Густой лес. Зелень, отдающая богатым изумрудным цветом. Капли росы на листьях бриллиантами переливаются под первыми заревными лучами солнца. Влажные лепестки цветов отражаются в водной глади озера блеском самоцветов.
Под раскидистой ивой сидит девушка. Темные кудри собраны в косы и перевязаны между собой одной красной шелковой лентой. На юбке сарафана цвета осенней листвы она разложила травы. Отобрав несколько листочков, она сложила их в ступу и начала размеренно растирать, всё приговаривая:
—
Cain trimanil meme,
Ufratsiha de Revilla
Nireme de Santarm
Ogai rehante Vendian.
Зачерпнув озёрной воды в плошку, она высыпала туда растёртые травы и поставила под лучи утреннего солнца. Над плошкой начал клубиться сизый дым, постепенно её окутывая. Девушка терпеливо ждала, пока дым осядет. Трясущимися руками она перелила отвар в стеклянную банку и крепко заткнула пробкой.
Собрав оставшиеся травы в корзину, она медленно встала и побрела в сторону маленькой избушки, стоящей неподалеку от озера. У крыльца её ждал светловолосый мужчина, одетый в добротно сшитую рубаху и штаны. Он озорно стрельнул своими карими глазами и произнёс:
— Доброго утречка, Мира.
— И ты здравствуй, — девушка на секунду прищурила свои голубые глаза, сделав паузу, — Богдан. Зачем пожаловал?
— Прогуляться решил, да к тебе заскочить задумал, авось мой заказ готов, — всё таким же непринужденным тоном говорил он.
— Готов. Да вот только приходить я сказала после полной луны, а не сегодня. Настояться лекарству надо.
— Так а пусть у меня и настоится, — выдвинул своё предложение богатырь. — Али разница какая есть?
На секунду Мирослава задумалась, а потом приказала:
— Жди здесь. Вынесу сейчас, — и ушла в дом.
Тем временем из леса вышла статная женщина с явно заметной проседью. В одной руке она держала корзину с травами и ягодами, а в другой — палку с замысловатым концом, как будто корни деревьев переплелись вокруг воздушного пространства и соединились наверху в небольшой узелок. Дама подняла свои тёмные глаза на гостя и её густые брови живо сдвинулись к переносице:
— Ты что забыл здесь? — женщина ещё сильнее нахмурила брови и выпрямила спину. — Тебя не звали.
— А что ж Вы так, дорогая Юна, гостя встречаете, — парень сделал паузу, пытаясь подавить дрожь в голосе. Эту женщину боялись все от мала до велика: одного взгляда хватало, чтобы понять, что ты никто. — Коли натворил я чего, так скажите мне, не гневайтесь понапрасну.
— Не рады тебе в этом доме, Богдан.
— Так а чего же я сделал, что попал в немилость? — на лице его проскользнуло неподдельное удивление и непонимание.
Юна подняла свой тяжёлый взгляд, и земля ушла из под ног Богдана, мир вокруг завертелся и погрузился во тьму. И лишь картинки событий, как огненные всполохи разноцветных костров, резко сменяли друг друга.
Flashback
Калитка жалобно скрипнула и с громким хлопком закрылась. Девушка сарафане цвета молодой травы взбежала по ступеням на крыльцо и осмотрелась: тёти нигде не было видно. Быстро проследовав в свою комнату, Мира опустилась на колени перед небольшим сундуком. Аккуратно проведя пальчиками по спиральке на крышке она прошептала заветные слова:
— Tot ce este scump, deschisă.
Замок тихо щёлкнул, и крышка открылась. Мирослава начала перебирать свои немногочисленные наряды и, наконец добравшись до дна сундучка, достала небольшой сверток, перевязанный простой бечёвкой. Дрожащими руками развязав крепкий узелок, она развернула бумагу и достала белоснежную сорочку с нитяной тесёмкой, которая собирала ворот вокруг шейки и завязывалась аккуратным бантиком. Рукава с кружевными манжетами и узорным шитьём из такого тонкого хлопка, что сквозь них можно было проглядеть тонкие ручки девушки. Рвано вздохнув, Мира провела пальчиками по вышитому узору. Каждый фрагмент имел своё значение. Она помнила, как вечерами Юна учила её вышивать, объясняла, что значит каждый символ. Как целовала каждый пальчик, если Мира вдруг укололась иголкой.
Эту рубаху тётушка подарила ей на пятнадцатилетие. Сказала, что долго заговаривала на счастье и сшила её в приданное. Три года ждала она своего часа.
— Что ты делаешь? — голос Юны раздался сверху так неожиданно и громко, что Мира от испуга резко подскочила и обернулась.
— Тётя, я только что прибежала из города, я ходила в лавку, ты сама сказала отнести травы, а там Богдан, — при упоминании о мужчине щёки девушки загорелись и она затараторила ещё быстрее. — Он сказал, что сегодня в городе праздник, — сделав паузу и зажмурив глаза, выпалила, — и он пригласил меня. Она шумно выдохнула и подняла глаза на Юну, ожидая категорического отказа, но той не последовало и потому она продолжила: — Я подумала, что могу сбегать ненадолго.
— Нет, — отрезала Юна и вышла из комнаты.
— Но почему? — Мира проследовала за женщиной к печи. — Почему ты не разрешаешь мне, я же буду не одна, а с Богданом, он защитит меня, — девушка замолчала, было заметно, что она исчерпала все свои аргументы.
Юнианна со стуком поставила горшок в печь и резко обернулась:
— А кто защитит тебя от него?
— Что ты имеешь ввиду? — Мирослава удивлённо попятилась назад, пока не упёрлась в стол.
— Ничего, Мира, ничего, — она устало опустилась на стул и потёрла переносицу. — Это всё.
— Ну пожалуйста, тётушка, — девушка опустилась на пол и положила руки на колени родственнице, — я же так редко…
— Я сказала нет! — голос Юны сорвался на крик.
— Что? — пару раз она хлопнула глазами, осознавая, что сказала тётя. — Раз так, я... — Мирослава вскочила с пола, — я… я всё равно пойду туда, с твоим разрешением или без него! — она уже собиралась повернуться и уйти в свою комнату, но её остановил тихий и короткий вопрос, который не требовал ответа, так он был ясен:
— Сбежишь, значит? — женщина с интересом и едва различимой болью в глазах смотрела на свою подопечную, как будто видела что-то очень родное, но давно забытое. — Ну раз так, пойдём, я тебе кое-что дам, — оперевшись на стол, она с трудом встала и направилась в сторону своей спальни.
Горница представляла собой комнату, залитую светом, который проникал через окно, занавешенное искусно расшитыми шторами, за счёт чего он казался мягким, струящимся, тёплым и не резал глаз, а как будто обволакивал тебя своими лучами, укрывал, как мягким одеялом. В воздухе витал свежий запах с ноткой горчинки и сладости. По стенам были развешаны пучки сушёных трав. Мира посмотрела в красный угол комнаты и едва заметно вздрогнула — её всегда пробирала дрожь, когда она видела иконы, ведь чувствовала всю их силу и мощь.
Пока Мира осматривала комнату, куда ей с детства проход был закрыт, Юна достала откуда то маленькую квадратную плетёную шкатулку и протянула её племяннице.
— Что это? — сердце девушки заколотилось сильнее и она аккуратно приняла коробочку.
— Открой, — сказала Юнианна и села в кресло рядом с окном, наблюдая как Мира негнущимися от волнения пальцами открывает подарок.
В шкатулке лежала широкая красная лента. Девушка, подцепив ногтем краешек, выудила её из коробочки. Что-то со звонким стуком упало. Приглядевшись, Мира заметила небольшую брошь в виде стрекозы. Крылышки её были усеяны самоцветами разных размеров, форм и оттенков. Они красиво играли на солнце и отбрасывали причудливые тени на ладошку. Местами потёртое туловище испещрено мелкими царапинками. Было заметно, что эту брошь часто носили.
Девушка подняла непонимающие глаза на тётю, как бы задавая немой вопрос.
— Эта лента принадлежала твоей матери — свадебный дар от жениха, — в голосе женщины проскальзывала горечь, но Мирослава была так поглощена рассматриванием подарка, что не заметила этого. — А брошь передается старшей дочери в нашем роду испокон веков. Теперь она твоя.
Резко вскочив с кровати, на которую она присела, пока рассматривала брошку, Мира заходила взад-вперёд по комнате, задавая один вопрос за другим:
— Но зачем ты мне отдала эти вещи? Почему именно сейчас? Из-за чего ты так резко поменяла своё решение? — она наконец-то остановилась и выжидающе глянула на родственницу.
— Смотри, Мирка, я ведь могу и передумать тебя отпускать, — попыталась перевести в шутку женщина, но поняв, что её подопечная настроена решительно, спросила: — Не отстанешь? — девушка отрицательно помотала головой, мол, говоря «Не отстану». — Вся в мать, — увидев удивлённый взгляд племянницы, начала рассказ: — Всегда покоряла меня в Лине её упёртость. Во всём: в учёбе, в знахарстве, в быту. Всегда она знала, чего хочет, и если уж решила, то стояла на своем до конца, и дрыном выбить из её головушки эту мысль невозможно было, — на этих словах Юна тихо усмехнулась, погружаясь в воспоминания… У неё перед глазами возникла картинка, где девушка сидит за столом и с завидным упорством старательно выписывает чудные загогулинки, складывая их в слова и тихо разговаривая. Языки давались ей всегда сложнее всего, но она никогда не отступалась.
— Тётя, — тихо позвала Мирослава, видя, что родственница погрузились в воспоминания.
— Да, — встрепенулась, Юна, — о чём это я? Ах да, Лина. Лина была бойцом. Боролась до последнего за каждого больного. Ещё за её любовь к твоему отцу. За тебя. Она любила тебя. Очень сильно. Пусть и держала на руках всего один раз, но ты жила у неё под сердцем, ты должна была это чувствовать, как она разговаривала с тобой каждый день, как пела, — женщина смахнула уже готовую сорваться с ресниц слезу. — Ты похожа на неё. Как внешне, так и душой. А теперь иди, — медленно поднявшись Юна подтолкнула задумавшуюся девушку к выходу из комнаты. — Собирайся, — и прошептала уже в спину удаляющейся племяннице: — Я надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
Вечер того же дня.
Широкоплечий высокий мужчина стоял рядом с главным столбом центральной площади, который сейчас украшали цветы, ленты и причудливая роспись, в элементах которой проглядывалось изображение огненно-красного цветка. Цветка папоротника. Это была веселая ночь на Иван Купала. Тут и там ходили нарядные девушки с корзинами и лотками, продавая полевые цветы и украшения. Играла громкая и задорная музыка. Молодые люди разводили костры. Маленькие группы детишек собирались вокруг старых жителей деревни, которые рассказывали легенды и поверья, и удивленно охали и ахали при каждом неожиданном повороте истории старцев.
— Ждёшь кого? — мягкий и вкрадчивый голос раздался совсем рядом с ухом Богдана, и он резко обернулся.
— Дед Нифон, зачем же так пугаете? Душу Богу раньше Вас отдам, — блондин облегченно вздохнул и задорно прищурившись, ответил: — Девушку жду.
— Ксану что ль? — предположил Нифон.
— Нет, Миру, — сделав паузу Богдан пояснил: — Из-за реки которая.
— Ах, — дедушка удивленно поднял одну бровь, — дочку Линкину?
— Её самую, — согласно кивнул парень.
— Смотри Богдашка, — Нифон Варламыч назвал его так, как в детстве, — не доведет тебя до добра это увлечение. Тётка её ведьма настоящая. Поостерегись.
Богдан смерил взглядом деда. Не очень высокий, худой мужчина, с гладким загорелым лицом и ясными голубыми глазами — он больше походил на какого-нибудь купца, чем на деда-старожила. Поговаривает люд в деревне, что когда-то давно именно он нашёл цветок папоротника, который даровал ему здоровье недюжинное, жизнь долгую и силы исцеляющие.
— Ничего, Нифон Варламыч, — молодой мужчина положил руку на плечо старику, — справлюсь. И не такое проходили, — сказал он.
Девушка на всех парах бежала на встречу с Богданом, придерживая юбку яркого синего сарафана. Рукава расшитой сорочки надувались от самого легкого дуновения ветерка, а красная лента в её полураспущенных волосах плясала, как пламя костра в тёмной ночи.
Миновав главные ворота деревни Мира направилась к месту празднования — центральной площади. Она так торопилась, что и не сразу заметила у себя на пути преграду, в которую и врезалась. Это оказался высокий, загорелый, черноволосый и зеленоглазый парень, лет двадцати пяти. Он явно был не из этих краев, о чём говорил его богатый заграничный кафтан и красные начищенные до блеска сапоги. В левом ухе у него поблёскивала золотая серёжка.
— Цыган, — промелькнула мысль в голове у Мирославы.
Она невольно засмотрелась на мужчину, на его плавный изгиб губ, прямой нос и орлиные глаза. Он несомненно был красив.
Но тут в голове всплыли рассказы тётки о цыганах, которые грабили деревни и продавали людей в другие страны, как рабов. Поэтому, буркнув под нос тихое «извини», девушка уже хотела бежать дальше, но цыган удержал её за локоть, спросив что-то на чудном языке у своего товарища, которого она заметила не сразу.
— Как тебя зовут? — спросил тот, которого голубоглазая не сразу заметила, — Ну же, отвечай.
— М-Мира, — от неожиданности девушка заикнулась, не сразу выговорив свое имя, — Мирослава, — сказала она уже увереннее и выпрямила спину, взглянув цыгану в глаза, пытаясь между тем вырвать свою руку из цепкой хватки, — отпустите же. Мне больно, — и пнув обидчика под коленку, резко отпрянула и побежала прочь.
Только завидев выбегающую из-за поворота девушку Богдан натянул улыбку и направился к ней навстречу.
— Здравствуй Мирочка, — ласково проговорил парень и опустил руки на плечи Мирославы, оглядывая её, — чудно выглядишь.
— Спасибочки, — девушка зарделась и приосанилась. — Пойдём, танцы уже начинаются.
А весёлая музыка уже и вправду вовсю играла. Кругом плясали пары. Молодые люди подхватывали своих спутниц за талию и поднимали вверх на каждом громком повороте мелодии. Все движения были разными, но выражали они одно — радость.
Вот вступили новые аккорды песни и народ начал собираться вокруг костра в хоровод. Кто-то из девушек запел:
— Ой на Ивана, тай на Купала,
Ой на Ивана, тай на Купала.
В самом сердце хоровода, иногда ярко вспыхивая в такт музыке, мерно потрескивал костёр, временами отпуская в тёплый густой воздух стайку мерцающих искорок. Огонь завораживал Миру. Она бы простояла тут и до утра, наблюдая, как языки пламени, танцуя, переливаясь и в пляске почти касаясь облаков, разгоняют темноту, будто здесь, в самом центре, лежало маленькое солнышко, жаркое и светлое. Но Богдан взял её за руку и потянул к самому разбушевавшемуся вихрю хоровода.
Красная девка зелье искала,
Ой на Ивана, тай на Купала.
Здесь, казалось, всё бурлило жизнью, кружилось в энергичном танце, заставляя забыться. Цепь замкнулась — кто-то сжал свободную ладонь девушки в своей. Она сделала шаг назад — весь внутренний хоровод, будто повинуясь, тоже отступил. За ним повторил и внешний. Так, наверное, расходятся по поверхности озера круги, когда после затяжного штиля его гладь вдруг тревожит капелька. Мира шагнула вперёд, и все шагнули — оба кольца вновь сомкнулись. Это не она так хотела — этого хотела музыка, этого хотели все.
Зелье искала, веночки плела,
Ой на Ивана, тай на Купала.
На сине волны та их и пускала,
Ой на Ивана, тай на Купала.
Танцующие все разом ускорили шаг, и Мира, поправив съехавший набок венок, тоже ускорилась вместе с ними. Вечерний ветерок озорно трепал волосы девушки, будто запутался в них. Она глядела на Богдана, а он вместо того, чтобы смотреть, куда движется хоровод, не сводил взгляда с Мирославы. В его карих глазах бликами играли оранжевые, жёлтые, красные всполохи. Тёплая земля пульсировала под ногами. Им не нужно было следить за хороводом — они узнают, если тот вдруг развернётся. Просто почувствуют.
Плыви веночек по сине морю,
Ой на Ивана, тай на Купала.
Спустя пару кругов — кто знает, сколько прошло времени: пять минут или всё же две вечности — все остановились и подняли руки. Три шага к костру, потом назад. Ладонь Миры теперь покоилась только в руке Богдана.
Скажи веночек, где мой дружочек,
Ой на Ивана, тай на Купала.
Танцующие расступились, и первая пара легко и играючи прыгнула через немного усмирившееся пламя. Мирославу объял трепет. Скоро ведь её очередь. Когда?.. Богдан, будто почувствовав волнение девушки, сжал её руку крепче.
— Не бойся, не растаешь, — прошептал он ей и как-то задорно улыбнулся.
У Миры в голове проскользнула мысль «а вдруг судьба» и почувствовав, что Богдан тянет её в сторону костра, она вздохнула и разбежалась. Мгновение прыжка пролетело, не оставив и следа того жара, который исходил от огня. Вокруг всё затихло и тут девушка наконец поняла, что её руку никто не держит — парень стоял в двух метрах от неё. Их руки расцепились пока они прыгали, это значит, что разные у них пути в жизни, не будут они вместе.
Закрыв глаза, Мира отвернулась от огня. Возобновился шум, пары снова начали прыгать через костёр. Сквозь вату в ушах она услышала только тихое:
— Стоит попробовать ещё, — её взяли за руку и повели в сторону костра.
Ничего не соображая Мирослава подошла к пламени. И опять позволила утянуть себя в секундный полет. Прыжок. И время будто остановилось. Она чувствовала всё: как жар проникает в каждую клеточку её тела, как тёплый воздух взметает волосы, как огненные крылья вырастают за её спиной, как горячая ладонь крепко обхватывает её пальчики; и только маленькое тонкое кольцо обжигало холодом. Осознание взметнулось в голове, как всполох искр костра. Богдан не носил кольца.
Вот ноги касаются мягкой травы и она до сих пор чувствует как её ладошку сжимает в крепкая мужская рука. Словно в замедленной съемке Мира поворачивается в сторону того, кто держал её и мир уходит из под ног, унося в водоворот красок. Прежде чем уйти в темноту она замечает орлиный взгляд и маленькую серьгу, отливавшую золотом.
Подхватив на руки, потерявшую сознание девушку, цыган начал пробиваться к выходу из толпы, но тут на его плечо опустилась тяжёлая рука. Обернувшись назад, парень встретился со взглядом Богдана. Тот нахмурившись смотрел на зеленоглазого и по-собственнически протянул руки к Мире, которая начинала потихоньку приходить в себя. Открыв глаза и осмотревшись вокруг, она подняла взгляд на того, кто держал её на руках и поспешила спрыгнуть. Слегка пошатнувшись она оперлась на Богдана и тот, обняв за плечи, повел её из толпы. Цыган проводил их задумчивым взглядом и тоже поспешил удалиться.
Отойдя на приличное расстояние от толпы, которая снова погрузилась в веселье, Мира остановилась, чтобы поправить свой сарафан, который по её ощущениям чуть задрался. Поёжившись от наступившего вдали от костра холода, она ближе прильнула к Богдану, который с довольно ухмылкой положил ей руку на талию и повёл куда глаза глядят.
До сих пор чувствуя холод, который пробирал до самых костей, Мирослава вспомнила о горячих руках незнакомца, об уютных и мягких объятьях, о мышцах которые она чувствовала, пока была у него на руках. Он оказался довольно сильным, хоть по виду этого и не скажешь.
- Не о том ты думаешь Мирка, эх, не о том, — мысленно укорила себя девушка, — рядом с тобой Богдан, а ты думаешь о каком-то цыгане.
Тем временем парень привёл её в какое-то странное место. Мирослава плохо ориентировалась в деревне, но ей было понятно, что эти дома уже давно оставлены людьми — они пришли в заброшенную часть деревни. Девушка хотела остановиться и осмотреться получше, но Богдан настойчиво тянул её вперёд, к большому амбару:
— Пойдём, я хочу тебе кое-что показать, — с этими словами он подтолкнул Миру внутрь и закрыл дверь.
— Что же ты хотел мне показать, — голубоглазая оглядела простой полупустой и пыльный амбар, с кучей сена в углу и множеством рыбацких сетей, развешенных на балках, которые держали потолок, в лунном свете они были бы похожи на паутину. Помещение освещала только небольшая масляная лампа, подвешенная на крючок рядом с дверью. Странное место. Девушка с непонимающим видом повернулась, намереваясь повторить вопрос, и тут же была прижата к стене. Почувствовав руку Богдана, задирающего юбку её сарафана, она закричала. Но не услышала ни звука. Голос просто пропал, она чувствовала, как из её горла вырывается воздух, но вдруг на её пути возникла преграда. Парень зажал рот Миры рукой и повалил на сено, подминая своей телом под себя. Одной рукой он больно дёрнул её за волосы, вырывая ленту, а другой продолжил путь под юбкой, добираясь до края сорочки. Попытавшись вырваться, Мирослава получила удар, такой силы, что у неё в глазах потемнело. Из последних сил она изловчилась и пнула Богдана в живот, не ожидая такой силы, он резко отпрянул и задел светильник, который тут же упал и загорелся. Но мужчина совершенно не обратил на это внимания — он ещё более остервенело начал домогаться, разорвав подол сарафана.
И вдруг словно неведомая сила оттолкнула его от девушки, которая уже лежала ни жива ни мертва, сжимая свою ленту и молча глотая горькие слёзы, которые сами собой текли по её раскрасневшимся щекам. Она чувствовала жар внутри себя, она словно сама дышала огнём. Пальцы начало слегка покалывать и у неё возникло ощущение, что ещё немного и с них слетит сноп искр, которые оставят от её обидчика горстку пепла. Этот огонь выжигал всё внутри, медленно и постепенно превращая её в обгоревшее, когда-то полное сил и красоты дерево.
Уже на грани потери сознания Мира почувствовала как её поднимают на руки и прижимая к груди, несут вон из её обители — из огня. И только маленькая полоска железа всё так же обжигает оголенное бедро холодом.
Конец Flashback
— Вспомнил почему тебе не рады? А теперь проваливай, — Юна замахала палкой и стала приближаться к Богдану, оттесняя его к дороге в лес по которой он пришёл, — Давай, давай. Иди отсюда.
За этой сценой их застала Мира и удивленно остановилась на крыльце.
— Что тут происходит, Богдан? — девушка обратилась к молодому человеку, выжидающе подняв бровь, но не дождавшись ответа, спустилась с крыльца и отдала баночку с отваром, которую всё это время держала в руках. — Что-то ещё?
Тяжело вздохнув, мужчина собрался с духом и медленно произнес:
— Да. Мира, прости меня. Я поступил тогда до ужаса глупо, точнее я сделал ужасную вещь, не знаю что на ме... — но тут его прервала Мирослава.
— О чём ты говоришь, я не понимаю. Богдан, иди домой, поспи. Ты видимо не в себе. До свидания, — и с этими словами девушка ушла в избу.
— Она что, ничего не помнит? — поражённо уставившись на женщину, спросил блондин. — Почему?
— А зачем ей это помнить и себя терзать? До добра её это не доведет, — покачала головой Юнианна. — Ступай Богдаша, ступай от греха подальше, — и дождавшись пока парень скроется в тени деревьев, тоже пошла в дом.
Этой же ночью.
Полная луна тоскливо освещала поверхность озера, оно находилось в самой чаще леса. Вокруг не было ни души, за исключением одной фигуры, которая стояла по пояс в воде. Распущенные волосы гладко струились по плечам и спине, опускаясь кончиками в воду, в одной белой рубахе она была похожа больше на приведение, чем на человека. Девушка легко водила ладошками по поверхности озера, обводила по ободку, отражавшуюся в воде, луну, создавая легкие круги и пуская рябь по зеркальной глади.
Вдруг на своих плечах она почувствовала сильные руки, которые медленно развернули ее лицом к обладателю.
— Дамир, — с лёгким придыханием промолвила девушка, и по её коже пошли мурашки, то ли от пробежавшегося легкого ветерка, то ли от интимности происходящего.
Парень наклонился к губам своей спутницы и запечатлел на них легкий поцелуй, тут же отстраняясь и произнося полушёпотом:
— Моя маленькая, — после чего осторожно притянул к себе, убирая с лица девушки прядь волос, и прошептал ей в губы, — моя Мира.
А внутри неё уже горел пожар. Мирослава чувствовала, как он распространяется по её венам, раскаляя их до предела. Это было не то выжигающее пламя, которое не оставляло и следа чувств — это был тот огонь, который дает силу. Это распускался прекрасный огненный цветок в сердце. Это распускалась любовь.
