Вечные вопросы

Спор о разуме и сердце не покидал их никогда. Придерживаясь диаметрально противоположных точек зрения, они спорили, пытаясь «перетянуть одеяло на себя». Но истина, вопреки убеждению Сократа, все никак не появлялась на свет. …Медузия курит, удобно устроившись в кресле в кабинете академика, слушая эмоциональную речь своего учителя, сидящего с книгой в руках на диване напротив. — Человек должен полагаться на свое сердце, Меди. Оно не ошибается, оно ведет по единственному правильному пути. — Академик, признайтесь, вы решили поиздеваться? — интересуется Горгонова, закидывая ногу на ногу. — Сердце — это всего лишь орган. Сказать, что оно думает, значит, признать, что желудок и печень тоже могут думать, — жестко заключает она. — Послушай! — Сарданапал встает со своего места, прохаживаясь по кабинету. — Сердце может любить, оно по определению доброе по отношению к людям. А вот мозг, анализируя и делая выводы, наносит непоправимый вред. Женщина смотрит куда-то вдаль, задумчиво качая головой: — Я представляю, как доброе сердце и злой мозг сидят себе, курят, как вот сейчас я… — Меди, не передергивай, пожалуйста. Не нужно воспринимать мои слова буквально, — хмурится Черноморов, заходя за кресло. — По твоим словами выходит именно так! — восклицает Медузия, устало вздыхая. — Это бесполезный спор. Есть химия, которая контролирует нас. Есть нейронная сеть, по которой идут сигналы. Сердце не может, как бы ты ни хотел этого, любить! Даже лопухоиды давно осознали это! А вы, заслуженный человек, которого я безмерно уважаю… — Меди, но есть же любовь вечная, та, которую не убьют ни время, ни многочисленные ошибки, — мягко настаивает Сарданапал, дружески похлопывая женщину по плечу и задерживая руку. — Ты правда думаешь, что всему причина — гормоны? Горгонова резко дергает плечом, прерывая контакт, и, оставив недокуренную сигарету в пепельнице, быстрыми шагами доходит до книжного шкафа. Сарданапал видит (а шипящие змеи подтверждают): Медузия в ярости, но не собирается ему это показывать. Разворачивается, прислоняется спиной к шкафу, задумчиво закусывает губу. — Ну где она живет, вечная любовь, слепое знамя дураков? — с вызовом интересуется она, прищуриваясь и заглядывая академику в глаза. Он прячет улыбку в усах и с явным удовольствием отвечает на ожидаемый вопрос: — В твоем сердце, Меди. — Да идите вы, пожалуйста, к черту, — не выдерживает женщина. Грозно стуча каблуками по деревянному полу, покидает кабинет, не обращая ни малейшего внимания на попытки Черноморова остановить ее, и громко хлопает дверью, пугая сфинкса. Сарданапал громко смеется. Нет, не над Медузией, которую очень редко можно увидеть теряющей контроль над собой; а над великолепием формулировки, которой его отправили по общеизвестному адресу. «Вечные проблемы так и должны остаться вечными. Ни обычный человек, ни бессмертный маг, ни бог не может разрешить их, иначе бессмысленно дальнейшее существование разумной жизни во Вселенной», — решает академик и снова улыбается. Он-то точно знает, насколько давно любовь — чувство вечное, чистое, не знающее преград и не способное на подлость — поселилась в его сердце.