулась, оправляя помявшееся и перепачкавшееся платье. Но всё же стоило признать: у этого мужчины и то такта больше, чем у бедового недоразумения, с которым он явно в хороших отношениях.       В ту же минуту, будто в подтверждение моих мыслей, этот наглый похититель подскочил близко-близко и стиснул пальцы на моей талии, словно житель одного из племен Варварийских степей. Обиднее всего было, что он даже не оставил мне времени на праведное возмущение: тотчас же рывком вытащил из лодки, отчего все слова разлетелись и так и не собрались на языке. На ужасную долю мгновения мне показалось, что меня вытянули и из платья тоже, так резко я переместилась на твердую землю.       – Прогуляемся? – весело предложил он, оглядывая моё лицо, хранившее далёкое от дружелюбия выражение. – Тут нет дождя и тех негодяев.       – Ах! И моего зонта! – озарило меня, и злокозненная банши позавидовала бы моему отчаянному воплю. – Я потеряла его на склоне!       – Что утеряно тобой, то оставь и упокой, – отмахнулся сей плут, бросив быстрый взгляд на другой берег. Затем живо подхватил меня под руку и ободряюще похлопал по перчатке, увлекая по сухой полосе берега к старой лестнице, выбегающей из краснолистных кустов.       – Вы ничего не понимаете – это подарок моего покойного отца!       Неимоверное огорчение из-за потери столь дорогого сердцу дара совершенно сбило меня с толку, иначе я бы трижды подумала, прежде чем поставить ногу на первую ступеньку лестницы, что вела к дому.       – Мне нечем порадовать тебя, кроме того, что в этот чудесный осенний день тобой потеряно только это, – мрачно объявил мой похититель, помогая преодолеть глубокую трещину, что змеились тут и там по каменным ступеням. Бесконечные ливни не прошли даром для этого некогда величественного сооружения.       – Последний чудесный осенний день остался у меня в далёком прошлом.       – Ты тосклива, как свежевскопанный могильник. Разве не чувствуешь, как сладко осенний воздух пахнет тайнами и приключениями? А в лучшие моменты и пирогом с орехами. Вот чем пахнет твоя осень?       – Прелой листвой и цветами на свежих погостах, – угрюмо поделилась я и в то же мгновение повстречавшаяся на пути ветвь кизильника хлестнула меня по лицу.       – Безнадёжно не жизнерадостная осень, – со вздохом согласились со мной.       – И похищение не делает её лучше. Оно скорее угнетает, чем бодрит.       Пустой дом вырастал над нами, будто громадный темный призрак, и я чувствовала себя всё неспокойнее. Мне совершенно не хотелось оказаться подле него, и уж тем более преодолевать путь наверх, но кто сейчас ко мне бы прислушался?       – Послушай, ты ужаснейшая из зануд, – пробормотал мой похититель. – Я, между прочим, тебя спас.       – О, так вы называете наше бегство на остров, о котором ходят самые страшные городские легенды?..       Тут я осеклась, потому как именно в этот момент краем глаза зацепила неясное пятно на ровной озёрной глади. Тайна его поспешности и удивительной мягкости голоса была раскрыта, и меня бросило в дрожь.       Лодочника и след простыл, зато стая преследователей увязалась вслед за нами и сейчас бодро пересекала озерные воды.       – О небесные покровители! – вырвалось невольно. Я попыталась сбросить руку Йона, но куда там – волчьи пасти позавидовали бы его хватке.       – Ты их знаешь? И что, прям поименно? – заинтересовался этот греховодник, нисколько не обескураженный тем, что я обнаружила. – Я когда-то забросил Книгу Покровителей не прочтя и половины. Такое утомительное чтиво!       – Да вы ещё и богохульник, – упавшим голосом обличила его я, прислушиваясь к любым долетавшим до моего слуха звукам. – И чем же вы им так насолили?       – Тоже скучная история, – отмахнулся он и ускорил шаг.       Преодолев последний лестничный пролёт, мы оказались на площади перед огромным домом, выглядящим притаившимся в засаде хищным зверем. Старинный особняк тяжело возлежал на холме, вперив взгляд своих потухших окон в город на том берегу. Две его островерхие башенки, казалось, вспарывали опустившиеся над островом тучи. Время определенно не пощадило этих заброшенных мест: каменные плитки на площади покрылись мхом и кое-где потрескались, проросшие меж ними сорняки то и дело цеплялись за подол моей юбки, а воздух приобрел стойкий гнилостный душок, оседающий на языке горечью. Только статуя по центру – всадник на гибкой лесной кошке – выглядела чистенькой и незапущенной.       – И что же вы намерены делать дальше? – холодным тоном осведомилась я, судорожно вглядываясь в просветы между ветвями. Лодка уже приблизилась к берегу, и я могла слышать отдаленные голоса и всплески от опускающихся в воду вёсел.       – Заглянуть в гости, разумеется, – Йон попытался сдвинуть меня с места, но я уподобилась статуе напротив и только смотрела на него с тем всепоглощающим недоверием, с которым бы уставилась на создание, явившееся прямиком из Не-мира по мою душу.       – Никто в здравом уме не войдет в этот дом! – я топнула каблуком, как делала по обыкновению моя матушка. – Вы что же, совсем-совсем о нём не слышали? – безумец закатил глаза и безбоязненно устремился к мрачному обиталищу самых достопамятных легенд Эсфельма. Я, подгоняемая шумом и праведным возмущением, устремилась следом. – О шепчущем сумраке и ночном вое? О бедах, что унесли всех до единого обитателей этого дома? Поговаривают, что там бродят тлетворники и Костлявые длани – уж не их ли вы надумали навестить? Заверяю вас, этот холодный приём запомнится вам ненадолго!       – Длани – суеверия для городских бездельников, – отмахнулся Йон и потянул на себя кольцо, массивное и покрытое налетом неясного происхождения. – Но ты права: никто в здравом уме не сунется в этот дом.       Дверь распахнулась с тихим скрипом, похожим на короткое «ох»; из глубин дохнуло чем-то горелым. Повстречавшийся мне городской сумасшедший или кто бы он там ни был – шагнул за порог, призывно поманив меня пальцем. Я изумленно проследила за тем, как его высокая худощавая фигура растворилась в тени холла и внутренне похолодела.       Мне ничего не оставалось, кроме как попросить заступничества у Итриша (и на этот раз весьма и весьма горячо!), стукнуть каблучками на удачу и войти в заброшенный дом с высоко поднятой головой.

***

      В холле оказалось темно и промозгло, но в чём-то даже умиротворенно.       – Не ходи дальше меня, и ничего не трогай, – едва с глухим стуком закрылась дверь, шепнул Йон и отыскал мою ладонь. Хорошо, что я не снимала перчаток – похолодевшие руки выдали бы меня как натуру тревожную и слабую – такой мне хотелось показаться сейчас в последнюю очередь.       – Вы бывали здесь? – догадалась я.       – Не раз, – Йон шумно вздохнул.       Душа моя воспряла и даже сбросила с себя камень (не столь крупный, как мне бы хотелось). Если он уже посещал этот дом, а сейчас стоит передо мной, зябко кутаясь в темную ткань, значит, мистические существа действительно были плодом россказней да и только. В помещении как-то сразу стало не так сумрачно; привыкшие к темноте глаза наконец смогли разглядеть очертания загибающейся в виде рога длинной лестницы, и коридоры, что развернулись рукавами в две стороны, и покрытые белесым слоем пыли ковры на полу.       – А что вы здесь делали? – деловито уточнила я. Дом на Грозовом острове остался без хозяина около двух десятков лет назад, и с тех пор оставался необитаемым, хотя несколько бравых наглецов и пытались прибрать его к рукам. Истории те были туманны и обросли различными ужасающими домыслами, а закончились тем, что градоправитель запретил кому бы то ни было претендовать на этот старый дом.       Вместо ответа Йон настойчиво потянул меня в один из коридоров. Вовремя – за окнами послышались мужские голоса и сомнительный лязг, будто кто-то точил нож о камень.       Чем дальше мы уходили, тем больше оглушала тишина дома. До моего чуткого слуха не долетало ни скрипа половицы, ни стука моих башмаков, и даже ветер снаружи казалось успокоился, и больше не тревожил кроны деревьев. Именно этот момент желудок избрал для того чтобы оповестить меня о жестоком с ним обращении; я с тоскливой теплотой подумала, что Эстин уже давно посетила лавку бакалейщика и заждалась меня к обеду, и мысленно поклялась вернуться домой хотя бы ради её удивительного ароматного жаркого.       Мы миновали множество закрытых дверей, в сумраке неотличимых одна от другой, и замерли на повороте. Шумно выдохнул Йон, свернувший туда первым. Я, живо возродив в воображении дланей, осторожно выглянула из-за его плеча.       Вдоль обеих стен, насколько было видно в полутьме, на полу стояли свечи. Совсем крохотные и толстенькие, ровные и кривые, шишковатые и гладкие, кое-где в паутине. Они убегали дальше по коридору и тонули во мраке.       – Так странно. Столько свечей...       – Не странно, – заметил Йон подозрительным голосом. – Страшно. Вот проклятье! Их раньше тут не было. Он снова изволит шутить.       – Что это вы такое говорите? – раздражённо дернула я его за полу плаща. – Пытаетесь напугать меня?       Йон бросил в мою сторону недовольный взгляд, и тотчас его лицо обратилось в непроницаемую маску.       – Не оборачивайся, – тихо произнес он. Естественно, я без промедления поступила с точностью наоборот.       Позади меня, прямо возле ног начинались и убегали вдаль ещё две цепочки из свечей. Я могла поклясться всем до единого покровителям, что прежде их здесь не было.       – Йон... – неуверенно позвала я.       Пахнуло гарью; свечи вспыхнули – словно сотни выхолощенных слуг в единый миг чиркнули спичками. Нас обдало жаром, коридор засветился, будто в окно плеснули солнечным светом.       – До чего дурной характер! – сквозь зубы проворчал Йон, и тотчас свечи начали падать одна за одной, будто подкошенные порывом несуществующего ветра. Там и тут заплясало по темно-зеленому ковру пламя. Оно нагло лизнуло плащ Йона, и тот бросил его истлевать позади себя; затем подцепил меня за руку и мы рванули обратно по коридору.       – Послушайте, – комок подкатил к горлу, руки затряслись. – Дом горит!       – С него станется, – отрывисто бросил Йон, и более не проронил ни слова, пока мы не ворвались в затопленный пламенем огромный холл. Огонь жадно пожирал входную дверь и портьеры, но не тронул лестницу, хотя она и была деревянной. Я почувствовала неясное волнение, будто меня заманивают в искусно расставленную ловушку, но иного выхода не виделось – и мы устремились наверх.       Надо отдать должное Йону, он не оставил меня и терпеливо сносил и мои попытки запутаться в юбке и торжественно свергнуться вниз, и то, как соскальзывали с очередной преграды мои башмаки, грозя утащить прямиком в пылающий кошмар и его самого. Перила покрылись копотью и правая рука моя совсем почернела; лестница же вилась под ногами как бесконечная лента.       В один момент Йон резко замедлился, отчего я неудачно переставила ногу и пребольно вывихнула щиколотку. Пришлось со стоном опуститься прямо на ступеньки.       – Ты слышишь? – Йон опустился подле меня. Белые кудряшки посерели и облепили лицо, а без плаща его худоба выглядела болезненной.       Я прислушалась, ожидая уловить скорбный звук обваливающихся балок или звон лопнувших от жара стёкол. Но в доме царила пугающая тишина. Дыма не было, только повисла горечь в воздухе.       Йон перегнулся через перила, а затем обратил ко мне раскрасневшееся лицо, от подбородка до лба покрытое лёгким слоем копоти:       – Спокойно, как на кладбищенской земле.       – Не шутите подобным образом, – суеверно осадила его я, и легонько дернула себя за мочку уха – от беды.       – Пойдём, – он приобнял меня за талию, помогая подняться. – Осталась пара ступеней, и мы на втором этаже.       – Что? – исступленно вопросила я и, вывернувшись из его рук, привалилась к абсолютно чистым перилам. Старинная лестница, по которой мы так долго взбирались, заканчивалась буквально за поворотом, и насчитывала не тысячу ступеней, как мне казалось в пылу спешки, а не более сотни.       Запоздавшая дурнота набежала, как пена морская на берег, и я бессильно повисла на Йоне, явно не радуя его этой внезапной близостью.       – Воды бы, – изнеможенным голоском произнесла я в духе нежных девиц из настольных книг Эстин. Йон ободряюще похлопал меня по плечу и силком втащил на широкую площадку верхнего этажа.

***

      Второй этаж особняка мало чем отличался от первого: также погряз в темноте и наводил на меня суеверный ужас. Йон с любопытством осмотрел ближайшие к лестничному пролёту двери, и только одна поддалась и отворилась. За ней обнаружилась небольшая комнатка со стоящей посередине большой чугунной ванной и длинным, от пола до потолка, окном, посередине которого бежала бледная нить трещины. Там, за стеклом, к моему искреннему удивлению, уже сгустились сумерки. Сколько же часов мы здесь провели?       – Весьма кстати, – осмотрев ванну, неунывающе объявил Йон и затолкал меня в комнату. – Там из крана течёт. Освежимся и пойдём дальше.       Йон подвёл меня к бортику ванны, где я и присела, аккуратно подобрав юбки. Голова кружилась, как если бы я позволила себе слишком много горячего пряного вина.       Ладонь не успела и коснуться крана, как он провернулся с неприятным лязгом, и вода гулко хлынула в ванну. Я подставила дрожащие ладони и умыла лицо. Йон плескался с видом довольного пса, и, кажется, облил не только всего себя, но и меня с головы до пят. В вороте его белой рубашки блеснул золотой медальон, но рассмотреть вещицу я не успела.       – Что-то не поддаётся, – я попыталась закрутить кран, но он лишь дразняще прокручивался на месте, а вода всё прибывала, и грозила скоро перелиться через край. Йон мягко оттеснил меня в сторону и посмотрел мне прямо в глаза:       – Проверь-ка дверь.       Дурнота схлынула в один миг, сменившись не менее дурным предчувствием. Я скользнула к выходу, надавила на ручку в образе львиной пасти. Дверь стояла намертво.       – Этого стоило ожидать, – с непонятной мне веселостью заключил Йон, рывком стягивая с себя рубашку и комкая её. Я поспешно отвернулась, пряча вспыхнувшие огнем щеки и мысленно подсчитывая число потрясений за сегодня. Цифра оказалась внушительной.       – Как зовут того, твоего покровителя? – мимоходом уточнил он.       – Итриш Удачливый, – я несколько опешила, удивленная тем, что взгляды Йона несколько поменялись за прошедший час.       – Начинай просить его о помощи, – Йон обернул рубашку вокруг крана. – Да хорошенько, не скупись на добрые слова, чтоб действительно помог.       В последующие минуты я и впрямь предавалась мольбам к Итришу. Сегодня он не спешил одаривать меня удачей и явно не относился с благосклонностью доброго покровителя, но я надеялась, что хотя бы сейчас я снискаю хоть какую-то помощь.       Вода лилась непрерывным потоком, и теперь доставала мне до колен. Комната заполнялась водой быстро, превращаясь в диковинный аквариум. В бессильной ярости отшвырнув мокрую рубашку, Йон направился к окну – ощупывать змеевидную трещину на стекле.       – Вот сейчас бы не помешал твой зонт, – заглушая шум льющейся воды, прокричал он.       В комнате не было ничего, что могло бы помочь разбить стекло. Все попытки Йона оказались бессмысленными: кулак, обернутый в мокрую ткань, не помог разрушить преграду. Йон только взвыл от боли, баюкая руку у груди.       – Не верю, что он может так поступить, – вдруг рассмеялся он, и по моей коже скользнула дрожь. – Дружище, да ты, верно, шутишь? – он запрокинул голову и оглядел стены и низкий потолок. – Не верю, что ты решил наказать меня именно тогда, когда я привел сюда за компанию такую очаровательную юную даму.       Йон вздохнул, а затем перевел взгляд на меня.       – Я так и не спросил, как тебя зовут.       – Резеда, – откашлялась я, с трудом пробираясь к нему. Насквозь мокрая ткань платья неприятно льнула к телу, и холод пробирал до самых костей.       – Мне жаль, что я доставил тебе столько неприятностей, – искренне произнес Йон. – Иногда я просто кладезь неудач.       "А вроде бы не рыжий", – подумалось мне.       Когда вода поднялась совсем высоко, Йон протянул руку. Я приняла её, и он молча прижал меня к себе: у меня не было родных братьев, но данный жест нежности дал мне возможность почувствовать каково это – иметь кого-то близкого в страшную минуту.       Последний судорожный вздох, и нас накрыло водой. Мелькнул перед глазами и исчез в потоке округлый медальон на шее Йона. Мысли текли как вода, и я с удивлением поняла, что последние мои думы вертятся вокруг горстки монет, оставленных на прилавке моей цветочной лавки. Мне пришлось заплатить за них, и цена была высокой.       Когда воздух в лёгких закончился, вырвавшись прочь чередой мелких пузырьков, оконное стекло лопнуло; осколки с водой хлынули вниз, а мы повалились на каменный пол. Вокруг стояла оглушительная тишина, а ванна была совершенно сухая.