Подвал

Он не знал точно, долго ли здесь находился, но, видимо, этого было достаточно, чтобы заведенные за спину и прикованные к кольцу на потолке руки затекли. Одинокая лампа, висящая на проводке, еле-еле освещала комнату без окон. На побелке на потолке и верхней части стен виднелись желтые подтёки. Когда полностью обнажённый Гильберт в очередной раз слабо раскачивался, превозмогая боль во всём теле, в надежде за что-то зацепиться, ржавая, но всё ещё крепкая, цепь противно скрипела. Нижняя часть стен была выкрашена в противный бирюзовый, а краска покрыта замысловатыми трещинами, разглядывание которых занимало Байльшмидта. Последним, что он помнил, были маленький аэропорт в заваленном снегом захолустье, плохая видимость, внезапно появившиеся тёмные внедорожники, вооруженные люди, удары дубинками, разбитые губы, и темнота перед глазами, глухая боль в области затылка. В тесном помещении, где из предметов мебели были только стол, неаккуратно покрытый дешевой самоклейкой, и два скошенных стула с протёртой обивкой, было ужасно холодно. Тяжелая железная дверь открылась, пропустив неизвестного, бросившего пару неразборчивых слов. В который раз Гильберт пожалел, что владеет лишь немногими языками. Лицо вошедшего оставалось для него невидимым до сих пор. — Was ist hier los? * Вопрос Байльшмидта остался проигнорированным, но он продолжал говорить, говорить лишь ради того, чтобы успокоиться: — Wer bist du? Warum bin ich hier? Was brauchst du von mir? ** — Слишком много вопросов, парень, — произнёс вошедший на незнакомом Гильберту языке. — Твое существование бессмысленно в наше время. Прошлое должно оставаться в прошлом. Тебе больше нет смысла беспокоиться о том, что с тобой произойдёт. Но сначала тебе надо ответить на несколько вопросов. Решив, что собеседник как минимум не хочет ему отвечать, а, возможно, просто не знает немецкий, Байльшмидт решил замолчать, ожидая дальнейших действий вошедшего. Внезапно он почувствовал холодную грубую кожу перчатки на своей спине. Гильберт напрягся, затем вскрикнул, когда пальцы спустились на едва заживший кровоподтёк и разорвали его вновь. Горячие ручейки крови побежали вниз по спине, стекали по ягодицам, охватывали бёдра, и падали на бетонный пол. Раздался щелчок — и Байльшмидт упал на пол, поцарапав при этом ноги. Не успел он поднять взгляд выше, чтобы опознать незнакомца, как почувствовал, что одну его руку высвободили из натирающих наручников. Собрав силы, он резко встал и выпрямился, сразу же с удивлением воскликнув: — Ivan?! *** Сбив с ног прусса, Брагинский подхватил его и бросил на стол вниз животом. Простонав, Гильберт заметил мелькнувшую тень на стене от какого-то предмета. Резкая боль в плече прошила всё тело словно электрическим током. Закричав, Байльшмидт не заметил, как обе его руки вновь сковали, но уже не выворачивали за спину. Наручники были прикреплены к спинке стула. Попробовав дёрнуть руки, Гильберт зашипел не столько от досады на то, что стул был намертво прикреплен к полу, как от вновь ощутившейся боли в плече. Послышались удаляющиеся шаги и вновь звук открывающейся двери. В нос ударил свежий запах крови. «Поймали, наконец-то!», «А сколько шуму-то было, хе-хе!», «Долго не протянет», — слышались различные голоса. Лежащий, открытый всему, Гильберт мелко трясся от холода и страха перед ними. Он не понимал ни слова из сказанного. До его ушей донесся еще один звук, шуршащий, будто тащили что-то тяжелое. Байльшмидт попытался обернуться, но ничего не увидел, а проклятые руки схватили его за волосы, вернув голову в прежнее положение. Кто-то что-то прокричал. На несколько минут Гильберту даже показалось, что про него забыли: все отошли куда-то подальше; стук железок всё ещё держал в напряжении. «Готово!» Холодная струя больно ударила сначала по рёбрам, потом её перенаправили на позвоночник. — Autsch! **** Несколько человек показались перед Байльшмидтом; окинув их взглядом, прусс безумно улыбнулся, тут же получив пощёчину. «Смешно тебе, мразь?!» Когда Гильберт почувствовал жестокие удары воды на ягодицах и даже промежности, он покорно опустил голову на поверхность стола. Было видно, что улыбка, странным образом появившееся, не сходила с его лица. Байльшмидт закрыл глаза. Боль от достаточно грубых ударов растекалась по всему телу, она вызывала тошноту после длительного своеобразного массажа живота. Его вновь схватили за волосы, а к лицу поднесли то ли горящую лампу, то ли фонарь. Опять крики на незнакомом языке. Опять удары. Дубинки. Внезапно всё остановилось. Замерло. Гильберт готов был поручиться, что он потерял сознание, а его тело продолжают где-то пытать, пока его не вернуло к реальность очередное противное ощущение. Несколько толстых пальцев в кожаных перчатках прикоснулись в его анусу и поочередно начали проникать внутрь. Пускай они вошли менее, чем на сантиметр, Байльшмидт снова сорвался на крик. Он кричал всё громче и громче, пока в него проникали глубже и сам чуть не лишися голоса, когда пальцы начали расходиться внутри в разные стороны. Словно несколько рыболовьих крюков, они разрывали его и растягивали, после чего одновременно все покинули растянутый анал. Судорожно вздовнув, шокированный Гильберт удерживал себя от навязчивого желания сжать ужасно саднящие стенки прохода. Его желание было резко пресечено коснувшимся его ануса резинового шланга с неровно обрезанным краем. Снова раздавшиеся крики забившегося в конвульсиях молодого мужчины наполнили комнату. Раздирая не хуже, чем пальцы, кусок резины медленно, миллиметр за миллиметром, мучительно проникал внутрь. Прерывистые крики и стоны становились надрвынее, отчаянее. Солёные слёзы текли ручьями из глаз. Подняв за подбородок раскрасневшееся лицо Байльшмидта, один из людей в маске, что-то сказал ему. «Ich verstehe nicht».***** После тихой фразы последовали удары кулаком по рёбрам. Снова и снова. Закашлявшись, Гильберт слегка сжал стенки ануса вокруг шланга, но пожалел об этом, когда его вновь вогнали внутрь сантиметров на тридцать. Ещё вопрос. «Ich verstehe nicht». Удар. Вопрос. «…stehe nicht». Удар. «…nicht». Удар. Прусс чувствовал, что ослабел до невозможности, что ещё немного и он точно потеряет сознание, если просто не умрёт. Хотя раны ему ещё не смертельные ведь нанесли. «Отметка „один метр“! Хватит или ещё?» — Хватит, — спокойно и холодно произнёс Иван. Его голос Байльшмидт не слышал с полчаса, но сразу же различил среди прочих. Хотя всё равно не понимал смысл сказанного. «Его попросту разорвёт», — послышался тихий голос в отдалении. Сжав подбородок Гильберта, человек в маске другой рукой ударил его по щеке, что-то снова сказав. Не удовлетворившись результатом, он кивнул кому-то стоявшему в стороне. Щелчок — и раздавшийся отчаянный вой снова наполнил камеру. Неистово дёргающегося Байльшмидта крепко прижали к столу. Ледяная струя разрывала изнутри. Он пытался податься вперёд, вырваться, но всё безуспешно. Щелчок. «Отнесите его в душевую» Краем сознания Гильберт ещё заметил, как его освободили от оков, небрежно подняли и… Очнулся он в той же комнате. Привязанный к стулу, Байльшмидт сидел с развратно расставленными ногами. О боли во всём теле, и тем более — в анале, он старался не думать, однако противное стягивающее ощущение внутри подсказывало, что его тогда отымели все и каждый. — Ficken beschissene arschlöcher! ****** Гнетущая тишина подавливала. Гильберта начала раздражать решительно всё в этой комнате: эта сраная качающаяся лампочка, которая еле светилась, старые, как бигуди его бабушки, стулья и долбанный стол. Хотелось резко встать и разнести всё к чертям собачим. Попробовав всё же дернуться и убедившись, что результата ноль, Байльшмидт попытался взять себя в руки. «Nun, ich wurde von einer gruppe von bastarde vergewaltigt. Und jetzt sitze ich allein in diesem verdammten raum. Kann etwas schlechter sein? Ich lebe noch. Und mein körper ist noch nicht zu sehr verletzt. Ich hoffe, dass mich jemand eines tages zu finden. Und ich werde noch an diesem tag noch am leben sein.»******* Дверь снова открылась. Теперь Гильберт мог видеть Ивана полностью. Он был без шубы и своего фирменного шарфа, и, похоже, не капли не мёрз. Бросив взгляд на прусса, русский ухмыльнулся. Подойдя, чтобы развязать его, Брагинский запустил руку в неестественно светлые волосы, чтобы откинуть голову Гильберта назад. — Посмей только выкинуть что-то. — Als ob ich verstehe Ihre schweine sprache.******** Верёвки бесшумно соскользнули на пол. Вырвавшись, Байльшмидт хотел врезать Ивану, но не рассчитал собственных сил, и упал прежде, чем Брагинский успел отразить ненанесенный удар. — Говорил же тебе: не двигаться! Перекинув прусса вдоль осточертевшего стола, Иван закрепил его руки наручниками за спиной. Гильберт зашипел, когда рана на плече снова открылась. Почти согласившись со своей повторяющейся участью, Байльшмидт сглотнул и закрыл глаза. Он почувствовал несильное прикосновение к внутренней стороне бедра, перешедшее в поглаживания по ягодицам. Гильберту было неприятно осознавать себя бесплатной шлюхой в руках насильников. Даже понимая, чтó с ним сделают за неповиновение и непослушание, он, придя в сознание во время новой экзекуции, решил для себя: протестовать. Сделать что угодно, но не смиряться. Когда его голову опять подняли за волосы, а между разбитых губ просунули пальцы и с силой развели их, открыв ему рот, Гильберт попробовал прикусить их, наблюдая за реакцией Ивана. Расстенув ширинку, Брагинский вынул свой уже напряженный член, резко вогнав в горло пруссу. Судорожно пытаясь вдохнуть, Байльшмидт терпел неудачу за неудачей: потоки воздуха блокировались грубо вбивающимся в него пенисом. Гильберта начинало тошнить. Не поднимая выше заплывшего взгляда глаз, прусс слегка сжал зубы на основании члена, остановив его движение. Русский зашипел, сильнее впившись рукой в волосы Байльшмидта. Не решаясь продолжить толчки, Иван глубже засунул пальцы, достигая их кончиками самого горла. Гильберта начало сильнее тошнить, спазмы в горле душили, воздуха критически не хватало. Покинув тело прусса, Брагинский приблизился к его растянутому входу. Помедлив, он коснулся концом члена промежности. Неспешно проведя пенисом по коже, Иван коснулся слишком растянутого ануса и резко вошёл. Приготовившись к новому всплеску боли, Байльшмидт охнул, но всё ещё было терпимо. Иван начал двигаться внутри, не причиняя слишком много вреда. Гильберт шумно дышал, даже попытался выгнуться в пояснице. Русский начал ускоряться, брать быстрее и грубее. Прусс тихо стонал, подставляя свой зад и старался расслабиться. Обоим становилось жарче не смотря на холод внутри камеры. Иван опустил руку на шею Гильберта, слегка сдавив. Байльшмидт сильнее выгнулся в пояснице и развернул голову так, чтобы часть лица была видна русскому. Он снова улыбнулся, но уже не безумно, как в прошлый раз, а горько, с нотками отчаяния. Проведя рукой ниже по спине, Брагинский коснулся закованный запястий и перешёл на пальцы прусса, сплетясь с которыми одной рукой, он сжал их. Гильберт слегка закусил губу. Продолжая толкаться внутрь, Иван наращивал темп. Движения становились порывистее, несдержаннее, грубее. Комнату наполнили шлепки мокрых тел друг об друга. На глаза Байльшмидта навернулись слёзы стыда за собственную беспомощность и жалость. Им беспрекословно пользовались, как резиновой куклой из секс-шопа. Он ощущал себя последним ничтожеством, недостойным уважения. Застонав, Гильберт дёрнулся навстречу Ивану, принимая его глубже в себя. Брагинский брал, не задумываясь, напористо и резко. Толчки то ускорялись, то замедлялись, но ритм не сбивался. Байльшмидт, к своему стыду, сильно возбудился, и рад был бы достичь разрядки, если бы не скованные руки. Его стояк упирался в край стола, принося не самые приятные ощущения. Судорожно постанывая, Гильберт наслаждался чувством заполненности и движения внутри себя. Иван стал глубже входить и выходить каждый раз полностью, наблюдая как сжимается при каждом толчке живот прусса. Осматривая его бледную кожу, покрытую синеющими гематомами и кое-где кровоподтёками, русский про себя отметил необычайную красоту и плавность бёдер Байльшмидта, которые так мягко встречали его при каждом вхождении внутрь. Гильберт снова кричал, но уже от возбуждения и необходимой разрядки. В невозможно душной комнате им становилось ужасно тесно. Толкнувшись внутрь ещё несколько раз, Брагинский со стоном кончил внутрь. Выйдя из Байльшмидта, Иван услышал его протяжный стон. Прусс сильно выгнулся, прижался лицом к столу и, закусив губу и закрыв глаза, кончил. Гильберт ещё долго не осознавал себя, а мутные силуэты перед глазами казались призрачными кадрами из фильма, транслируемого в голову. Ни яркий холодный свет длинных ламп на потолке, ни холодные капли воды из душа, ни прикосновение мягких тканей к телу не возвращали его к реальности. *** — Стойте, сюда опасно заходить без сопровождения! Светлые глаза встретились недоуменным взглядом, требовавшим объяснений, с одним из сторожей у железной двери. — Он окончательно тронулся, и при том опасен. Убрав руку в перчатке от двери, Иван вслушивался в доносившееся из камеры звуки.