Просто так легче

- Что ты делаешь? - дверь на лестничную площадку скрипнула и закрылась за только что вошедшим парнем. Гарри пожал плечами: - Курю. А что, незаметно? - Ты ведь... ты же не куришь, - удивленно произнес Луи. В ответ - еще одно пожатие плечами: - Раньше - не курил, - Гарри затянулся и задумчиво посмотрел в окно, расположенное почти у самого потолка. Выпустив дым изо рта, он кинул взгляд на друга. Тот смотрел на него с каким-то непередаваемым выражением лица. Кажется, это была смесь удивления, презрения и... сожаления? Гарри усмехнулся и вновь отвернулся. - Зачем ты это делаешь? - Луи прошел по площадке, дошел до перил и облокотился о них, скрещивая руки на груди. - Делаю что? - Гарри вопросительно поднял бровь. - Ты сам знаешь, что. Зачем? - Как будто тебе есть до этого дело. Было заметно, как Луи сжал зубы - резко напряглась челюсть и, кажется, послышался скрежет эмали: - Почему ты так говоришь? Мы ведь друзья. - Друзья? А ты смешной. - А ты считаешь, это не так? - А ты все еще думаешь, что так? - Гарри, казалось, медленно закипал. - Конечно, мы всегда были... близки, - на этом слове Луи запнулся, и парень напротив вновь усмехнулся, затянулся сигаретой в последний раз и потушил ее о стоявшую у двери урну. - Скажи мне, тебе не противно врать самому себе? - Я никому не вру! - это задело Луи за живое. - Да ладно, - махнул рукой Гарри. - Можешь не признаваться мне, это уже ни к чему, но признайся хотя бы самому себе. Мы больше не друзья. И никогда ими не будем. Ни-ко-гда. Повернувшись спиной к коллеге по группе, Стайлс уже взялся за дверную ручку, чтобы вернуться к работе, как тихий вопрос заставил его остановиться. - Почему? Гарри, наконец, прорвало: - Почему? Ты серьезно? Почему? Дай-ка подумать. Может, потому, что ты меня постоянно обижаешь? Знаешь, раньше ты смеялся, все смеялись, мы делали это как-то по-доброму, но это интервью в Швеции… Ты ведь откровенно издевался надо мной, зачем? Чтобы выполнить дружеский долг? Ты спрашиваешь, почему? Может, потому что время, которое ты проводишь со мной, с «другом» стремительно приближается к нулю. Общие репетиции и концерты, интервью и переезды, все. Я не помню, когда мы с тобой куда-то ходили вместе, хотя бы даже не вдвоем, а с кем-то еще из группы. Ты все еще спрашиваешь, почему? Может, потому что твоя Элеонор морщит носик при виде меня и разговаривает сквозь зубы, если нас никто не видит. Она до сих пор думает, что я – угроза для нее. Расскажи ей, что я не опасен больше. Ты все равно вытоптал меня изнутри, до малейшей крупицы живого. А, мало? Тогда, наверное, еще потому, что ты прилюдно, для всех назвал нашу дружбу, наш броманс – дерьмом. То искреннее и настоящее просто опустил ниже уровня земли всего одним словом. Кому и что ты пытался доказать? А, не говори, мне неважно. Мне уже все неважно. С того момента, когда я сказал тебе, что ты для меня больше, чем друг, ты перестал быть для меня близким человеком. Ты отдалялся, ведь зачем тебе это надо? Ты добился своего – фанаты возмущены и атакуют твой твиттер, комментарии к видео полны злости на тебя, а я… А мне все равно. - Нет, тебе не все равно, - хрипло сказал Луи. – Я же вижу. - Тебя это не касается! Ты сделал достаточно. - Но я хочу, чтобы было как раньше… - А я хочу, чтобы было вот так, - как в замедленной съемке Гарри приблизился и настойчиво впился в губы Луи, прижимая его телом к перилам, одной рукой придерживая за голову, а другой – нажимая на челюсть, чтобы парень впустил его язык в свой рот. Поцелуй вышел грубым и вялым – Луи не отвечал. Тогда последовал сильный укус за нижнюю губу и Томлинсон отчаянно попытался выпихнуть захвативший его рот язык, однако в результате вышел поцелуй. Грубый, звериный, но ответный. Больно ухватив парня за ягодицы и сжав их максимально сильно, Гарри буквально швырнул его на стену спиной, выбив отчаянный вздох боли. Почему-то Луи не сопротивлялся. Во всяком случае, до этого момента. Неожиданно извернувшись и отпихнув от себя Стайлса так, что тот не удержался на ногах, он освободился. Гарри сидел на полу, удивленно хлопая глазами секунд пять, после чего поднялся и, отряхивая брюки, заметил: - Вот именно поэтому мы больше не друзья. Или ты забыл, как сначала переспал со мной, а на следующий день сказал, что это ошибка, у тебя есть Эль, а я – никогда не буду другом тебе? Иди, вперед, вали к своей шлюхе! Ну же! Она ведь будет с тобой только до тех пор, пока ты будешь давать ей деньги, а потом подвернется кто-то лучше, и она уйдет. Она ведь и так неверна тебе, ты же знаешь. Хотя откуда, Эль же святая. Тупая шлюха… Хруст. Этот отвратительный звук, когда ломается нос. Еще раз хруст. - Я ненавижу тебя, Стайлс. Ты последняя скотина, а вовсе не друг. Я рад, что все так закончилось. Возможно, ты бы оказался еще хуже тварью, но это обнаружилось бы слишком поздно, - сказал Луи, потирая покрасневшие от удара костяшки на правом кулаке. Что-то теплое капнуло на брюки, и Гарри в недоумении прижал руку к носу – он сильно кровоточил. - Ненавижу, - прошептал Луи и, развернувшись, вышел, хлопнул дверью. Тишину, наставшую после этого, разрезал смех. Сначала – тихий, спокойный, но с каждой секундой он становился все громче, в нем проскальзывали истерические нотки, и вот уже Гарри Стайлс катается по полу в истерике, одновременно заливаясь смехом и слезами, которые смешиваются на его лице с кровью и пачкают одежду, волосы, руки. А ему неважно. Потому что он любит. Потому что его ненавидят. Потому что больше никогда и ничего не будет хорошо. Потому что в их бывшей с Луи квартире теперь живут они вдвоем. Потому что когда он курит, это позволяет хоть немного расслабиться. Потому что когда он напивается в клубе, он не помнит своих проблем. Потому что когда он делает очередную татуировку, тянущая и мелкая режущая боль заглушает все время ноющее сердце. Просто потому, что так легче. Так можно забыть хотя бы на пару секунд о том, что у него больше ничего нет, и не будет никогда. Ни-ко-гда.