В тишине под звон бокалов

Ночью, когда большинство баров на улочке только-только начинают работать, ресторан семьи Пейн выключает свои яркие огни. Владелец заведения — младший из всей необъятной семьи — Лиам — частенько садится в центре зала, где столики раскиданы по всему периметру, включает тихую, ласкающую слух, музыку, и откупоривает бутылку вина, которая обычно одиноко припрятана за стойкой у бара. Лиам откидывается на спинку удобного кресла, вытягивая гудящие из-за долгой смены ноги перед собой, и наполняет бокал приятным алкогольным напитком. Чаще всего на фоне играет современная попса, но иногда парень не ленится подключить свой iPod к проигрывающей системе и включить свою любимую песню. Парень любит сидеть в одиночестве, не нуждаясь ни в чьей компании, и ему настолько хорошо и комфортно, что иногда кажется, будто вокруг него гудят фанфары. Лиам любит свой ресторанчик, любит тихую ночную атмосферу и одиночество. И, наверное, одиночество больше всего на свете. Лиам, признаться, не был богом среди противоположного (или же своего) пола. Он не отличается внешностью, привлекательностью и идеальной подтянутой фигурой, как он считает. В нем есть пара лишних кило, много гнилья внутри, а еще он совершенно скрыт. То есть, он встречается иногда с девушками, иногда с парнями. Недавно он соглашается на свидание с Шерил, но кто же, черт возьми, знал, что ей уже тридцать? А еще его приглашает на свидание Луи — приезжий парень, который постоянно ужинает в ресторанчике Лиама. Луи неплохой вариант, не предложи он присоединиться Лиаму в его путешествие (Пейн любит свой городок даже больше, чем одиночество). Поэтому, больше одного свидания у Лиама не бывает (ни ситуация, ни люди, ни желание не позволяют ему продолжения). Обычная суббота не предвещает беды, когда Лиам вытирает последние следы со столешницы, откидывая грязную тряпку в сторону, зная, что уборщица завтра утром развесит новые полотенца, а старые заберет в прачку. Пейн не вытаскивает своего телефона из кармана, он настолько вымотан и, на самом деле, он готов плюнуть на все на свете, лишь бы на секундочку почувствовать чье-то прикосновение к своим рукам. Он любит одиночество, но так хочется почувствовать рядом с собой человека: живого, открытого и яркого. В такие моменты он сетует, что зря не согласился с Луи. Но вот, часы бьют 11, когда дверь распахивается на пороге стоит парень: в темной одежде, с бутылкой дорогого рома. Он него веет сигаретным дымом, который влетает вместе с посетителем и Лиам замирает на секунду. — Мы закрыты, — бросает Лиам и молится, лишь бы он ушел. — Мне нужен кто-то, чтобы помолчать, — Лиам, опешив, смотрит на него. — Как Вас зовут? — Лиам. — Зейн, — парень окидывает взглядом помещение, словно проверка, которая только и хочет, что нарыть какую-нибудь гадость на владельца. Незнакомый парень отодвигает стул у второго столика от центра, садится и бутылку ставит на столик, пока Лиам подходит к небольшой вывеске на двери, меняет табличку на лаконичное «закрыто» и закрывает жалюзи. Он оборачивается, незнакомец не делает и глотка с того момента, как переступает порог. Прочный сигаретный запах буквально застревает в легких некурящего Лиама, когда он проходит мимо Зейна, чтобы взять два стакана и свое вино (дорогое, полусладкое и немного любимое). — Будем молчать? — интересуется Лиам, пододвигая стакан к Зейну, а сам садится за соседний столик и вокруг них дымкой играет тихая музыка по радио. Он наливает себе вина, отставляет бутылку, пока Зейн расправляется со своей. Лиам рассматривает его в полутьме ресторана, пока незнакомец не поднимает взгляд и не прожигает в Лиаме дыру. Глаза у Зейна карие, темные и холодные; губы плотно сжаты, а на кистях пестрят татуировки. Волосы у Зейна черные, он постоянно их приглаживает рукой. — Значит, будем. — Я не любитель трепаться, — отзывается он просто, делая большой глоток и морщась. Лиам не любит ром. — А это единственное место, где не оказалось людей. — Молчать можно и одному. — Одиночество угнетает, а в компании это не кажется сумасшествием. — Ты несешь херню, — тихо отзывается Ли, качая головой, когда Зейн оглядывает его вновь и отпивает теперь уже немного. Его губы все еще плотно сжаты, когда парень поглядывает на свои пальцы, сжатые в кулак на одной руке, и обращает внимание на Лиама только в том случае, когда тот кашляет или шмыгает носом из-за легкой простуды, которую он подхватывает в прохладном помещении. Зейн, наверное, не врет, когда говорит о том, что ему необходимо помолчать, когда слова так и рвутся из Лиама нескончаемым потоком где-то глубоко в сознании, потому что вслух он проговаривает только о том, что можно сделать температуру чуть выше. — Так нормально? — Вполне, — кидают ему в ответ, и Пейн хочет разозлиться на его немногословность. Почему он не выгоняет его, чуть подвыпившего и красивого за порог? Почему не говорит ему о том, чтобы тот убирался подальше? Зейн сидит напротив, он смотрит теперь пристально на Лиама, который медленно злится черт знает чему и, черт, Пейн так хочет прикоснуться к его губам своими, прижаться к ним настолько близко, сильно, больно и необходимо, чтобы ток прошел по венам. — Ты владелец? Лиам готов петь. — Да, семейный ресторан, а чем занимаешься ты? — он хочет быть вежливым, верно? Поэтому не сядет на колени к парню, не положит руку на его член и не сожмет его через плотную джинсовую ткань. Не-а, он этого не сделает. Лиам будет смотреть на него, будет томиться в нетерпении и после его ухода так и останется морально (и физически) неудовлетворенным. Потому что Зейн, очевидно, здесь совсем не для этого, а Лиам слишком скромный, чтобы сделать нечто подобное. Зейн сверлит его взглядом. — Я? Ничем, — отзывается тихо, отставляет бутылку со стаканом на край стола (и кажется, что при любом движении смахнет их) и упирается локтями о колени, подпирая подбородок, и смотрит на Лиама из-под опущенных ресниц, Его губы все так же сомкнуты, глаза поблескивают в свете небольшой лампочки над баром. — Я… знаешь, бродячих музыкантов? — он словно не уверен в собственных словах. Язык заплетается из-за выпитого алкоголя, и на щеках расползаются красные пятна из-за приливающей крови, — так вот, раньше я путешествовал со своим бывшим парнем, а с ним подписали контракт и он ушел. Просто собрал вещи и ушел. Это произошло полгода назад, теперь я скитаюсь по Италии и прячусь. — От кого или чего? — От себя. Лиам смотрит в его лицо, кусает губу. Зейн пододвигает свой стул ближе к его, и, честно, Пейн почти прикасается к его губам в собственном сознании, как холодные шершавые пальцы прикасаются к его щекам, покрытым щетиной. Пальцы отрезвляют, Лиам даже распахивает глаза от удивления, когда видит перед собой сильно зажмурившегося Зейна, который отчаянно цепляется за него. Лиаму нужен кто-то. Зейну — его бывший. — Ты хотел помолчать, вроде? — Мне нужен был кто-то, чтобы помолчать. И он опять целует его: медленно, нерасторопно, растягивая удовольствие настолько, насколько это возможно и, буквально, это слишком много для одного Лиама, который уже час назад нуждается в ком-то, а сейчас все происходящее давит на него, потому что даже одного Зейна ему много. Такого прекрасного (внешне, пока только) Зейна, от которого пахнет терпким алкоголем и сигаретами, а еще толикой одеколона и чем-то таким особенным итальянским, чем пропитана эта страна. И когда он отстраняется, то ловит взгляд карих глаз Зейна и улыбка (крошечная, незаметная) гуляет по его лицу. – Приходи, когда хочешь, – шепчет Лиам, прислонившись ко лбу Зейна своим. – Я буду рад помолчать с тобой. (и Зейн придет; обязательно придет, чтобы поцеловать этого прекрасного юношу, которому тоже необходимо одиночество)