чернь

червонные реки грохочут по телу, ударяясь с гулом о виски. очертания твоей черной души, как пример красоты бестелесной, туманом облизывает мне тело, веки, и вихрем – вокруг моей души. но только ведь – на самом деле – моя душа парит над твоею неумолимо близко, как будто с другого края земли, боязливо пытаясь примкнуть, сизым, носящимся пятном над твоей головой. были те бессчетные низости – сборы крупиц тебя на мглистом, пепельном, мрачном поле, согнувшись покорно в три погибели, выпятив жалостливо свой мученический горб, нося молитвенный крест несуществующей веры в великое – в любовь. или в ее трагичное подобие. мы все так любим драмы и трагедии. и я собирала все, что могла, с постыдным бесстыдством – и с твоим незнанием. вряд ли ты вспомнишь меня. пепел оседал на ресницах. небо – серебрится, трава – черна, и в густом тумане, средь порослей ветвей, средь обветшалых слов, стоишь ты – скрыв в себе вселенную. твой смешливый говор отдается безустанным пугающим эхом ночь за ночью. и грохочет, бьется о стеклянные стены мое существо, когда не видит узор черт твоих. когда не становлюсь я ветром в объятиях твоих. и пепел оседает на ресницах. и оседает на теле чернь. чернь объедает его. целует влажно. чернь рвет кожу, рассекает грудную клетку, и черно все естество мое, как черны очи твои, и оседает на ресницах пепел, и черно небо, черно