Встреча

«Это было» — сказала Память. «Этого не могло быть» — сказала Гордость. И Память сдалась. Ницше

      Холодная и очень сырая ночь стала моим сегодняшним спутником. Хотя, лучше она со своими ледяными объятьями, чем невразумительные видения. Небо было затянуто грозовыми тучами, так что ни звезд, ни луны видно не было. Горные дороги особенно опасны в такие моменты. Стоит только потерять бдительность, как полетишь вниз, к обманчиво мягкому туману, скопившемуся у подножия каменных гигантов. Туману, такому же белому, как его волосы, такому же обманчивому на первый взгляд, как вся его суть. Так что единственные помощники — свет от фар и собственная подготовка. Но самое огромное преимущество моего опасного пути — чистейший воздух, неиспорченный отходами человеческого производства. А тогда…тогда было безумно душно и жарко от погони. Тогда был безумно красивый закат и небо, переливающееся всеми цветами радуги. Тогда были два гордых и слишком целеустремленных человека. Один страстно желал смерти другого. Другой же хотел правды, и выбрал самые изощренные способы ее показа. Тогда было слишком шумно: работающая фабрика, гул перелетных птиц, потрескивание электропроводов, свист ветра, играющего колосьями пшеницы. Тишина наступила только после спуска курка. Весь назойливый треск городской жизни, звуки машин, стоны смертельной агонии, все исчезло, осталось в моей старой собачьей жизни. А теперь заброшенная дорога, по которой сбегают от дерьма, творившегося в Токио и в голове. От первого бежать проще. Пересекаю горную тропу, выезжаю на шоссе. Этот путь уже давно не освещается сломанными фонарями и светящимися рекламными щитами, опять слепо передвигаюсь во тьме. По разломавшемуся и вздувшемуся асфальту крайне редко ездит какой-либо транспорт, на большинстве современных карт эта дорога вообще не обозначена. «Шоссе-призрак» — идеальное название для этого пути. Вот и он стал для меня призраком правды, тем, что я хочу забыть: окружающую жестокость со стороны системы, ее слабые и сильные места, кровожадность, ужасный суд над невинными людьми. Хотя, не мне стоит об этом думать, но, черт возьми, я убил того, кто мог со всем разобраться. Как только в мозгу всплывал его образ, я, наплевав на опасность, прибавлял газу и мчался на безумной скорости вдаль. Как бы хотелось раствориться в этой скорости, расправить руки в стороны, отпустив руль, предварительно скинуть шлем, и исчезнуть, распасться на атомы, рассыпаться на этой дороге, очистить свой разум, и никогда более не появляться в это время. Если было бы возможно ни о чем не думать. Но способность к размышлению является для человека и даром, и проклятьем. А воображение, теперь еще один главный мой мучитель. По обе стороны от дороги на многие километры простираются пустынные, непригодные уже ни для чего земли, даже сорняки здесь почти не растут. По этому пути ездят лишь люди, что живут на другом конце этого невообразимо длинного шоссе, останавливаясь, отдохнуть и перекусить, в одном единственном баре на всей дороге. Бар «Бродяга» имел довольно странное расположение. От города до него было куда проще добраться, да и расстояние было короче, а вот вернуться назад было трудно, будто путь увеличивался втрое, благо назад мне не нужно было. Да и возвращаться было не куда. Дорога же после заведения, до следующего населённого пункта была куда длиннее и более заброшенной. Никто толком не мог объяснить, как так вышло, но и переносить заведение тоже никто не собирался. Люблю бары. Нет, я не заядлый алкоголик, просто бар это место где правит ложь с огромной примесью правды. Там все чуть ли не летали в космос, но саке развязывает язык, и горе космонавты сливают много ценной информации. Удобно при моей бывшей должности. Бар работал двадцать четыре часа в сутки, был настолько неприметным, что задумавшись его можно было проехать, даже не заметив. Особенно сегодняшней ночью, да и кривая, побитая неоновая вывеска, которая крайне редко помигивала своим тусклым красным светом, не способствовала привлечению внимания уставших путников. «Кто ищет, тот всегда найдёт» — мой девиз в карьере детектива, ибо я всегда находил все, что только желал, но это было раньше. До нашей встречи. А сейчас я желаю невозможного. Просто потому, что время нельзя прокрутить назад, оно самое жестокое орудие жизни. Оно как память, не возможно ни перемотать, ни стереть. Убить можно жизнь, но не память. Так что мои попытки покончить с сожалением и раскаянием бесплодны. Тишину пустынного шоссе нарушал рычащий звук моего мотоцикла, хотя я и был еще далеко. Заезжаю на почти пустую парковку. Припарковался быстрее, чем успел осесть столб пыли, поднятый колесами. Яркие фары осветили небольшое расстояние впереди, но при этом полностью скрывая за собой мой силуэт. Я прям мастер эффектного появления и маскировки. Снаружи бар больше походил на сарай, такой же потрёпанный, облезлый и местами даже прогнивший. Особенно забавляла вывеска, которая висела, видимо просто для галочки, так как свою задачу она совсем не выполняла, и вряд ли кто-нибудь заметил, если бы её вдруг не стало. Маленький сарай посреди пустынного шоссе, окружённый тремя грузовиками, а теперь ещё и с аккуратно припаркованным мотоциклом. Забавно, мы так долго пытались стереть с лица страны всю эту заброшенность, дикость, свободу, но что я вижу? Все осталось на своих местах. Ухмыляюсь. Только теперь мне стала понятна его та улыбка полу-грусть, полу-радость. Какой ужас, только после смерти человека, стал его по-настоящему понимать. Спешка меня погубила: гнал цель, не разобравшись, почему она не бежит. Выключаю фары и двигатель. Ставлю железного коня на подножку, снимаю запылившийся шлем, поправляю тёмные волосы. Оставив шлем на ручке руля, достаю сигарету. Привычно осматриваю местность вокруг. По периметру лишь одинокие кусты и горы, сливающиеся в дали с темным небом. Внутри на удивление было куда более уютно. А он также отличался от своего внешнего вида? Полная противоположность своей ангельской внешности, или такой же светлый философ? Он прятал в глубине своей души темную сущность, являлся тьмой в ауре света, или просто был самим собой? Он оставил после себя не только правду о моей прежней жизни, но и множество вопросов. Моя буйная голова позаботилась, с помощью свинцовой пули, о том, чтобы ответов на эти вопросы я так и не получил никогда. Какое это страшное слово никогда. Ах да, бар, в нем ничего не оторвано от реальности, никакой гнили или грязи, ни какой пустоты и минимализма города. Обычный придорожный бар. Хотя, взгляд задержался на весьма подозрительных вещах. Столы и стулья в баре были перевёрнуты ножками вверх, а полки за барной стойкой были почти пустыми, впрочем, ненадолго, так как две девочки лет пятнадцати быстро заставляли их спиртными напитками, используя небольшую лесенку для полок до которых не могли дотянуться. Исключая возможность детского труда в наши дни, видимо они были дочерьми владельца. Пробегаю взглядом дальше, нахожу бармена. Пухлый мужчина лет сорока выносил деревянные ящики из небольшого подсобного помещения за полками с алкоголем. Задвинув их под стол, он тяжело вздохнул и принял стакан воды у женщины, чуть помоложе его, которая проходила мимо. Судя по всему, она была его женой. Двумя большими глотками осушив стакан, бармен направился к подозвавшим его трём посетителям, что сидели в самом конце барной стойки и пили пиво. Ещё пару раз, окинув помещение взглядом, направляюсь к столику, на котором отсутствовали стулья. Стоило мне лишь скрипнуть половицей на входе, как все тут же обернулись на этот звук. Взгляды, испепелявшие меня, были недовольные и подозрительные, как будто я был дичью в логове зверей, вот только кто еще здесь зверь, а кто дичь? Улыбаюсь своим мыслям. Вот тогда, гоняясь за тобой, я чувствовал себя настоящим гончим псом, диким охотником за белым зайцем. Жаль, что ты не оказался кроликом, а был бешенным белым волком, вышедшим навстречу человеку. Думаю, что если бы ты видел тогда азарт в моих глазах во время выстрела, ты бы посмеявшись надо мной, процитировал Жюль Верна: «Говорят, охота на крупного зверя увлекает больше, чем охота на мелкую дичь. Значит, охотничий пыл тем сильнее, чем крупнее дичь. Что же должны ощущать ловцы слонов и китобои?» Ты бы проговорив это, улыбнулся, а потом спросил: «А что, Когами, я ценная добыча?» Но ты более не спросишь, ты уже хладный труп, и память о тебе тревожу только я. А в баре все замолкли, насторожились и не сводили взгляда с моей персоны. Видно неожиданные гости здесь не частые и не желательные. Игнорирую такой «радушный» прием и подхожу к выбранному столу, который удачно находился поближе к выходу (ибо старые привычки не забыть, осторожность, прежде всего), спокойно сажусь, жестом подозвав бармена. Мужчина подошёл не сразу. Он колебался с минуту, нервно поглядывая на свою жену и детей, но потом все, же решился, подошёл. От него пахло терпким табаком, этот запах вернул меня в школьные годы, кажется, тогда была экскурсия посвященная привычкам века до нас. Как же часто память стала глушить меня прошлым. — Слушаю, — еле выдавив доброжелательную улыбку, проговорил владелец помещения. — Стакан воды со льдом и чего-нибудь съестного, пожалуйста, — вежливо прошу. Нужно как можно быстрее смягчить эту тяжелую атмосферу. Бармен немного удивлённо на меня смотрел и стоял. Но взяв себя в руки, ушел к стойке, достал чистый стакан, открыл новую бутылку. — Кто вы? — специально громко, дабы все слышали, был задан этот вопрос. Ранее напряженные спины притаившихся клиентов, распрямились. Они ожидали моих слов, — Вы явно не из тех местных, что живут на другом конце шоссе. Я их всех знаю, — мужики, что пили пиво, тут же активно закивали и ещё пристальнее уставились в мою сторону. — Просто путник. Проездом, — мне подали чуть пересоленный картофель с сарделькой. Настало молчание, которое не дало моим нервам расслабиться. Негатив ко мне пропитал все насквозь, злобные взгляды не исчезли. Вторая сигарета не помогала. Игра кубиками льда не спасала, меня все же начинают бесить их гляделки. Хочется резко встать, как в старых фильмах, и, проорав «Не пялься» врезать со всей силы в лицо первого попавшегося под руку. Но я так не сделаю, так же не буду делать замечания, как поступил бы Гино. Я просто буду нем как рыба, но наблюдателен, как сова на охоте. Я буду, как подобает зверю выжидать их дальнейших действий. Есть такие привычки, от которых очень сложно избавиться, особенно если ты особо и не пытаешься. У меня таких привычек немало. Например, курение, но это вредная привычка и её стоит рассматривать отдельно. Хотя я до сих пор не понимаю, как курение может вредить коэффициенту преступности, здоровью да, но не этим цифрам в голове. Но не об этом сейчас, хотя глупость человеческих предрассудков зашкаливает. Больше всего же у меня осталось профессиональных привычек. Например, повышенное внимание к деталям, людям и обстановке вокруг, в любой ситуации, даже когда это вовсе не нужно. Появляясь в новом месте или помещении, в голову сразу начинают лезть мысли о скрытых переулках, потайных сейфах, о том, чем увлекается человек-хозяин дома или похожего сооружения, каков его характер, и на что он может быть способен. Например, в баре, считая меня, находится семь человек. Трое клиентов приехали на грузовиках, у них в кабинах по-любому имеются биты, а возможно и старенькая двустволка. В этом месте, скорее всего, и сдают комнаты, либо на чердаке, либо в подвале, водители уже выпили, никто из них не станет рисковать своей жизнью и отправляться в путь в этот поздний час. Казалось, после ухода из команды карателей, все эти привычки должны были исчезнуть, ну, или притупиться. Ошибочное суждение наспех. Они усилились. И, несмотря на то, что теперь мне не надо искать преступников, упустим тот факт, что ведь фактически я сам таковым являюсь, я продолжаю это делать. После моего побега я стал более осторожным, расчетливым, опасным, мне стало нечего терять. Возможно, всему виной тот факт, что на меня ведут охоту мои же бывшие товарищи. Так же знаю, что если попадусь, то не отделаюсь простым выговором, уж слишком хорошо знаю, как Бюро Безопасности работает и какие у него есть изощренные методы. Теперь всегда с собой ношу оружие. Если раньше это была обязанность, то теперь это вынужденная мера безопасности. Сплю даже с этим револьвером, скоро будет казаться, что только благодаря нему я жив. Так что, привычки не исчезают, лишь больше въедаются. Кажется, что уже просто невозможно посмотреть на человека и не разложить по полочкам всё то, чем он является. Сегодняшняя ночь исключением точно не будет. А еще я привык прислушиваться к внутреннему чутью. И сейчас оно говорит мне, что нужно кого-то, что-то искать. Но вот что, кто это, я понятия не имею. Один вариант есть, но его даже и рассматривать не хочется. Слишком он противный и нереальный. Он только из-за больного разума, не более. Зачем я продолжаю накручивать и выматывать себя? Раскаяние. — И куда же вы направляетесь? — поинтересовался бармен. Недовольно фыркаю. И опять этот вопрос, этот чертов вопрос, который я на протяжении всего пути задаю себе сам. — Куда-нибудь, главное подальше от больших городов. — Единственный нормальный ответ. Мужики тут же зашептались уже слегка пьяными голосами. Правда, их шепот был слышен по всему помещению. — … Да, ну? Думаешь? — Да, ты посмотри на него. Видишь, видишь? — один из мужичков тот, что был в больших круглых очках, начал тыкать в меня пальцем. — Костюм-то видишь? Уж не мороженщиком работает, — прошипел мужчина. А вот это забавно. В наше время почти все люди на своих рабочих местах носят костюмы, кроме тех, у кого более специфичная работа. И да, вот и ещё одна профессиональная привычка, от которой почему-то слишком сложно отделаться. Пусть я уже давно не каратель, да и вообще нигде не работаю, но костюм сменить не могу, он уже часть меня, он вторая моя кожа. Тем более, когда бежишь, о том, в чем бежишь, не думаешь. Хотя это глупо, пора изменить привычный стиль. Стать менее официальным и менее приметным. Как ему удавалось с такой внешностью скрываться так долго? Еще один вопрос в пустоту. — Этому заведению уж явно не первый год и работает оно круглосуточно. — Спокойно начинаю издалека. Кажется, мое предположение навело на них немного страха. — Ну, да, — неуверенно согласился владелец, скрывая за своей спиной любопытную дочурку, которую явно заинтересовала моя натура, а если быть точнее внешность. Нет, я не хвастаюсь собой, просто из заросшего бородой, пьяного контингента, я очень выделяюсь. — Тогда почему здесь всё выглядит так, будто вы только сегодня открылись? Уезжали куда-то? — не скажу что это самый важный для меня вопрос. Скорее вообще не важный. Более меня интересует, как ему удавалось посещать Токио незамеченным столько лет. — Эм… — бармен забеспокоился и заметался взглядом по присутствующим, нервно сжимая руку дочери. — Папа сказал, что к нам проверка должна приехать и на это время нас поблизости быть не должно. — Услужливо ответила девочка, наивно строя мне глазки. — Миса-тян! — всполошился отец и тут же передал девочку в объятья матери. — Понимаете, — ещё больше занервничал бармен. — Значит, этот район уже расчищен. Мне повезло. Какое-то время тут будет безопасно, — но на деле мне хотелось сказать что-то типа «Отлично, этих надоедливых засранцев уже нет». — Безопасно? Вы в бегах? — ахнула хозяйка. — Я надеюсь, теперь вы все перестанете сверлить меня взглядом и думать, как свалить отсюда до прибытия людей из Бюро? — немного раздражённо отзываюсь я. — А мы… — начали смотреть друг на друга, каждый пытался подобрать нужные слова. — Ну, тут… — мнутся, как первоклассники. — В общем. — Попытался объясниться самый пьяный из всей компании? — Забыли, — вздыхаю и допиваю воду двумя глотками. — Можно теперь крепкого кофе? — Конечно, — хозяин, наконец, расслабился, поняв, что все мы здесь одного поля ягоды. Все в бегах, все не пригодные обществу. Пыль с дороги стала остро ощутимой, спросив, где здесь туалетная комната, ухожу в указанном направлении. Вода смывает грязь, пыль, но не кровь. Когда споласкивал лицо водой, скрипнула туалетная дверь, послышались шаги. Когда я поднял голову, в отражении зеркала увидел только беловолосый затылок, мелькнувший из-за невысокой огородительной стенки, разделяющий маленький коридор от туалета. Горько улыбаюсь, точнее, пытаюсь выдавить из себя улыбку. Когда я вернулся, атмосфера в баре стала более уютной и теперь уже обе девочки строили мне глазки. И, наконец, я услышал то, что мне было нужно. — Слышал про семью Кирасаки? — расслабившись, мужики начали спокойно разговаривать о своём. — Те, что на холме возле леса живут? — отличное расположение. — Ага. Они. — А что с ними? — Жертвы зачистки, — их жилище свободно. — Эти псы Сивиллы и в такую глушь забрались? — Да, ну?! — наконец воскликнул тот, что всё это время лишь слушал. — Да, туда ж фиг доберёшься, — еще лучше, подходящее место залечь на дно. — Я тоже так думал, но факт остаётся фактом, — вздохнул мужичок в очках. — Больше никого там нет. — Детей их жалко, — проговорила жена хозяина бара, — Хотели снова в Токио вернуться и устроиться на работу. Помнится, у девочки к пению талант был, а сын был умен не по годам. — Талант, да? — все как-то быстро забыли про несчастье этой семьи и стали перемывать им косточки. — Странные песни у неё были, слишком грустные, да и про смерть в основном. Да и сама она не от мира сего. А сын замкнут и скрытен. — Это искусство, а она творческая личность. Ничего ты не понимаешь. Эх. А мальчик все же умный был. — Если он читал почти двадцать четыре часа в сутки, это ещё ни о чём не говорит, — тот мужичок был помоложе двух прочих и скверного нрава, видимо, поэтому постоянно возникал. — Да и вообще! С такими-то родителями, хороших детей быть не может. Один на охоте повёрнут, аж жуть берёт. Весь дом в трофеях. А мамашка вообще, говорят, в бюро безопасности раньше работала. Так-то я даже не удивлён, что наш район одним из первых зачистили. — Эй! Полегче. Они нам стольким помогли, — начал, было, очкарик. — А, да, пофиг уже… — фыркнул тот, что помоложе. — Пива мне ещё! — помахал он пустой кружкой. Это был самый интересный для меня разговор. Я и так планировал остановиться где-нибудь в этом районе, а раз уж его уже зачистили, да еще и целое жилье свободно, и если слух о том, что женщина в этой семье действительно работала в ББ, то это прекрасная возможность скрыться ненадолго и разобраться в себе. Смириться со многим. Хотя, осталось смириться только с одним. Оценив все за и против нахождения в заброшенном доме, я оставил деньги на столе. — Эй! — подхожу к болтливой пьяной троице. — А поточнее не расскажете, где жила та семья? — Чего? — возмутился один из них. — Если их забрали, то этот дом им уже не пригодится, а я планирую подзадержаться в этом районе, — достаю из бумажника ещё пару купюр и кладу их на стол. — И я угощаю. — А, понятно, — сгребая деньги к себе, поближе отозвался тот, что помоложе. — Так бы сразу и сказал. Сейчас всё объясним, — усмехнулся он. Мужики наперебой рассказывали, как добраться до нужного места, стараясь быть как можно полезнее в надежде на ещё пару купюр сверху, которых так и не получили.       Информация оказалась точной, я без труда уже к полудню добрался до нужного мне холма. Но была одна важная загвоздка — бензин. Почему-то, когда строили тот бар, никто и не думал о бензоколонках и о том, что все-таки машины нужно заправлять. Хотя, был знак, что заправка в пятистах километрах от бара. Закон подлости никто не отменял, я, просто срезая путь, объехал ее по горам. Так что мой бак уже пуст. Вся надежда была на то, что где-то в том доме будет лишняя канистра или оставленная Бюро машина бывших домовладельцев. Но это мечты, а реальность такова, что мне нужно протопать с железным тяжелым конем еще десять километров до дома. Ах, да, сегодня еще и жару передавали. Я сегодня удачлив, как никогда. Кажется, через часа три я все же добрался по проклятому холму до нужного мне дома. За это время я успел обматерить всех и вся. Я пожалел, что не ехал на легком велосипеде, не заправился, понадеявшись найти бензин здесь. Успел вспомнить, как дрожала моя рука после выстрела револьвера. Как белая голова моего врага стала багроветь, а его тело оседать наземь. Как с его смертью поменялась моя судьба. С одной стороны дома семьи Кирасаки возвышался лес, через который я еле дотащил свой мотоцикл, почему-то найти дорогу было трудно, а с другой, обрыв прямо в море. Во время закатов и восходов это определённо очень живописное место. Хотя и сейчас оно было прекрасно. Несмотря на жару, около особняка было прохладно, гулял сильный ветер. Само здание имело «крошечное строение», а это три этажа, и кажется, шесть входов и выходов. Тут можно понять, что деньги решают не все в нашем мире. Ибо даже финансовым состоянием им не удалось подкупить Сивиллу. Огромный забор оказался не такой уж и преградой, поэтому я быстро ее преодолел. Идеально: ни собак, ни охраны, ни сигнализации. Все по закону выключено системой, так что это, с моей стороны, не взлом. Я сразу же отправился в гараж. И как выяснилась, я не такой уж неудачник. Две канистры с бензином. И небольшой тайник с пистолетом и патронами в одиноком горшке с засохшей пальмой. Здесь так же было все необходимое, для того, чтобы привести Харлей в порядок, чем я и занялся, пока ещё стоял на ногах. Кто знает, как скоро мне понадобится полная боевая готовность моего железного коня? Преступив к работе, уже через десять минут, я понял, как вымотан, не дорогой, а мыслями. Ведь весь этот путь пытался анализировать произошедшее, смириться с прошлым, и построить план будущего. План был таков — уехать отсюда. Сейчас я находился в Фукуяме, если доехать до Хиросимы, то в принципе оттуда легко уплыть за границу. Усмехаюсь, да, а ведь недавно верил в непогрешимость законов. Закончив с мотоциклом, приведя себя в порядок, найдя кое-какие вещи в хозяйском шкафу, продолжил исследовать дом. Библиотека здесь, наверное, была шикарная, жаль, что бобики, как он любил выражаться, конфисковали все книги. Но и в этом их действии был изъян, кажется они торопились, и не нашли пару необычных тайничков. Прямо за криво висящими головами трофеев, я нашел полки с Ницше, Пушкиным, Державиным, Шекспира, Брэдбери, копией дневника Леонардо да Винчи, учением Канта. Отлично. Мне будет, чем занять себя. Взяв, первую попавшуюся книгу, я спустился вниз, в гостиную и, расположившись на широком сером диване, честно намеревался немного почитать, но, кажется, вырубился уже на второй странице. Проснулся уже вечером, не сказал бы что выспался, но хронический недосып это уже норма. Всё ещё чувствую себя уставшим, но вновь погрузиться в сон не вышло. Пришлось вставать. Первым делом хотелось бы выпить чего-нибудь покрепче, но помнится мне, чая или кофе здесь не наблюдалось. Перерыв все шкафчики на кухне по второму разу, ничего не нашёл. Досадно. Уж не знаю, чем мне навеяло заглянуть под раковину, наверное, я был уже в отчаяние, но тут мне повезло больше, и я обнаружил припрятанную бутылку виски. Правда алкоголя в ней немного осталось, но и я напиваться не собирался. Припоминая, где видел гранёные стаканы, открываю один из верхних ящиков и по неизвестной мне причине, достаю два. Печально усмехаюсь на этот свой поступок и забираю с собой лишь один. Раньше я выпивал с Сасаямой или с Масаокой-саном, хотя чаще всего всё же один, чтобы собраться с мыслями. Но никого из них больше нет… и чего меня потянуло вытащить второй стакан? Мне вдруг потребовалась компания? Чувствую себя теми мужиками из бара… мне это не нравится. Расклеить еще и тело, это было бы верхом глупости. Бросив взгляд на оставленную книгу, которую толком и не начал читать. Пришла в голову идея подняться обратно в библиотеку. Буду пить в скромной компании известнейших людей ушедших веков. Это звучит не так уныло, как пить в одиночестве, хоть и до смешного абсурдно. Без трофейных голов, которые я не стал вешать обратно, она стала выглядеть куда уютнее, что не могло не порадовать. Сажусь на диван и ставлю стакан с бутылкой на журнальный столик перед собой. На крессе напротив дивана, замечаю раскрытого Канта, ранее находившегося в тайнике, или же это была просто такая же книга? Вероятнее всего, они пришли за хозяином или хозяйкой дома, когда тот или та мирно читал, читала. Было оказано сопротивление, на стеклянном столике трещина и следы запекшейся крови, по полу следы царапин, кто-то упирался и не хотел так просто сдаваться. Это, кажется, мне забавным и я еле заметно усмехаюсь. Рад, что еще есть люди, способные дать отпор. В последнее время, глядя на книги, вспоминаю о нём. Вполне логичная ассоциация, но больно уж частая. Беру в руки книгу, открываю ее на первой попавшейся странице, пытаюсь вчитаться в текст. Я читал ее давно, но еще неплохо помню содержание, могу процитировать пару моментов, но сейчас… сосредоточиться не получалось. Вижу текст, но не вижу слов. Просто бестолково пялюсь в раскрытые страницы. Бросаю взгляд на небольшие окошки под потолком, скоро закат. Подождав с минуту, снова возвращаюсь к книге в надежде прочитать хотя бы первое предложение. Но вышло иначе. Он умер на закате. Нет. Я убил его на закате. В каком-нибудь типичном романе эту сцену расписали бы в некоем помпезном драматизме, чтобы каждый читатель разрыдался в конце, и ему было бы не всё равно, но умер далеко не герой и добрая душа, а тот, кто действительно заслужил эту участь. А заслужил ли он смерти от моих рук? Тяжело вздыхаю и делаю небольшой глоток виски. Все чаще думаю о том, правильно ли я поступил? Ещё совсем недавно с уверенностью отвечал себе, что да, всё правильно. Но теперь меня терзают сомнения. Они ворвались в мою жизнь, после того, как я увидел его в толпе людей, он не видел меня, стоял в пол оборота и смотрел в запотевшее стекло, мы находились в магазине, я стоял в очереди. Он кого-то ждал, не меня точно. Ненависть, сжигающая меня годами, отступила. Появились вопросы о том, что же он намеривался сделать? Как давно он не следует за поводырями Сивиллы? Хотел подойти к нему, но когда я вышел из очереди, его уже не было. Теперь, как беглый преступник, я смотрю на мир другими глазами и вижу все те жуткие вещи, что творит система и успешно скрывает это от обычных людей. Я начинаю думать, что было бы, если бы Макишима Сёго осуществил задуманное? Получилось бы уничтожить систему и начать всё заново? Но всё это глупости. Нет смысла теперь думать об этом. Макишима не спаситель, не герой, он преступник и не более. Сейчас я от части, могу понять его мотивы, но они не оправдывают всех его зверств. Что должно было с ним такого случиться, что сотворило из него такого монстра? Я не верю в то, что если бы не какой-то момент в его жизни он стал бы таким. Что-то было, но что, никогда уже не узнаю. Прекрасно понимаю, что так и не прочитал ни строчки, закрываю книгу, делаю очередной большой глоток крепкого виски. Снова всё сводится к его смерти. Порой мне просто хочется разучиться думать. Это слишком сильно меня выматывает в последнее время. За спиной слышатся подозрительные звуки. Тихие и мягкие шаги и звук падающих на деревянный пол капель. Странное чувство овладевает мной, и оно, отчего-то кажется очень знакомым, но давно забытым. Ощущение непредсказуемости. Чего-то, во что сложно будет поверить. Мои рефлексы никогда не дремлют, поэтому приготовившись к любому раскладу, я заученным и быстрым движением вынул из пиджака револьвер, вскочил с дивана и резко развернулся, наставляя оружие на то место, где, по моему мнению, должен был кто-то находиться. Я был готов увидеть кого и что угодно. Жителя этого дома, которому удалось сбежать или спрятаться и теперь он вернулся, глупого воришку, да даже кошку или забредшего из леса зверя, но не его. Определённо не его. Силуэт, что стоял в тени библиотеки я узнал бы из тысячи, где и когда угодно. Никаких сомнений, передо мной стоял Макишима Сёго. Живой Макишима Сёго. Когда он сделал пару шагов вперёд и вышел на вечерний свет, исходящий от небольших окон, я окончательно убедился в том, что был прав. Полу обнажённый, в одних лишь белых джинсах, что при таком освещении почти сливались с его бледной кожей и с полотенце на голове. «Из душа» — неосознанно пронеслось в голове. На его лице было очень непривычное для меня выражение лица. Неподдельное удивление и лёгкая растерянность, что делало его невинным и наивным, он был словно дитя. — Судьба надо мной сегодня издевается, — грустно проговорил он, стягивая полотенце с головы. С его словами я был полностью согласен. Его внешний вид не выдавал опасность. Как мог быть опасным взъерошенный мужчина в одних только штанах? А вот глаза, этот поразительный янтарь глаз имел взор, как у ястреба, увидевшего свою добычу. — Откуда ты здесь? — проговариваю я, делая свою стойку более уверенной и покрепче сжимая револьвер в руках. Даже мертвый, он вызывает опасность, чувствую силу, исходящую от его натуры. Воображение это или реальность? — Как глупо с твоей стороны не осмотреть все помещения имеющиеся в доме. Неужели ты уже забыл о своей осторожности? — наклонив голову в бок, он, прищурив глаза за отросшей чёлкой, лукаво смотрел на меня. Его речь плавна, она как вода, переливается, сглаживает всю ненависть и злость в моих словах. — Про тебя можно сказать то же самое. — Придётся признать это. Но все же, кажется, что мы просто ходили кругами и друг за другом, пришел за Кантом? — он хотел уже быстро выйти, но мой револьвер думал по-другому. Жестом я приказал ему сесть. — Может, я уйду переодеться? — отрицательно мотаю головой. Нет, на этот раз я его не упущу так просто. Преступник послушно сел в кресло напротив дивана. Но кто этот мужчина? Ведь он мертв, я сам его убил. Усаживаюсь обратно на диван, но не спешу убирать оружие. Сидим друг напротив друга, как отражение и оригинал. Теперь его лицо ничего не выражало, и в основном было скрыто отросшими белыми прядями. — Ты просто мое воображение. Я же убил тебя? — ненависть, бушевавшая при его появлении, уступала место, неверию, боязни, что он не реален. — Тогда это лучше у тебя и спрашивать, — лукаво проговорил мой враг, не поднимая головы. — Как ты здесь оказался? — он нервно передергивает плечами, будто замерз. Осматриваю его, точно замерз, открытые настежь мною окна, впустили холодный ветер, от которого на его теле появились мурашки. — Так же как и ты. Узнал об отсутствие хозяев, прошедшей проверке, перепрыгнул через забор, но, кажется, остановился в другом крыле. — Ты не можешь быть живым. У тебя не было пульса! — он устало откинулся на спинку кресла, запрокинув голову назад. Капли влаги стекали с его волос, очерчивая кривыми линиями его шею. — Может быть, а может, и нет. Если ты так уверен в своей версии, то я не против быть мертвецом. — Проговорил отстраненно, будто находился не здесь, не со мной. — Ты просто плод моего воображения и все. Ты исчезнешь, — шепчу я, закрыв и открыв глаза, но, кажется, это не помогает. Он до сих пор здесь. — В принципе я могу сейчас просто уйти, — щипаю себя, он не исчезает. Смотрю в рядом стоящее зеркало, его отражение там. — Ну, нет, — грозно проговариваю, — Если уж ты реален, то ничто не помешает мне тебя убить. — Ты серьезно думаешь, что это будет также легко? — минуту мы яростно прожигаем друг друга взглядом. Тут замечаю у него давно заживший шрам от колотой раны на правом боку. Следа от пули в голове не было. — Если ты жив, то как? — О, нет, Когами, не расстраивай меня. Ведь то, что мы видим, это то, что мы желаем видеть, не более. Ты же детектив, ты должен додумывать картину преступления в самых мельчайших подробностях, ты должен рассматривать все варианты. А не верить своим глазам. — Я помню, что стрелял. — В кого, во что? Может, там был мой брат близнец, моя голограмма, даже представим, что робот. Может, пуля прошла насквозь, я выжил, и с помощью хирургии восстановил дыру в черепе. Может, я телепортировался? А, может, меня, воскресили? — он раскраснелся от негодования, в его глазах горела жажда. Жажда чего? Мести? — Хватит нести чушь. — Так хватит прикидываться дураком! — его раздражали мои вопросы. Минутное молчание. Он закрыл глаза, видно, приходил в себя — Хотя я тебя понимаю. — Усмехается, — Я знаю, где видел выражение твоего лица. — Не могу понять, он реален или плод моего воображения? — И где же? — На собственном лице. Ведь мы с тобой так похожи, Когами. — «тот беловолосый гад, опять играет в свои игры. — Макишима Сёго, наша схожесть не радует меня нисколько. — Он резко исчезает со спинки стула, опирается головой на руки, локтями упирающиеся в колени. — А меня радует. — Опять тишина. Я слышал, как капли с его, всё ещё мокрых волос, разбивались об обивку кресла, видел, как медленно они стекали с его обнажённых плеч на грудь и ниже, очерчивая кубики пресса, видел, как он выжидал дальнейших моих действий, как он следил за моими глазами и руками. Я хотел передвинуться на месте, тем самым отвлекся, он швырнул в мое лицо полотенце, попытался скрыться. Но не успешно, я в последний момент поймал его сзади за край пояса джинсов и потянув на себя, повалив на пол. Получилось неловко. Кажется, я слышал как оторвавшаяся пуговица белоснежных штанов, закатилась куда-то под диван. — Как жаль, что нынешнее поколение молодёжи, да и боюсь, что не только оно, читают просто потому, что это модно. Вот это крах культуры. «В конце концов, что такое чтение, как не порок, подобный увлечению вином, разврату и любой другой форме чрезмерного потакания своим слабостям»? Читают, чтобы пощекотать и позабавить свою фантазию, чтобы, самое главное, не думать самому, — всё же этот змей умеет выкрутиться из любой ситуаций. Его слова были вызваны тем, что я очень удачно, а впрочем, и не факт, припечатал его лицом прямо в одну из валявшийся на полу книг, на полях которой, отмечались то сердечки, то цветочки, криво нарисованные простым карандашом. — Цитируешь Хаксли, — приставляю револьвер к его макушке, — И сам говоришь не своими словами. Медленно вставай и без глупостей, — поднимаясь, он подтянул штаны повыше, чтобы они хотя бы могли удерживаться на худых бёдрах. Похоже, его совсем не смутил этот момент, казалось, он даже не предал ему значения, но сам жест вышел довольно элегантным. Мне даже пришлось сморгнуть эту мысль. Почему же мне это показалось чем-то большим? — Все же ты безумно желаешь, чтобы я щеголял тут нагим, — устраиваясь обратно в кресло, спокойно проговорил он. Теперь вся его поза была расслаблена. Будто мгновение назад, он был ошарашен, увидев меня, растерян, поэтому и выглядел подавлено, рассержено. Сейчас же, он принял твердое решение продолжать играть со мной в свои жестокие игры. — Как смешно, — перекладываю пистолет в другую руку. — Я тоже нахожу это забавным. И да, я разговариваю цитатами, грешок. Но я, по твоему мнению, просто фантазия, так что могу делать все, что душе угодно. — Тогда, моей душе более угодно, раз ты мой, — одна из его бровей приподнялась в некотором скепсисе. — Хочется сказать «нет», но по правилам «да». Хотя, не факт. Неизвестно пока, кто устанавливает правила. — Ну, ты больше ничего не заметно не швырнешь. Разве что только оставшиеся на тебе джинсы и трусы, — он секунду обдумывал мое предложение, появилась еле заметная морщинка на его лбу. — Хорошая идея, но драться с тобой голышом не практично. К тому же, не заявляй с такой уверенностью о том, какие предметы одежды на мне имеются. Не факт, что всё перечисленное на месте, — мой взгляд автоматически скользнул к его ширинке, но прежде чем я успел что-то проверить, я буквально всем телом прочувствовал его усмешку. «Повёлся, как мальчишка»… — Ты… — Просто воображение, а оно, как знаешь, не подвластно тем, кто напуган, одержим, болен, так что, я творю, что хочу. — «Ускользать. Прием людей благоразумных. Изящной шуткой они открывают себе выход из самого запутанного лабиринта. С улыбкой умеют они выйти целыми и невредимыми из ожесточенного спора» — теперь цитирую я. — Бальтасар Грасиан-и-Моралес. О, ты видел ту мою улыбку, замечательно. Тот закат, наверное, был безумно восхитителен? Как жаль, что я уже умирал и не смог оценить его сполна, не видел уже, как ты отстранено опускаешь руки, как с облегчением выдыхаешь, скинув со своих плеч тяжкий груз мести, — маска невинной овечки начинала исчезать с его волчьей морды. — Хотя, всё, что видишь в последний раз прекрасно. — Теперь я еще больше запутался. Он так хорошо продуманная фантазия или реальный человек? Если бы он умер, он бы так не говорил. Он заметил эти раздумья на моем лице. — Что с тобой, мой враг? — он со вниманием посмотрел на меня. — Ты в замешательстве? — спустился с кресла на колени, получилось, что он снизу испытывал меня своим янтарным взглядом, я даже невольно встал, чтобы обезопасить себя. — Ты испугался, — констатирует факт, вытягиваю руку с оружием. Все как тогда: стоит на коленях мой враг, только мы теперь лицом к лицу. Одно его резкое движение и я выстрелю. — Вряд ли это просто испуг. Скорее, нечто другое, — он медленно достает до бутылки виски, подносит к своим губам, и жадно пьет из горла. Смотря на него, невольно облизнул губы. Не дам себя запутать. Прогремел выстрел, раздался звук ударяющихся о ламинат стекол. Осколки разбившейся бутылки от выстрела посыпались в миллиметрах от его лица, янтарные глаза были округлены, рот приоткрыт от удивления. Разве это было удивление? Разве за ним следует садистский оскал? — Что это было на твоем лице, когда ты сегодня увидел меня? — часто поморгав, он поднял на меня свой взгляд, и, не отрываясь, слизал кровь с указательного пальца правой руки, которую задел осколок стекла. Провокация. — Ты не ожидал? Великий Макишима был поражён, увидев, что не один в этом особняке? — Я ожидал кого угодно, в крайнем случае, нло, да хоть карателя. Но это ты. Это немного подорвало мои планы, — о чем он я не стал спрашивать. — Может, это был шок от того, что ты не смог что-то предвидеть? Но ты не пророк. — Нет, предвидение не причём. Виною всему ты. И я точно к святым не отношусь. Надеюсь, понимаешь, что только идиоты считают меня чуть ли не героем. — О, нет, ты не герой. Ты больной маньяк идеалист. — А ты бешеный пес, сорвавшийся с цепи. Что ты хотел сказать тем пьянчугам в баре? — он точно воображение, в баре его сто процентов не было. Или же… тогда?.. — Думаю, на их слова о бюро, о Сивилле, ты бы гордо встал, прошёл к выходу и, остановившись в дверях, не оборачиваясь, закурил, и сказал: «О, парни, я куда страшнее этих слюнявых блюстителей закона. Я тот, чьи руки развязаны. Я латентный». Тогда бы у тебя был бешеный оскал. Как сейчас, — и, правда, я сейчас скалился на его слова. — Я не читаю мысли, я предугадываю, как и ты. Ведь если бы ты не выстрелил, то бутылка разбилась бы о твою голову. — Очень ты забавный, — проговорил я, не переставая ухмыляться. — Я более интересный. — Ты хорошая фантазия. — Ты опять? Как же мне переубедить тебя? — Боюсь, что это невозможно, — он медленно встал, теперь мы смотрели друг на друга на одном уровне. Сжимаю и разжимаю пальцы на рукоятке револьвера, постукивая указательным по спусковому крючку. Мы почти одного роста. Он определено достойный противник, пробегаю по его подкаченному телу взглядом. О впечатляющем интеллекте и говорить не приходится. — Может, мне хорошенько врезать тебе? — резкий выпад с его стороны. Он был слишком быстрым, слишком пластичным, когда выхватывал из моих рук пистолет. Но не это пугало меня, а то, что он был непозволительно близко, неприлично близко. Я слышал его чуть ускорившееся биение сердца. Ощущал, как капли с его волос попадали на меня. Револьвер отлетает в неизвестном для меня направлении. А его локоть уже летит в мое лицо. Но блокировав его руку, я захватываю ее в свою. Хруст суставов, он вывернул себе их и вырвался. — Ты мазохист, — когда я проговорил это, он вправил себе руку на место, и улыбнулся оскалом. — Теперь здесь два животных, готовых содрать друг с друга шкуру. Нападать начинаю я, резко рывком, мой кулак пробил его защиту и попал в его пресс. Кашель, сдавленный кашель вырвался из его горла. Но он не растерялся, зафиксировав мою руку, выворачивает ее, а мне врезает по носу. Как только хочу ему вломить, он ускользает. Но, встав сзади, он открылся, нога моя хорошо пришлась по его животу. Он отлетает на диван. Я гордо поправляю галстук, и слизываю кровь с нижней губы. — Ммм… соблазнительно, — насмехается он надо мной. — Думаешь? — рывком нависаю над ним и успеваю перехватить запястья одной рукой, случайно царапая его бледную кожу. Устраиваюсь между ног, во избежание мало приятных для любого мужчины ударов, хотя и точно знаю, что Макишима до такого бы не опустился и дело вовсе не в мужской солидарности. Нечто белоснежное резко порывается вперёд, но перехватив свободной рукой свою добычу за горло и с силой сдавив, припечатывая к спинке дивана, я ловко ухожу от удара головой мне по носу. — Было. Проходили уже. — Я возбуждён, но скорее в плане бешенства и дикого азарта. Что пугает, так это то, что мне это нравится. Нравится испытывать то, что пробуждает во мне этот человек. Я скучал по этим чувствам. Сейчас я отчётливо понимаю, что просто умирал без этих ощущений. Это как вновь сорваться после долгой реабилитации. Снова дорваться до того, давно забытого наркотика. Вот только сейчас эффект от дозы куда ярче и опаснее. Все чувства вдруг обострились до предела, в голове ни одной содержательной и здравой мысли, только гул из обрывочных фраз: «Попался», «Моё», «Всё, что захочу», «Всё можно». Это сводит с ума. Мысль о том, что ты себя не контролируешь — пугает, но куда страшнее вопрос, который вертится вокруг неё: «А зачем себя контролировать?» Сжимаю тонкую шею сильнее. Макишима болезненно стонет, но это словно музыка для моих ушей. В какой-то момент он порывается вырваться, чтобы сделать хоть один полноценный вдох, но безуспешно и я снова вдавливаю его в диван. Тишина. Сёго не шевелится, но я даже и не рассматриваю вариант с потерей сознания или смертью. Он не пытается меня обмануть, просто перестал сопротивляться. Надолго ли? Он склонил голову в бок, насколько я ему позволил и, игнорируя недостаток кислорода, растянулся в нахальной ухмылке. — Сорвался, — еле слышно прохрипел он. В янтаре его глаз читалась явная провокация, и я уже знал, что поведусь на неё, и не, потому что наивен и глуп, а потому что хочу. Хочу, даже с учётом всех последствий, которые, конечно же, будут носить исключительно негативный характер. Он не боится меня. Никогда не боялся. Но я и не хочу видеть страх в его глазах. Мне нужно не это. Мне нужна та доза, что, наконец, убьёт все тормоза, и я бы узнал, чего хотел, чего мне не хватало всё это время. Я бы, наконец, … Я бы… Я…«Сорвался», — недавние его слова пронзают помутневшее сознание, только сейчас я уловил их смысл. Снова сильно сжимаю пальцы на его шее, чтобы вновь услышать тот болезненный стон, что так заводит меня сейчас. «Да, мне такое нравится»… Чуть ослабляю хватку, и когда он пытается сделать вдох, впиваюсь поцелуем в его приоткрытые губы. Чужие запястья дёргаются в моём захвате, и я с усилием опускаю их вниз, прижимая куда-то в район его паха, получая в ответ непонятное мычание, но комфорт Макишимы меня мало волнует. Куда интереснее тот факт, что на мой поцелуй отвечают и даже очень охотно, из-за чего это начало больше напоминать борьбу, которая позже переросла в укусы. Запястья Сёго снова начали дёргаться, царапаясь о ширинку его джинсов и раздражая меня. Недовольно рыкнув, прижимаю их сильнее и слышу несдержанное мычание, которое вышло как-то жалобно из-за высоких ноток, но вряд ли на самом деле отражало нечто подобное. Подняв взгляд на его лицо, замечаю, как в уголках глаз уже скопились слёзы. Нет, ему не больно и это не мольба. Это естественная реакция организма на недостаток кислорода. Но при этом, вредный волк даже не пытается оторваться от моего рта и сделать хоть какой-то глоток воздуха. В последний раз, сжав его шею покрепче, отстраняюсь и ослабляю хватку, но пальцев с шеи не убираю. Он глубоко и громко вдыхает, на секунду закатывая глаза, и закашливается. Восстановление дыхания проходит быстрее, чем я ожидал, но так даже лучше. — Задохнулся бы просто потому, что слишком упрям? — поглаживая артерию на его шее, определяю состояние пульса. — Ты бы меня не убил, — уверенно заявляет он. А голос ужасно хриплый и дрожит. Но он точно знает, что прав. — Почему нет? — Потому что мы только начали, — и снова этот взгляд. Он ждёт продолжения. — Согласен. Это только начало, — наслаждаюсь тем, как начинают краснеть следы от удушья на его шее. — Нравится? — он смотрит мне в глаза, но точно знает, куда направлен мой взгляд. — Решил оставить на мне побольше следов, чтобы в следующий раз точно знать, что я настоящий? — Они не доказывают, что ты настоящий, — я по-прежнему не отрываю глаз от его шеи. — Серьёзно? — я слышу обиду в его голосе, и это забавляет. — Ты разве не чувствуешь мой пульс, не ощущаешь тепло моего тела? А ещё, я теперь снова дышу, и у меня всё ещё бьётся сердце, — я склоняюсь к его груди и прижимаюсь ухом к грудной клетке. «Да, оно бьётся… но»… Вдыхаю носом аромат его тела. Это пшеница? Как тогда… в поле.… Скольжу кончиком носа выше по обнажённой груди и добираюсь до шеи, руку с неё перемещаю куда-то на влажную макушку и зарываюсь пальцами в белоснежные волосы. Красноватый узор манит к себе, и я припадаю к нему губами, выдыхая: — … Это не доказательство, — тяну за волосы, чтобы больше открыть для себя эту соблазнительную часть тела и провожу языком вдоль неё, слыша одобрительный выдох. Теперь, всё моё внимание сосредотачивается здесь и устав стоять в не особо удобной позе, я позволяю Сёго свести колени и удобно устраиваюсь на них. В процессе, случайно оперившись на захваченные мной запястья, слышу укоризненный вздох, но не особо обращаю на него внимание, возвращаясь к поцелуям, засосам и укусам на его шее. — Ты будто бы скучал по мне, не находишь? — подставляя свою шею под мои ласки, спокойно произносит он. — Меня теперь совесть мучает. Словно бы оставил верного пса дома одного, на цепи и под замком, а сам ушёл и не вернулся. — У тебя нет совести, — бурчу куда-то ему в ключицу, старательно игнорируя приведённую аналогию, потому что понимаю, что есть в ней доля правды. — «Совесть человека может заблуждаться, но сам человек может и не быть бессовестным, точно так же, как можно обладать ложным вкусом, не впадая в безвкусицу»*, — тут, же парировал он цитатой. — Заткнись, — приходится оторваться от его шеи и заткнуть скривившийся рот поцелуем. Потому что всё, что он говорит, меня бесит, потому что мне нравится так делать, потому, что если он продолжит, я испугаюсь того вывода к которому приду. «Некоторую правду, стоит скрывать даже от самого себя». — Верно, так будет лучше, — случайно произношу я вслух, и слышу тихий смешок. Ему кажется это забавным, будто бы он прочитал мои мысли. Если так, то теперь он считает меня идиотом. Ожидаемого смешка не последовало, зато последовал ответ на поцелуй. И сейчас это был действительно он. Спокойный, размеренный, тягучий и сладкий. Но нас обоих хватило ненадолго. Поцелуй вновь наполнился безумием, а длинные тонкие пальцы потянулись к моей ширинке. Они осторожно погладили выпирающий бугорок моего возбуждения, и я сильнее сжал его запястья, останавливаясь, замирая. Что я делаю? — Ты что, меня боишься? Мы вроде уже решили, чем закончится этот вечер, — с упрёком произносит Сёго. Я разжимаю его запястья и чуть отстраняюсь. — Ох, ну ты как ручной, — позволяю стащить с себя пиджак, галстук, рубашку, но стоит ему потянуться к ремню, как я резко дёргаю его за волосы, оттягивая назад и чуть в бок. — Мне просто любопытно.—Все, нет смысла терзать себя, гадая кто сейчас передо мной. — От любопытства кошка сдохла, — чуть поморщившись, он ловко расстёгивает пряжку и вытягивает ремень из петель, откидывая куда-то в сторону, к остальным вещам. Каким-то волшебным движением его ладоней, расстёгивается и пуговица с молнией, а прохладные пальцы наглым образом забираются под резинку трусов и чуть поглаживают разгорячённую плоть, вызывая толпу мурашек по всему телу. — Как удачно, что ты никогда не относил меня к представителям кошачьих, — ловко парирую я, замечая, как он недовольно прикусывает нижнюю губу. Этот жест заставляет меня усмехнуться, и я вновь целую его. Прохлада его ладони вызывает приятные контрасты, когда он начинает медленно водить рукой вдоль моего члена. Дыхание тут же сбивается, хочется большего. Но он, будто издеваясь, не спешит. Всё делает медленно и плавно, похоже, получая от этого ничуть не меньшее удовольствие. — Ты куда-то торопишься? — замечает он моё нетерпение. — Расслабься и просто получай удовольствие, — свободная рука опускается мне на загривок и тонкие пальцы игриво пробегаются по отросшим волосам. Затем, рука перебирается на плечо и меня, резко отталкивают на диван. Не успеваю привыкнуть к новому положению в пространстве, как понимаю, что Макишима уже нагло восседает на мне. Он склоняется к моей шее, целует, вылизывает её и потихоньку опускается всё ниже, проходясь горячим и влажным языком по ключицам, груди, животу. Удобно устроившись у меня между ног, Сёго подступается к самому главному. Без тени сомнений берёт в рот мою плоть и посасывает головку, медленно опускаясь к основанию. Нужно отдать ему должное, похоже, опыт в таких вещах у него имеется, поскольку ощущения просто крышесносные. Я громко дышу, периодически скатываясь в некое рычание, а довольная собой наглая морда начинает наращивать темп. Долгое отсутствие секса и высококлассный минет, делают своё дело, из-за чего меня хватает не очень надолго. Вцепившись пальцами в белоснежные и приятные на ощупь волосы, начинаю самостоятельно контролировать процесс и глубже вбиваться в горячий рот, не особо переживая за ощущения Сёго. Он не сопротивляется. Похоже, его всё ещё это забавит. Толкнувшись в последний раз, с диким рыком изливаюсь в него, не позволяя отстраниться. — Глотай, — ощущаю зубы на своей плоти, поэтому отпускаю его. Он отстраняется с довольной ухмылкой, но половину он все, же проглотил. — Не думай, что я буду таким уж послушным, — его голос снова чуть хрипит, что не может не повеселить меня. — Кто бы мог подумать, что ты будешь так унижаться, — усмехаюсь я. — Мы оба знаем, что в этом не было ничего унизительного. Не обманывай себя. Разве ты сам, не думал о чём-то таком? — ужасно бесит, когда он прав. Да, думал… но ему об этом знать не обязательно. — Высокого же ты о себе мнения, — пытаюсь проигнорировать его замечание. — Всего лишь адекватное самовосприятие своей личности, — спокойно отвечает он и вновь устраивается на мне верхом. — Ты и адекватность — понятия не совместимые, — устраиваю ладони у него на бёдрах и притягиваю к себе для поцелуя. — Сказал мне Когами Шинья, — неоднозначно хмыкнув, позволил себя поцеловать. Стаскивать с Макишимы джинсы, в моём положении, было весьма неудобно, поэтому пришлось повозиться, но! Чёрт возьми! На нём действительно не было трусов. Огладив упругие ягодицы и смочив пальцы слюной, я приступил к подготовке. Приходила мне в голову мысль о том, что это непрактично и по-садистски, но Сёго ещё тот мазохист, да, и вообще я не вижу смысла с ним церемониться. Но к моему удивлению колечко мышц оказалось мягким и податливым, даже слегка растянутым. Похоже, в душе он не скучал и проводил время с пользой и удовольствием. Даже бесит. Долго возиться я с ним не стал, раз он у нас такой самодостаточный. — Приглашение по почте выслать? — шлёпаю его по ягодице, чтобы он хотя бы приподнялся. — Ты же про электронную, а то я сейчас не особо терпелив, — приподнимаясь, произносит он.— Голубиную я не дождусь. — Как и я, так что поторопись, — больше просить не пришлось. С довольной ухмылкой волк насадился на мой член и качнул бёдрами на пробу. О, это было… в такие моменты, в полной мере ощущаешь, как давно у тебя не было секса. А не было его очень давно. Жар заполнил всё тело, дыхание вновь сбилось, а картинка перед глазами сводила с ума. Всё же этот мужчина был красив. И дело даже не во внешности, а в определённом его шарме. Но его гибкое и сильное тело, потрясающе белоснежные волосы, что в лунном свете отдают голубизной и янтарные глаза, действительно восхищали и притягивали. Прекрасный дикий зверь. Белоснежный волк. Спокойные и плавные движения начали менять свой темп, а Сего, запрокинув голову, похоже, действительно наслаждался, тихо постанывая. Его короткие ногти старательно расцарапывали мою грудь, а позже переместились ниже, но это не раздражало, а лишь добавляло ощущений. Напряжение внизу живота всё нарастало, а ладони Макишимы поползли вверх по моему телу, опасно расположившись на шее. Тонкие, но сильные пальцы сжали её, но дышать ещё можно было вполне спокойно, как оказалось ненадолго. Он хищно улыбнулся и, склонив голову в бок, не прекращая наращивать темп, сдавил шею сильнее. Я тут же схватился за его запястья, пытаясь хотя бы ослабить его хватку. Возбуждение сгладило ту опасность, которую этот человек нёс в себе. Так опрометчиво загляделся на этого безумца, забыв о том, что он может перегрызть мне глотку в любую секунду. — Ты не представляешь, как мне хочется придушить тебя собственными руками. Все попытки вырваться бесполезны. Воздуха в лёгких всё меньше. Пульс слабеет. Взгляд тускнеет, — замыкая пальцы всё сильнее вокруг моей шеи, будто сказку читает, проговаривает он. Изо всех сил сжимаю его запястья, даже, кажется, слышу хруст. Царапаю его кожу до крови и всячески пытаюсь высвободиться, пока не бросаю на него взгляд, что заставил меня успокоиться. Он не собирался меня убивать. Его просто унесло от наслаждения. Это его способ получить больше удовольствия. Он явно уже не совсем понимал, что происходит, доверчиво отдавшись своим ощущениям. Мне повезло. Макишима кончил до того, как я чуть не отключился из-за нехватки кислорода. И это, чёрт возьми, было красиво. Прям, как в старых порно фильмах, где секс всегда показывали как нечто особенное, магическое и визуально прекрасное. Сейчас он был прекрасен. Со стоном откинувшись назад и закусив нижнюю губу до крови. Тем не мене, я-то ещё не кончил и это по-звериному бесило. — Дрянь, — скинув ещё не до конца, пришедшего в себя после оргазма Сёго на пол, я, не теряя времени, снова вошёл в него и принялся с остервенением вдалбливаться в его податливое тело. Слегка шокированный взгляд, быстро превратился в насмешливый, а улыбка стала уж слишком самодовольной. Тут уже начинаешь теряться, кто кого трахает. — Волчья морда, — рычу я и резко переворачиваю Макишиму на живот. Одной рукой приподнимаю его бёдра повыше, а другой вцепляюсь в волосы и припечатываю лицом в пол. Пару секунд, я даже позволяю себе поразиться его гибкостью, она действительно впечатляет, но потом вновь начинаю двигаться, чуть ли не вколачивая Сёго в доски. — Я что, мешаю тебе кончить? — весело, но задыхаясь, спрашивает он. — Заткнись, — и тут его как прорвало, потому, что он начал смеяться. Приложив его покрепче головой об пол, я понял, что лишь усугубил ситуацию. Нет, это не была истерика. Макишима к ним не расположен. Просто ему действительно и искренне было смешно. Но лучше бы это была истерика, потому что если подумать, то тут есть над, чем посмеяться, но я уже давно решил, что не буду сегодня думать, поэтому смеётся только он… да, ещё и стонет в перерывах, получая свою порцию удовольствия. Как обычно, что я не сделаю, всё ему на руку. Недовольно прорычав, наконец, кончаю и заваливаюсь прямо на его влажное от секса тело, чтобы отдышаться. Он уже прекратил смеяться и начал пытаться выползти из-под меня. Не особо успешное занятие. Но через пару минут возни, ему это все, же удалось. Замечаю, что он всё ещё возбуждён, значит так и не кончил. Сёго тянется к своему члену, успевая коснуться лишь головки и еле слышно выдохнуть, когда я обхватываю его запястья одной рукой и с силой прижимаю к полу возле его лица. Он недоумённо смотрит на захват и вздыхает. — Перебьёшься, — утыкаюсь носом куда-то ему в макушку. — Но это, правда, было смешно. — Не в этом дело. — О, из принципа. Это как-то слишком банально для нас, не думаешь? — Может, мне просто нравится, когда тебе больно, — кусаю за шею. — В этом мы так похожи, — не выворачиваясь из моего захвата, он перехватывает мою свободную руку, ведёт её к низу своего живота, накрывает нашими руками свою плоть и медленно начинает доводить себя до разрядки. Дико возбуждающая картина, развернутая прямо перед моим носом, захватывает. Он, протяжно стонет, когда я сам проявляю инициативу. Его трясет, по телу бегут мурашки, то ли от ощущений, то ли от прохлады библиотеки. Сёго кончает, когда я тяну его на себя и впиваюсь в поалевшие губы поцелуем. Я позволяю ему, наконец, высвободить свои руки и он тут же притягивает меня к себе, поближе, царапает спину, зарывается пальцами в мои жёсткие волосы, осторожно поглаживая кожу головы, прикусывает и целует кожу на шее. Приятные ласки заставляют меня расслабиться, прикрыть глаза и… потерять бдительность. Я слишком поздно замечаю хищный оскал на его лице. Удар под рёбра, и вот он снова восседает на мне, а в янтарных глазах отблески триумфа. — Что ты? — он не дает договорить. Жёстко хватает меня за лицо, одной ладонью закрывая мне рот, второй же, левый глаз. Приподнял, оглушил ударом об пол. — Я же говорил, я не послушный, — все плывет перед глазами, его светлый силуэт начинает искажаться. — Надеюсь, ты запомнишь это. И да, отвечу уж на твой самый первый вопрос. — Придавливает мою голову, сам наклоняется к уху, со стороны открытого глаза, что бы я видел его. — Я здесь из-за твоей одержимости, ты сам меня придумал, ибо жаждал встречи. Как же долго ты томился в этой игре разума, раз я здесь воплоти. Но ничего, это только ведь начало новой игры.- Проговорил он сладко томно, слова вытекали из его уст, будто расплавленный металл, который начинал топить меня. — «Какую радость мне принесла в сновиденье…» — это было последним, что я услышал. Очнулся я на холодном полу, в окружении разбросанных книг, во рту был горьковатый привкус виски, хотелось жутко пить. Утреннее солнце разбудило меня своими лучами, пробравшимися через маленькие окошки библиотеки, они переливались на разбитом стекле бутылки. Что же все же произошло вчера? Как только попытался встать, затылок начал болезненно ныть. Справившись с болью в спине и голове, поднявшись на ноги, ужаснулся, увидев в зеркале свое отражение. Помятый вид, и синяки на шее, похожие на следы от пальцев. Меня душили или я сам себя душил? Обыскав всё здание, я так и не нашел какие-либо следы присутствия здесь кого-нибудь помимо меня. Так всё, что было вчера ночью лишь плод моей фантазии? Я сам себя душил? Вопросы, одни вопросы в моей голове. Какой же я неумелый детектив, не способный даже отличить реальность от вымысла. ***       Таких как я, желающих скрыться в чужой стране было в порту много, человек сто не меньше, и каждый не угодил системе. Врожденный дефект, аномальный цвет, (страшно, говорить такое о людях) не такой как все, приговор один — латентный. Везло не многим, практически никому. «Мне никогда» — ранее думал я, в моменты охватывающего безумия. Сивилла ловко умеет управлять, так спокойно находиться, под колпаком, не замечая его, выполнять то, что прикажут, уходить от ответственности без разбора, так просто, принимать ее решение. Когда я слишком долго смотрел в бездну, когда моя ненависть стала камнем, тянущим ко дну, я стал игнорировать тот факт, что я лишь пес, зацикленный только на своем. Но из-за нового Инспектора, иногда вспоминал, что я все, же человек. Хотя, даже тогда, работая с ней бок обок, лютый зверь, не видел своей клетки. А потом, он, и вспышка ярости выбила прутья, гнев и злоба стерли границы. Была лишь одна игра — поймать любой ценой. Все пророчили мне утонуть в этой агонии от долгой охоты. Но я выжил, и стал свободным, ценой жизни того, кто появился и загубил мне жизнь. Так что, в сравнении с ним, я везуч. Под кровом ночи, неприметный грузовой корабль, вывез из Японии людей, не желающих бороться за себя. Не правильно так судить, ведь не у всех же нечего терять, как у меня. Нас перевозили в огромных металлических ящиках, которые в основном были забиты вещами, благодаря которым мы не умрем от холода и скуки, и едой. Было много детей, на второй день плавания, голова болела от их плача и причитаний. Интересно, а как его принимало общество? Я мало с кем общался, в основном только с моряками. От одного из них узнал, что Сивилла стала тесно сотрудничать с Южной Азией, и начинает строить искусственный остров. Кажется, станет больше людей, потеряющих дом. Людей было много, было интересно наблюдать за их лицами, меняющимися то от страха быть пойманными водной полицией, то от радости, от предвкушения долгожданной свободы. Я понимал их, только вот радости не было, недавняя новость рубанула по свежей ране. Когда хотелось побыть одному, я забирался на один из ящиков, который находился на самом краю кормы. На нем были в куче рыболовные сети, заменяющие мне лежак. Здесь было хорошо, шум людей не доносился, слышно было лишь волны, с которыми сталкивалось судно, да крик чаек, любопытно шныряющимися вокруг в поиске пищи. Мне нравилось подолгу быть здесь: дышать чистым морским воздухом, любоваться неменяющимся водным пейзажем, приятно видеть, что-то поистине великое, вечное, не подвластное человеку, жалеть о том, как мало я путешествовал в своей жизни. Так же это было единственным местом, где я видел его. Обычно он, опирался на фальшборт, я не видел ничего, кроме его спины. Думаю, что он читал, голова его наклонена вниз, или наслаждался кильватерным следом. Он не видел меня, точнее, кажется, только я его замечал.       Я смирился с его смертью, но не с тем, что я так и не разобрался насколько я схожу с ума. Смирился с тем, что он был прав, но не с тем, как он, увлекаясь своей идеей, шел наперекор этой правде. И, несмотря на то, что я целые сутки занят, чертовски устаю, и должен отрубаться без единой мысли, все равно вижу его во снах, а иногда наяву. «Он мертв, ты придумываешь все сам», — говорит здравый смысл. «Я помню вкус его губ», — говорит память. «Он манипулирует тобой, играет, ты лишь очередная пешка. Подумай, он стал появляться, после той ночи. А теперь лишь тогда, когда ты не знаешь, что делать и как. Он шепчет на ухо, он еще ужаснее Сивиллы, а ты послушно выполняешь» — говорит внутренний голос. А Макишима, сидевший рядом, медленно растягивает свою сеть: «Какую радость Мне принесла в сновиденье Встреча с тобою! Но после еще грустнее Тебя вспоминать наяву». И будь я проклят, ведь сам знаю Сайгё.