Цена страха

Ледяной ветер в овраге кружится, словно ленивым снежным крылом взмахнувшая птица, взметая вихри снежной пыли. Но что ему какой-то снег, когда безумие сжирает заживо его разум, когда собственная бессмертная, но ослабевшая плоть становится оковами для такой же бессмертной души? Почему сейчас он лежит в пещере и смотрит на этот ненавистный снег? Почему он остался, когда его собратья исчезли? Почему они исчезли? Куда? Погибли? Тогда почему не возродились? Скорее всего, они просто улетели. А его забыли. Нет. Его не забыли. Это он затаился. Устал от сражений. Испугался смерти, которая постигала его собратьев. Он струсил. И скрылся. И это изгрызло его душу, его суть. Источило, словно жук древесную кору. Трусость, сохранившая ему жизнь в то время, как десятки его собратьев глупо и бессмысленно гибли. Она обошлась ему дорого. Его бессмертной драконьей душе. Возможно, есть и другие, подобные ему, кто не погиб и жил тайком все эти годы. Мирмулнир этого не знает. Он также не знает, грозит ли это безумие всем, кто остался, или же он такой один... Крылья дракона не могут ныть, а старость не властна над его телом. Но душа устала. Он измотан смертной скукой и бесконечными прятками от жалких двуногих созданий. Они не способны дать ему то, чего он так жаждет. Он все еще способен сражаться и выдыхать пламя, и эти существа, возможно, смогут забить его все скопом... Но ведь потом он вернется. Возродится. Вот только... дракон не уверен, что то, что возродится, будет им. Мечты о сражении с кем-то, кто подарит ему настоящую смерть, кто спасет его от подступающего ледяного безумия, немного помогают. Но их затапливают реки и океаны ужаса. Раньше дракон отмахивался от кошмаров, как от жалких мошек, но спустя столетия они так истерзали его, казалось бы, совершенный драконий разум, что он тонет в них, захлебывается... А пробуждаясь, каждый раз осознает, что что-то в нем погибло. В первый раз это чувство крохотной смерти в бессмертной душе возникло как раз тогда, когда он испытал страх и пожелал выжить. Кошмары же продолжили начатое. Они накатывали мерзкими, вязкими и тяжелыми волнами. Раз за разом. День за днем. Год за годом. Он понимает, что бессмертен. И также понимает, что исчезает. То, чем является он, медленно и неумолимо испаряется. Разум изменяет ему, прячась в тоскливую пелену ложной старости. Дракон смотрит в мутное, сыплющее снегом небо, щурит глаза, которые застилает пелена подступающего безумия. Всё, о чем он может молить того единственного бога, которого когда-либо признавал, это чтобы миф о смертном дова, способном поглощать души драконов, оказался правдой. Мирмулнир с радостью отдал бы тому свою душу. Но его страшит, что он не дождется своего убийцы. Страх смерти, поселившийся в его душе многие столетия назад, ушел... сейчас дракон боится лишь того, что его безумие пожрет его раньше, чем смерть. Когда в очередном сне является пышущий мощью, энергией и угрозой черный дракон, когда звучит сквозь пелену требовательный призыв, Мирмулнир ликует. Его собратья возвращаются. Его призвал первенец его великого бога. Он еще нужен своим собратьям. Вот только... его уже почти нет. Душа дракона измучена и разрушена. Очень скоро он забудет собственное имя и ничем не будет отличаться от диких зверей. Смерть в бою! Честная, красивая и самая последняя смерть... Мирмулнир летит вперед, машет затекшими от долгой неподвижности крыльями, разгоняет застоявшуюся кровь. Но он летит к этим смертным двуногим тварям не потому, что так приказал Первенец Бога. Просто он чувствует его, собрата в смертном теле. Крылатую душу дова в двуногом и бескрылом существе. Плевать ему на приказ. Мирмулнир вызовет его на бой! Он не исчезнет, не будет поглощен безумием, равным жалкой смерти от старости у смертных! Дракон видит смертных. Громко рычит. Смеется. Ну же! Тот так близко! Смертный дова... Осталось совсем немного... И тут безумие впивается в его душу и застилает снегом его глаза и разум. Мирмулнир исчезает. Для того, чтобы вскоре вернуться еще на миг, чувствуя сталь, вспоровшую его горло, и видя напуганные глаза смертного существа, убившего дракона. Мирмулнир видит в этих глазах и жалость. О божество дова! До чего он дожил?! Его жалеет тот, кто его убил... Он не знает, сказать убийце «спасибо» за спасение от безумия или же проклясть за жалость. Он мог бы сказать всё, но смерть, такая желанная, самая последняя смерть, успевает намного раньше. И Мирмулнир этому рад.