Сад

      Он открыл окно и стряхнул пепел с окурка. Там, снаружи, всё было как обычно: качели, беседка, ухоженные клумбы. Он никогда не думал о названиях цветов — они ему были совершенно не нужны. Отличал тюльпаны от роз, одуванчик от ландыша — но никогда не более. Она же их безмерно любила. Каждый маленький цветочек для нее был также важен, как собственное дитя для какой-то иной женщины.        Но он любил не иную женщину, а именно её. Это дурочку, с утра до ночи носящуюся по саду, любовно пересаживая, удобряя, поливая, облагораживая… Это её деревья весной цвели, а летом и осенью давали хорошие, здоровые плоды. Это её цветы на круглой клумбе изображали циферблат часов, расцветая каждый в свое время. Это ее изумрудная трава встречала их с ним тела приятной мягкостью. Он же неминуемо чувствовал к саду отвращение — ему не была приятна природа. Ни высокое дерево, на ветвях которого он закреплял веревки, ни чистый и прозрачный воздух поселка, ни яркие головки цветов, обращенные к солнцу. Ко всему прекрасному он чувствовал неминуемое безразличие, а ко всему, что вызывало у нее восторг — еще и омерзение.       Она же такой не была. О, она была совершенно другой! Чистый восторг в женском теле, вечная улыбка, хаотичность движений. Каждый новый день с ней проходил по-разному, но всегда — в определенном напряжении. Он же не умел быть таким, как она. Не умел радоваться цвету неба, отличать один закат от другого, слушать, как ветер колышет листья… Он был человеком мысли и дела — сосредоточен на результате. Ему всегда нужен был результат. Осязаемый и настоящий. Он был в себе — думал, решал, погружался в тяжелые размышления… Она же всё, что ему было важно и нужно, забывала невероятно быстро: термины, даты, понятия, цифры, факты… Она не была глупой — просто так у неё получалось. За что ни берется — все быстро и просто. О чем ни подумает — легко и недолго. Ей милее были легкие книжки, простые и понятные вещи. Не польешь садик? Зачахнет. Не заплатишь за свет? Потушат. Не разбудишь его? Не встанет. Не послушаешься? Забудет.       Всё у них шло своим чередом. Не семья, так, сторонние люди. Он приходит — а мог не прийти. Она встретит — могла б не встречать. Он злится на каждый проступок, но учится быть терпимым. Она смеется ему в лицо на каждую «умную глупость». Он старается не грубить и прощать ей её ошибки, но нервы сдают. Точнее — уже нервы сдали. Он думает о их прошлом, словно оно сейчас. Словно он смотрит в сад неотрывно, думает о своем, а она на кухне готовит чай и простую шарлотку. Он не хочет её стряпни — он бы сам сготовил получше. Но она как всегда непреклонна, он же просто устал от споров… Она сядет сейчас с ним рядом, да начнет как всегда смешливо: «Я себе прикупила шитья. Посмотри скорей, как красиво!» И закончит обычно — в слезах. Потому что хочет ребенка. И откажется от поцелуя, кажется, в сотый раз.       Как же это ему надоело. Её портит мусор из фраз: ей бы лучше молчать и слушать. Так, как раньше, развесив уши, каждый звук ловя, каждый шорох. Вот тогда-то он ей был дорог. А сейчас — как кочующий шкаф. То на кухню, то в спальню, то в город. Ощущенье, что он хуже стал, мрачен, зол и уже не молод. Возраст, правда, на деле, в норме. Изменилось совсем другое. Он стал проще — душой обрюзг, из вселенной стал мелким морем. И ему ни к чему теперь ни восторг, ни девичьи слезы. Ни гортензии, ни георгины, ни тюльпаны, бегуньи, розы… И она ему — ни к чему. С её глупым подходом к жизни. Раз завис с ней — попал в петлю — и теперь непрерывно виснет. Шло же все еще кое-как, по друзьям, по семье, знакомым. Ведь держались! Теперь — конец. Он сидит у окна их дома. Курит нервно, льет в пол бензин, размышляет немного вяло. Что такого он ей сказал? Что такого она сказала? Он не помнит. Он помнит стул, полетевший на пол со стуком. Помнит жар в груди, свою злость, занесенную гневно руку. Жуткий хлесткий удара звук, тонкий вскрик и плиту на кухне. Кто же знал, что один удар — и она неудачно рухнет? Кто же знал, что сорвался раз — и не будет, на ком срываться? Все закончится резко, быстро, не оставив ему и шанса? Он проверит ей пульс с надеждой — и она обратится прахом. Рухнут стены, что были между, а за ними — беда да плаха.       Час за часом он смотрит в сад. Сигарета дымится ядом. Ничего не вернуть назад, даже если до боли надо. Час за часом она течет, опустела уже канистра… И чего он так долго ждет? Раз кончать — так хотя бы быстро. Он схватил коробок, искра Превратилась в полоску, пламя Возвращало ему вчера, Навсегда его забирая. Он спиной повернулся, грубо Сжавши пальцами подоконник. Побледнел, смял зубами губы, Замер, словно уже покойник. Он пытался, как мог, поверить, Что не страшно, что всё равно… Пламя кинулось в ноги зверем И он резко закрыл окно.