Всё, кроме надежды

      В городе на воде, огромном и прекрасном, стоит храм-дворец. Здесь пребывает бог. Он пребывает здесь сотни, тысячи лет – и многим кажется, что он был тут всегда и будет всегда.       Но он знает, что время истекает – не для его глубинной сути, бога-внутри-бога, но для живого бога, которым он представал все эти годы для своего народа… и для смертного кимера, которым он когда-то был.       Бог-внутри-бога слишком силен. Но он не может взаимодействовать со Смертным Планом, тот, словно мираж, протекает сквозь пальцы… для бога-внутри-бога Мундуса просто не существует. Ирония… его силы бы хватило на тысячу побед, он одним жестом смог бы воссоздать погубленное… но только не в мире, которого нет в том же срезе реальности, где способен существовать бог-внутри-бога во всей своей славе. Впрочем, к лучшему… потому что он мог бы так же легко и уничтожить Смертный План, а с точки зрения бога-внутри-бога существование и несуществование почти неразличимы.       Живой бог силен, но недостаточно. Его сила конечна и источник ее – в руках врага. Но все же у него хватает силы и разума, чтобы сделать то, что необходимо. Только… нет желания делать. Золото рассвета Ресдайна давно сгорело – и вовне, и в нем, стало серой золой вечера Морровинда. Он – воплощенное недеяние.       Смертный же слаб, но помнит, каково желать, ненавидеть и бояться. Он помнит струны под пальцами, помнит песни, что сплетал из множества слов, он помнит друга и женщину, которые теперь не с ним, и еще двоих, что были его счастьем и проклятием некогда… да и сейчас, если не обращать внимания на такие мелочи как смерть или жизнь-из-смерти. И у него есть решимость.       В некий момент пребывающий тут отрицает бога-внутри-бога, пробуждаясь (засыпая?) живым богом, осматривает, словно видит впервые, изнутри свой пустой храм, дворец без роскоши – узилище или убежище? Вдыхает воздух, который держит его на себе… обращается к смертному в себе и опускается босыми ступнями на каменный пол. Как живой бог – призывает к себе архиканоника, как смертный – ежится от прохлады, которую мог бы и не ощутить. Но ему нужна сейчас решимость смертного, и он хочет наилучшим образом войти в его роль. Лгать ему привычно… лгать даже правдой своей.       Пожилой данмер входит в храм-дворец. Впервые за долгие годы. Преклоняет колено. Бог подходит к нему, жестом предлагает подняться. Смотрит в красные глаза, в которых за почтительностью и тревогой иерарха видна еще тлеющая вера, та же, что пылала когда-то у юного мера, погружающегося в Воды Славы без страха, но с готовностью вверить жизнь в руки своего бога…       – Толер, – произносит бог, протягивая ему обе руки ладонями вверх.       Тот вздрагивает. Нерешительно касается ладоней бога, а потом вцепляется в них, словно все еще задыхается в священных водах Канала Загадок.       – Лорд Вивек…       Вивек склоняется к своему жрецу и целует в губы, медленно, без страсти.       – Он должен прийти ко мне, – говорит он, прервав поцелуй и вновь глядя в глаза архиканоника. – Найди его.       Из глаз Толера Сариони начинают течь слезы. Он только что не знал почти ничего, но теперь знает если не все, то слишком многое – не вслух, но губы бога сказали ему правду. И эта правда больнее, чем вода в легких.       – Но тогда… нет, ведь должен быть другой путь…       – Его нет.       – Позволь мне! – архиканоник дрожит всем телом. – Мне вместо тебя! Любому из нас, всем вместе! Только не ты, прошу… Не оставляй Морровинд, не вырывай ему сердце…       – Толер.       И данмер замолкает, смирившись с волей своего бога.       Когда за Сариони закрывается дверь, Вивек вновь взлетает в воздух. Отсекает от себя смертного и живого бога. Вселенная разворачивается перед ним, как Древний Свиток. Он мог бы остаться в Мундусе – но времени слишком мало, а того, что он мог бы попытаться успеть как живой бог или как смертный – слишком много. Незачем.              Она входит во Дворец, и бог обращает к ней свой взор. Чужая душа поднимается на поверхность ее сути, словно просыпаясь от тяжкого сна, медленно, но неотвратимо.       – Приветствую тебя, Наставник.       – Здравствуй, Вивек.       – Мой король? Мой ученик? – Вивек вновь касается пола и делает шаг вперед. – Или мой враг?       – Столько эпитетов. Быть может, ты забыл еще один? – он горько улыбается губами женщины, принявшей его душу в себя.       – Быть может. Печально, правда?       – Очень.       – Ты нужен мне. Я преклоняю колени перед королем и приказываю ученику. И беру силой, как у врага.       – Так твоя ненависть ко мне все еще жива? – в глазах женщины отблески и вины, и презрения.       Вивек пожимает плечами.       – А ты – все еще жив, Неревар?       – Как посмотреть, – женщина поднимает руку и опускает, не найдя пряди волос, что носил Неревар, но не она. – Пожалуй, нет.       – Ты ответил на свой вопрос.       – Быть может, тебе лучше поговорить с ней? – женщина прижимает руку к сердцу, показывая, о ком речь. – Она пока что жива.       – Позже. Мы должны исправить то, что совершили.       – Мы? – переспрашивает Неревар со странным выражением.       – Ты взял меч, ты повел армии… а, впрочем, не в этом дело, – и в этот миг смертный отрицает бога в себе, и бога-внутри-бога отрицает тоже, и Неревар вздрагивает, увидев перед собой смертного Вивека. – Не в этом дело! Те войны отгремели, и давно нет ни двемеров, ни Вулфхарта. Не в том твоя вина, Неревар! А в том, что ты отравил своим светом тех двоих, кого звал женой и другом. Внушил им ложное обожание, которое пожрало их истинную любовь к тебе. Ты хоть понял, что именно ты убил в них?! Что за редкую драгоценность разъел твой яд? Другие, я сам – ладно, но они! Возможно, ты лишь сделал то, что было предназначено тебе. Но это сделал именно ты. А я ведь понял, что ты есть… нет, не понял, угадал, прочел сердцем… и даже рассказал им всем. Только слишком поздно. Его твоя отрава настигла задолго до того, как я узнал вас обоих, и выжгла в нем все, ее – травила медленно, по капле все эти годы… мне надо было убить тебя раньше. И ты еще спрашиваешь, мы ли это совершили?!       – Ты солгал мне о своей ненависти, – на удивление мягко улыбается Неревар губами женщины. – Ты снова солгал мне, Вейк. Это как вернуться домой.       – Нейт, – произносит Вивек так, словно каждый звук краткого имени приносит ему и боль, и наслаждение. Но одно несомненно – ненависть.       – Ты хочешь убить меня еще раз?       – Это было бы слишком просто.       Женщина склоняет голову.       – Понимаю. Я должен буду еще раз убить его. Твоя жестокость всегда восхищала меня, поэт.       – Этим ты убьешь и нас троих. Тебя это утешит? Или разобьет сердце? Полагаю, тебе все равно, так?       – Вы трое все еще вместе? – Неревар словно не слышит вопроса.       – Нет.       И это слово – будто удар в лицо. Неревар снова вздрагивает и снова склоняет голову.       Какое-то время царит молчание.       Потом Вивек говорит, и голос его спокоен:       – Позови ее. Девочку, что впустила тебя. Обсудим это втроем.       – Вивек… – вдруг говорит Неревар, почти шепчет. – Снова ложь, Вивек, да?.. Правда, но не вся? Скажи.       И тогда звучит ответ, в котором правды даже слишком много:       – Ты отнял у меня их обоих. Ворина. Альмалексию. Невольно, походя, не желая этого – отнял, сначала его, потом ее. И погубил. Если бы ты хотя бы любил их… если бы ты хотя бы любил…       – Посмотри в меня.       – Нет! – Вивек отворачивается.       – Ты бог! – почти кричит Неревар – или женщина, что приняла его в себя. – Ты способен увидеть правду! Посмотри!       – Кто просит меня об этом? – с трудом говорит Вивек, не глядя на нее. – Кто из вас?       – Мы оба, – женщина всхлипывает, стирает слезы ладонью. Бог все же поворачивается к ней, и она опускает глаза, не в силах выдержать его взгляда. – Ну ладно, я… Он слишком горд. Слишком привык быть сильным. Пожалуйста, Лорд Вивек… мне кажется, он правда не хотел. Он не знал этой своей силы. Не понимал, что она делает с другими, пока не стало слишком поздно. Он не желал зла ни им, ни тебе… сейчас ужас и вина сжирают его изнутри, и мне тоже… – она замолкает, осекшись. Мотает головой.       – Дитя мое, – говорит Вивек, подходя к ней почти вплотную и ласково касаясь ее щеки. – Не плачь, прошу тебя. Ради тебя я сделаю это. Тебе и так придется вынести еще много боли, которой ты не заслужила. Хотя бы от этой толики я могу избавить тебя, пока я еще здесь. Смотри мне в глаза, Неревар.              После того, как уходит Нереварин, Вивек не возвращается к медитации. Впервые за долгие годы он тянет нить своей силы далеко, к материку, в Морнхолд. Он мог бы протянуть ее чуть ближе, к сердцу Красной Горы – но там его ждет лишь ненависть – еще более страшная, чем его. Ворин не простил ему убийство Неревара, даже зная всю правду. Даже зная всю правду, он простил Неревару собственную смерть. Этого узла не развязать и даже не разрубить. Свет выжег Ворина изнутри, оставив лишь обожание к Наставнику…       (…для смертной части Вивека слишком ужасно думать, что сила Неревара тут ни при чем, что Ворин на самом деле настолько…)       Живому богу это безразлично. Богу-внутри-бога тем более.       Он мог бы протянуть нить еще дальше, в Заводной Город, к Другу – но там его ждет лишь молчание. Сота Сил больше не смертный и даже почти уже не живой бог. А его бог-внутри-бога непостижим для Вивека, как и наоборот.       Поэтому он тянет нить к Женщине. Не потому, что надеется ей помочь – он знает, что уже поздно. Но она может ответить.       И она отвечает.       «Он вернулся, Айем».       «Я знаю, Вейк. Я почувствовала».       «Прости, мне пришлось».       «Петля к петле, и в сеть стянулась нить. Судьба не могла сплестись иначе. Это был единственный путь. И я рада, что все закончится. Я больше не могу».       «Сумеешь обойтись без жертв?»       «Нет. Ненависти мне не превозмочь. Милосердие во плоти не способно победить безумие моей смертной части. Как мало может живая богиня против измученной женщины, да?»       «Я хотел бы уйти вместе с тобой. Но я должен еще ненадолго остаться».       «Хорошо. Когда он придет за мной?»       «После того, как убьет его».       «Сначала Ворин, потом я. Опять. И даже в том же порядке. Ты наказываешь его или себя, Вивек?»       Он молчит. Ей единственной ему никогда не удавалось солгать достаточно хорошо. Она и не требует ответа: она всегда прекрасно понимала его и без слов. Поэтому она просто продолжает:       «Сейт тоже хочет уйти. Но он идет вверх, а я вниз. К счастью, его смерть входит и в ее планы тоже… в мои планы. Моей смертной части. Ужасная ирония».       «Ты поможешь ему?»       «Я помогу ему – чтобы не пришлось тебе».       «Спасибо, Айем».       Какое-то время они молчат, и лишь свиваются друг с другом нити силы бога и богини – любовь, печаль, необходимость, вина, прощение, благодарность… всё, кроме надежды.       «Катастрофу никак не отменить?» – наконец, спрашивает она.       «Нет».       «Хотя бы предупредить всех? Эвакуировать остров? Что-нибудь?»       «Ты знаешь сама».       «Не разрушать Сердце!»       «Тогда погибнет весь Тамриэль – под Мором, под Акулаханом…»       «Да, я знаю. Знаю. Это просто отчаяние, Вивек. Как беспощадны боги. Мы так и не смогли победить их. Они все равно выиграли… как всегда».       «Может быть, сможет кто-то еще. Когда-нибудь».       Снова молчание.       «Прощай, Вейк».       «Прощай».