Гостеприимный дом Ларго

      Это случается снова. И снова. И вот опять.       Ротти задерживается (массаж, обновление крови, пресс-конференция, затянувшееся совещание с большими шишками — нужное подчеркнуть), и ему приходится делать то, что ненавистнее всего. Ожидать.       Ожидать в компании детей Ларго.       Эмбер, Пави и Луиджи. Он знает, что они такое, но слово «дети» въелось в подкорку, застряло в ассоциативных отделах, стало непременным компонентом действующих рефлекторных дуг, так что воспоминания продолжают отравлять настоящее, и он бессилен что-либо предпринять. Дети есть дети. Перед детьми Нейтан беззащитен вдвойне.       Начинает всегда Эмбер.       Она подходит близко-близко и клюет в щеку, после чего отскакивает и всплескивает руками в преувеличенном испуге.       — Рипо-рипо-рипо-мэн! Папочка, я задолжала! Но я заплачу, я обязательно заплачу… очень скоро…       Чёрные сорочьи глаза блестят от возбуждения, в расширенных зрачках пляшут огоньки многоярусной люстры, той самой люстры, которую молодой Ротти называл «королевской». Королевская люстра освещает детей короля, прерванных в разгаре игры.       Игра несложна и сводится к взаимным подначкам, оплеухам и смерти. По настоящему серьёзные повреждения наносятся безымянным фигуркам из человеческого пластилина. Королевская плоть неприкосновенна.       В присутствии Нейтана игры прекращаются, всегда. Он не знает, почему так происходит. Даже Луиджи надевает маску относительной нормальности, хотя сквозь бреши то и дело просвечивает оскал монстра. Нейтан предпочитает не вглядываться. Во-первых, ему мешают воспоминания, во-вторых, если очень хочется встретиться с монстром, можно пристальнее изучить отражение в зеркале во время утреннего бритья.       — Побудь с нами, Рипо-мэн, — шепчет Эмбер прямо в ухо, а Пави выталкивает из-за отцовского стола кресло с высокой спинкой, усовершенствованный вариант трона на колесиках.       Из чувства противоречия Нейтан опускается в обычное кресло для посетителей. Эмбер тотчас же усаживается на подлокотник, ёрзает, стараясь прижаться к нему бедром.       — Рипо-рипо-рипо-мэн!       — Отстань от него, сука! — взвизгивает Луиджи.       — Пошел ты!       — Ах ты сука, твою…       — Замолчи! — приказывает Нейтан, и Луиджи проглатывает остаток фразы.       Пави издает нервный хохоток. Дети переглядываются и молчат. Дети-дети-дети. Нейтан плотнее смыкает челюсти, стараясь прервать поток воспоминаний. Стоит упустить нить, и череда обрывков, смыслов, звуков, запахов прошлого заполнит пространство под сводом черепа, вытеснив остатки сознания.       Дети.       Но кожа Луиджи уже начинает увядать, Пави недавно отпраздновал двадцатилетие, что же касается Эмбер… она живая иллюстрация к стихотворению «Из чего только сделаны девочки?».       Из чего только сделаны девочки?       Из кусков, трансплантатов,       Синих капель Зидрата,       Вот из этого сделаны девочки!       Нейтан смотрит на часы.       — Папа опаздывает, папа непунктуален, — фальшиво сожалеет Пави.       — Должников на слайсы! — это Луиджи.       — Тоскуешь в бездействии, — Эмбер.       Их голоса накладываются один на другой и звучат в унисон. Луиджи не отрывает взгляда от рабочей сумки-холодильника. Узкий язык беспрестанно тревожит прокушенные во многих местах губы. Когда Луиджи некого укусить, он кусает себя.       Из чего только сделаны мальчики?       Из порезов, надрывов,       Психотических срывов,       Вот из этого сделаны мальчики!       — Вообще-то сегодня не придется никого… украшать, — интимно понизив голос, сообщает Пави. — Никакой сверхурочной работы. Просто беседа… в кругу семьи…       — Следовало предупредить, — ровно говорит Нейтан. — Я бы не брал лишних вещей.       — О, извини, Пави виноват, Пави просит прощения! Так хотелось, чтобы ты чувствовал себя комфортно… Так сказать, в обычном образе…       Пави жеманно хихикает, гримасничает женским личиком, которому не суждено прижиться. Бессмысленная порча материала.       Из чего только сделан…       Сделана…       Сделано?..       Проклятье!       — Стало быть, я могу уходить? — уточняет Нейтан.       — Нет! — хором вскрикивают королевские дети.       Они окружают его еще плотнее, что в случае Эмбер просто невозможно. Тёплые пальцы касаются шеи, дергают за рукав, благоговейно ощупывают сумку. Кто-то дует в затылок, отчего по позвоночнику пробегают мурашки. Дети любопытны. Будь их полная воля, они разобрали бы гостя на сувениры.       — Ты должен мне помочь, — жалобным голоском развратной маленькой девочки то ли просит, то ли приказывает Эмбер.       — В качестве Рипо-мэна? Что именно я должен убрать?       Луиджи хрипло смеется и шлепает себя по колену, как будто Нейтан отмочил удачную шутку.       — В качестве друга семьи, — дует губки Эмбер. — Ну же, Нейтан, не будь таким злюкой! Мне нужен врач, очень хороший врач!       — Я уже давно не практикую.       — Нейтан!       — У ГенеКо закончились штатные доктора? Очередной несчастный случай?       К счастливому смеху старшего брата присоединяется Пави.       — Мне не нужны папины врачи! Мне нужен ты.       — Ещё раз повторяю: я больше не врач.       — Но был им, — шепчет Эмбер. Ее траурные глаза покачиваются вверх и вниз как чашечки цветов. — Помнишь?       Я помню…       — Нет, — сухо говорит Нейтан.       «Нет» означает «Не помню». Означает «Я отказываюсь». Означает «Достаточно!». Означает «Оставьте меня в покое!».       — Обратись к отцу, он подберет специалиста.       — Мне больно! — плачет Эмбер. Смех ее братьев затихает. — Мне больно, больно, больно! Он обещал, что боль прекратится через два часа, но становится всё хуже и хуже. Там как будто что-то созревает… такая пульсирующая, давящая…       — «Там» — это где?       Эмбер показывает. Действительно, «там».       — Мне нужны инструменты. Хотя… В любом случае, мне нужно чистое помещение, без посторонних.       — Можем пойти в малую операционную! — Эмбер хватает его за руку. — Нейтан, пожалуйста.       Помедлив, он встает и позволяет вести себя.       Для того, чтобы кое-что вспомнить.       Кое-что нужное.       Кое-что важное.       Кое-что…       — У тебя нагноение, — говорит Нейтан и, не в силах сдерживаться, швыряет перчатки в ведро. — В этом есть особый кайф, да, Кармела? Подставляться под ржавые, тупые скальпели, зараженные древними болезнями. Оно того стоит?       — Ты не поймёшь.       — Ну, разумеется!       — Скажешь папе?       Нейтан молчит. Дети и их маленькие шалости. Крупные шалости. Непоправимые-чёрт-их-возьми-шалости! Что нового он поведает Ларго? Чем удивит?       — Нейтан!       — Если захочешь, скажешь сама. Я не ваш личный врач. И Бога ради…       — Да-да-да, — частит она, хватаясь за его руки, как раненый зверёк. — Знаю-знаю. Никогда больше, Нейтан! Никаких подпольных операций. Только легальные, только в клиниках ГенеКо…       — Вообще-то я имел в виду…       Но обезболивающее уже действует и момент истины утерян.       Они возвращаются в приемную.       — Ну как? — осведомляется Луиджи, безуспешно пытаясь скрыть нотки облегчения. — Надеюсь, ты зашил ей все, что можно? Хотя она тут же проковыряет новую дырку.       — Болван!       — Шлюха!       — Мразь!       — Сука!       — Прикуси язык! — раздраженно говорит Нейтан. — Оба, прикусите свои поганые языки!       Должно быть, он опять потерял контроль, потому что спорщики затыкаются, а Пави, к которому в общем-то и не было претензий, роняет зеркальце. Воцарившееся молчание отдает замешательством.       Нейтан пристально смотрит на Луиджи, и тот отводит взгляд. Это ненормально. Нормально было бы, если бы старший отпрыск Ларго взвился, изрыгая проклятия, размахивая тупым до омерзения ножом. Где угрозы, где вопли, где истерический смех Пави?       Контроль. Он утратил контроль, и все это видят.       Так бывает.       Но не здесь.       Не сейчас.       Дети!       — Я ухожу.       — Нет! — восклицает Эмбер. — Папа вот-вот придет. Ты ему нужен.       — Поразительно. Сегодня я просто нарасхват.       — Ты нужен Пави!       — Нужен Эмбер!       — Нужен, — выдавливает Луиджи.       — Зачем? Для чего?       «Просто ты наш, — читается в их невозможных, исковерканных лицах. — Наша игрушка. Наш рипо-мэн. Почему бы нет?»       В самом деле, почему?       — Расслабься, — предлагает Луиджи.       — Ни о чем не думай, — это Пави.       — Будь рядом, — Эмбер.       Быть рядом — именно то, чего он избегает. Нейтан обреченно откидывается на спинку кресла. Эмбер улыбается ему ярко подведенными губами.       — Умничка. Когда-нибудь я стану твоей хозяйкой.       — Никогда.       — Когда-нибудь ты достанешься мне по наследству, Нейтан.       — Нет, мне! — рычит Луиджи.       — Он достанется Пави. Все любят Пави!       — Я не вещь, — говорит Нейтан.       — Все мы — чьи-то вещи. Ты папина вещь.       — Нет!       — Пока еще папина…       — Соглашение, — напоминает Эмбер.       — Вот именно. С Ротти я связан соглашением. Вы для меня — никто.       «Это ты — никто! — должен воскликнуть Луиджи, продолжив непременным «сука-мразь-выну-кишки-сдохни-тварь!»       Да.       «Ты никто, безликий и безымянный мясник в заскорузлом от крови плаще!» — должен пропеть Пави, обмахиваясь веером из женских волос.       Да.       «Никто, не умевший и не умеющий спасти любимых», — должна рассмеяться Эмбер, выламываясь как обдолбанный подросток.       Да.       …бессильный и бесполезный…        Да.       …утративший контроль…       Да.       …потерявший прошлое и умертвивший будущее!       Да.       Да.       Да!!!       — Разговариваешь с тенями, Рипо-рипо-мэн? — прохладная ладонь Эмбер проводит по его щеке так быстро, что он не успевает уклониться от прикосновения. — Тени мертвее мёртвого и уже начинают разлагаться. Лучше поговори с нами.       — О чем? — устало спрашивает Нейтан.       — О «Тангейзере».       — Что?!       — Это, мать вашу, опера или человек? Сраный ублюдок так ничего и не ответил, гнить ему в аду, подзаборная гниль! Я задаю вопрос — я хочу получить ответ, а не овечье блеяние. Пусть трахает овец в аду! Пусть трахает себя! Пусть… А, дьявол, я просто хочу знать, опера это или человек!       — Братец натолкнулся на новую музыкальную запись в архивах, — возбужденно хихикая, переводит Пави. — Братец пырнул ножом архивиста, который не смог объяснить. Братец любит музыку.       — Да, твою мать, трусливый женоподобный ублюдок, я люблю музыку. И не люблю тошнотворных рож таких педрил, как ты!       — Ах-ах, у братца недержание! Пави так сожалеет!       — Сейчас ты поймешь, что значит сожалеть, грёбаный придурок!       — Ах-ах, Пави страшно!..       — Два кретина!       — Шлюха!       — Молчать всем!       Нейтан морщится: накатывающая боль пробивает виски, путает мысли, мешает сосредоточиться. Бесполезные знания, ряды затянутых паутиной книжных полок. Дунь — и пыль взовьется до небес. Да он просто склад ненужностей сгоревшего века. Удивительно, что из перечня возможных опций выбрана именно эта — воскрешение забытого.       — Тебе удалось отыскать оперу Вагнера или ее фрагмент?       — Вагнер — это тот гениальный засранец, что сочинял про чокнутых богов и карликов? Про шлюх на летающих конях? Мне нравится его музыка! Она для сильных, не для таких, как этот жеманный самозванец, провонявший бабскими духами.       Луиджи подвигается ближе, и круг окончательно замыкается. Королевские дети вытягивают шеи и приоткрывают рты, когда Рипо-Шахерезада начинает рассказ.       О Тангейзере, тоскующем по Земле.       О духовной любви и плотских утехах.       О добродетели и проклятии.       О прощении.       О непрощении.       О возвращении…       Бесцветно, схематично, не особо углубляясь в детали. Но когда он заканчивает, Эмбер просит:       — Расскажи еще!       — Я устал, — говорит Нейтан.       — Мы поможем тебе отдохнуть, Рипо-рипо-рипо-мэн.       — Я устал от вас.       — Неправда.       —…ты устал от себя…       —…своей мёртвой жены…       —…капризной суки-дочки…       —…неповиновения…       —…упрямства…       —…нежелания изменяться…       —…нежелания понять…       — Замолчите! — просит Нейтан. — Замолчите. Вы. Все.       Пожалуйста.       Пожалуйста.       Пожалуйста!!!       — Ты опять разговариваешь с тенями, Рипо-мэн?       — Я… отвлекся.       Троица вновь переглядывается, обмениваясь флюидами тайного знания. Прошлое возрождается, воскресает из пепла и грязи в этой карикатуре на семейный портрет. И когда на портрете возникает глава семейства, Нейтан не слишком удивлен.       — Прости, что заставил тебя ждать, — говорит Ротти.       У Эмбер есть тайна.       У Пави — впечатления.       У Луиджи — новая музыка.       У Рипо-мэна есть место на семейном портрете.        — Мне всё равно некуда спешить, — отвечает Нейтан.