Иуды молитвы

Эн лихорадит. У неё по всему телу синяки, отдающиеся тянущей болью от любого движения, и мурашки бегают по спине: задевают лопатки, грызут поясницу, жгут бока. Глаза слезятся из-за мороза, пальцы не сгибаются, окаменев. Мясная оболочка приходит в негодность ежеминутно. — Я похожа на труп. Гляди, Ди, я такая синяя и холодная! — собственный голос бьёт по ушным перепонкам и звучит наравне с хрустом снега под протоптанной подошвой; он кажется сиплым и слабым, и таким жалостливым, что скручивает живот, а зубы скрипят от переполняющей к самой себе едкой зависти. Так звать она больше не сможет. У Эн есть целая коллекция их совместных снимков, а память на телефоне забита нелепыми видео, пересмотренными по тысячу раз. У Эн есть страхи, у всех есть страхи, бояться — это нормально, но не так, как это делает Эн: до дрожи, до бессвязного бормотания, лепета, слёз, до целого водопада слёз и тихого скулежа — страх больше никогда не встретить Ди сильнее чего угодно ею ранее увиденного и услышанного, сильнее всего, чего только можно себе вообразить. Просит: хватит, остановите это. Шепчет: это вообще можно хоть как-то прекратить? Говорит: я хочу умереть, хочешь тост с джемом? Нормально ли спрашивать о таком, когда твоё второе я в приказном тоне диктует слова, которые ты должен говорить, подсказывает интонацию, самостоятельно закатывает твои глаза, складывает руки в молитвенном жесте, подгибает твои колени и ударяет лбом о сгнившие от вечных слёз доски. К губам скатывается кровь, оставляя бордовые дорожки на лице заблудшей в грехах души, это «я» придаёт ей побеждённый вид и исчезает в чужих устах. Бог не поможет, а Эн всё никак не хочет этого осознавать — ей всю жизнь говорили обратное, убеждали пряником и вбивали кнутом, приказывая обнажать душу пред всевидящим оком, в реалии не требовавшим ничего. Когда её отпускает, Эн выходит на балкон в одном халате, садится на пол и курит одну за другой: плевать, что холодно; плевать, что заболеет; плевать плевать плевать ей на это плевать. Плевать, даже если ноги на половину в сугробе, а идиотская плитка под задницей огненно-холодная, плевать на снегопад, плевать на температуру -28 и, конечно же, плевать на всё остальное — Эн здесь, чтобы увидеть Ди, и кто ей в праве помешать это сделать? У Эн по венам струится азот, замораживая изнутри; руки трясутся, всё её тело содрогается, надламывается, выкручивается немыслимыми узлами, лоб обессиленно утыкается в решетку, а в стопы, кажется, окончательно перестала поступать кровь. Голос Ди у Эн всегда ощущался как блины с медом — этакое сладкое удовольствие, на которое у девчушки была аллергия. Эн кажется, что именно она гладит её по волосам, а не обычный ветер; кажется, что Ди ласково дотрагивается до её щеки; кажется, что липовый нектар на языке взаправду существует. После такого можно и засомневаться в собственном существовании, если оно ещё имеет место быть. Эн думает, что скинуться с балкона сейчас не самая лучшая идея — сугробы внизу были слишком мягкими на вид.