Пошли мне ангела.

Фрайпан стоял у двери, но внутрь заходить не решался. Если Ада и вправду стала что-то вспоминать о прошлой жизни, то он готов согласиться на забвение. Девушка сильно изменилась, замкнулась в себе, с того момента, как побывала в лабиринте. Он, как и остальные, перестал узнавать её. Она так же заботилась о них, улыбалась, помогала, но взгляд – он стал совершенно иным. Как будто бы ей больно, но она изо всех сил старается скрыть это, чтобы не беспокоить. А ещё он заметил, что она почти перестала общаться с Ньютом и Минхо, перестала усмирять Галли. И ещё кое-что. Через пару месяцев после её первого единственного выхода в Лабиринт им прислали новичка. С ним она подружилась ещё раньше, чем Ньют. Ада стала общаться с Томасом больше, чем с кем-либо в Глэйде. Это показалось Фрайпану странным. Потом стало ещё хуже. Бена ужалил Гривер. Днём. Галли просто вышел из себя, явно нарываясь на драку с новичком. В любом другом случае, Ада бы успокоила Строителя, но не в этот раз. Девушка всё чаще молчала, крайне редко выходила из Больничного, а если выходила – говорила с Чайником, оставалась на попойку и снова исчезала. Минхо пробовал наладить с ней общение, но, судя по всему, ничего не вышло. А затем, буквально через пару дней, им прислали девчонку. Тереза. И вот тут Ада его снова удивила – стала относиться к ней, как Галли – к Томасу. Дальше – хуже. Врата не закрылись на ночь и большую часть глэйдеров убили Гриверы. Вспоминать жутко, что там творилось. Все будто посходили с ума. Галли настроил почти всех против новичка, обвинил того в нападении Гриверов и прочем. Ньют едва успел заткнуть Чака, чтобы тот в открытую не стал защищать Тома. Эти двое, похоже, тоже неплохо сдружились. Фрайпан оглянулся по сторонам. Никто не заходил в эту комнату, все были в огромном зале, с кучей мёртвых учёных. Смотрели запись. Фрайпан тоже видел и слышал всё, что там было. А Адаминне было всё равно, что наплела Пэйдж. Её гораздо больше интересовали данные о друзьях, об объектах. Она перебирала папки, приходя в ужас от всего, что на них тестировали, что на ней тестировали. Её резали и сшивали сотни раз, вживляя паразитов, которых она потом выблёвывала несколько дней и не могла есть. Ей вживляли вирусы, от которых, порой, хотелось содрать себе кожу из-за зуда. Она несколько раз была мертва из-за всего этого, но её заставляли дышать, возвращаться к жизни. Снова и снова, раз за разом. Они ненормальные. Боже. – Ада, нам пора, – Фрайпан приоткрыл дверь и тихо позвал её. Она повернулась к нему. Один из её друзей. Один из её живых друзей. – Ещё минуту, Фрай, – она слабо улыбнулась ему. Он кивнул и снова стал всматриваться в происходящее на экране Зала Управления, а девушка вернулась к изучению папки в руках. У ребят иммунитет к Вспышке, хоть она и просмотрела ещё не всех. Но. Странным образом иммунитет на эту болезнь необходимо активировать. Учёные нашли способ – Вита. Она. Учёные так назвали Адаминну. Все ребята, которые получили кровь Ады или её костный мозг, отреагировали, иммунитет запустился. Кроме одного. Беловолосая захлопнула папку, швырнула на стол и вышла из комнаты. Переглянувшись с Фрайпаном, она вошла в Зал. Казалось, никто и не заметил её отсутствия. Так даже лучше. Пусть и дальше никто не видит. Пожалуйста, пусть никто не увидит это безумный страх в её глазах, её вздымающуюся грудь от частого дыхания и дрожащие руки, на которых она нервно заламывает пальцы. Пожалуйста. Они смотрят на экран. Ава Пэйдж что-то говорит и, кажется, довольно убедительно. Девушка стиснула зубы. Она думала, что вообще не способна ненавидеть, потому как с любым новичком в Глэйде находила общий язык. Сердилась, конечно, но всегда они находили выход из любого спора, решали всё вместе. Но сейчас, несомненно, ненависть клокотала глубоко в душе Адаминны. Именно эта женщина лишила её саму и её друзей всего, что было правильным и делало счастливыми. Всегда отбирала всё, что у них есть. В Зал кто-то вошёл, но Ада не могла рассмотреть – всё расплывалось из-за вспышки боли в голове. В ушах набатом стучит кровь, голову будто сдавливают. Главное – устоять на ногах. Только бы устоять на ногах. Перед глазами возникает мужское лицо: светлая кожа, пряди русых волос небрежно спадают на лоб, густые брови, ярко-голубые глаза и едва заметная россыпь веснушек на носу. Голос очень приятный, он зовёт её. Зовёт не так, как другие. Странно. Почему он зовёт её по-другому? – Откуда тебя забрали? – она, наконец, может разобрать слова. Вокруг столько прожекторов, пищат приборы. Слишком много шума. Её начинает трясти. Ей больно. Её тошнит. Она слышит, что её зовут, но не может ответить ровным счётом ничего. И голос, голос другой, но боже, он такой красивый. Ей кажется, что роднее этого голоса нет. Но… обладатель зол. Почему? Что-то не так? Как же плохо, что она ничего не видит. Кажется, у неё закрыты глаза. И вокруг какой-то шум – ветер, топот, грубые возгласы… – Убери от неё руки! – утробный, собственнический рык. Но голос такой знакомый. – Я сам её понесу. – Тогда шевелись, мальчишка. Её бережно поднимают на руки, так осторожно, что ей почти до слёз обидно, что не видит Его. Но ощущения. Она чувствует, что этот человек никому не позволит обидеть её, Он будет защищать, во что бы то ни стало. Она чувствует, что её несут. Судя по всему, Ему сложно, больно идти – он шипит. Тихо, но она… чувствует? Неужели она и вправду чувствует его боль в своей ноге? – Быстрее, быстрее! – Минхо, возьми её, – чужие руки, совсем не такие, как у Него. И дальше темнота. Светловолосый парень, шипя от боли в бедре, влез в вертолёт и тут же прислонился к стенке, вытягивая больную ногу. Следом за ним взбирается Томас, ещё один солдат, и дверь захлопывается, скользя по рельсе. Как некстати эта боль – мир как раз решил перевернуться на уши. Вдох-выдох. Открыть глаза и снова взять Адаминну на руки. – Всё в порядке, шанк, я присмотрю за ней, – Минхо качает головой, кивая на его вытянутую ногу. – Отдыхай. Худо-бедно сдержав рык и усилием воли отозвав оскалившееся чудовище, готовое наброситься на друга, бывший Бегун кивнул, опустил руки и снова прислонился к стене. Закрыв глаза, он почти сразу провалился в сон. Странный сон – будто бы и не его вовсе. Мелькают картинки воспоминаний – чужих – и раздаются голоса – снова чужие. Но Ньют не спешит просыпаться, стряхнуть с себя дремоту. Он хочет смотреть всё это, будто ему это… нужно? Он знает, что это правильно, он должен знать то, что сейчас видит. Такое спокойствие. Перед его глазами окно. Обычное пластиковое окно, немного приоткрытое – на улице дождь, но в комнате слишком душно. За занавеской маленькая девочка с густыми рыжими, как пламя, локонами. На вид ей около четырёх лет. Малышка взобралась на обеденный стул и положила крохотные ладошки на стекло: оно уже успело немного запотеть от тепла рук, а так же крохотного носика в веснушках, которым она так же уткнулась в стекло. – Хомячок, – окликнули сзади. Он обернулся вместе с девочкой. В проёме двери стоял невысокий мужчина, немного упитанный, с тёмно-каштановыми волосами. – Пап, я аккулатно, – звонкий детский голос заставил Ньютона повернуться к девочке. – Мне нлавится дождь. Ещё немного, пожалуйста! Тихий смех, и мужчина подходит к малышке. – Аккуратно, – поправляет он. – Нравится. Она серьёзно кивает и снова утыкается носом в окно. Ньют проходит вперёд и встаёт по другую сторону от девочки. Она выглядит такой счастливой. Будто бы и вправду ей нравится эта слякоть. Кареглазый переводит взгляд на улицу, что за окном, и краем глаза успевает заметить, как мужчина взъерошил волосы девочки и вышел из комнаты. Льёт как из ведра. Ни одного человека на улице. Только стая собак бродит, пытаясь найти укрытие на время этого потопа. Ньют снова задумчиво смотрит на девочку. Она кажется ему безумно знакомой. Что-то в этой улыбке… – Оставьте его! Малышка спрыгивает со стула и бежит прочь из комнаты, Ньют следует за ней. Дом будто нарочно построен для маленькой – ни одного острого угла, выступающего порога и минимум мебели. Поэтому рыжая бестия бежит без преград и, быстро натянув маленькие резиновые сапожки, выбегает прямо под дождь, размахивая зонтом-тростью. – Куда ты, стой! – кричат одновременно тот мужчина и сам Ньют, бросаясь вслед за девочкой. Но та уже возвращается обратно – Адаминна, что это всё значит? Ньют едва не икает от неожиданности. Адаминна? Он снова переводит взгляд на девочку и всматривается в лицо, хмурясь и щурясь, пытаясь найти хоть какое-то сходство. – Они обижали кису, – она повернулась на улицу, кивнув на собак, и подняла жалобные глаза на отца. – Ты говорил, что нужно защищать маленьких. Не прогоняй его, пожалуйста. Но Ньют даже не посмотрел на содержимое её рук. Глаза. Эти большие кошачьи глаза были тёмно-синего цвета. И девочка вдруг посмотрела на него. Немного нахмурилась, а затем улыбнулась. – Ньютон? Голос уже не детский. Что такое? – Ньютон, – снова. Он зажмурился и свёл брови. Как же шумно. – Хей, Ньютон, просыпайся, – кто-то кончиками пальцев погладил его по щеке. Он приоткрыл глаза, щурясь в попытке рассмотреть. Рядом была Данна. Она улыбалась и продолжала гладить его по щеке, кажется, что-то говорила. Но он не слышал. Отчасти из-за шума вертолёта, в котором их сейчас хер пойми, куда везли. Отчасти из-за того, что её тёмно-синие глаза были заплаканными. Он поднялся на локтях, осматриваясь, затем сел. – Что случилось? – голос хриплый после сна. Пальцами парень провёл по щеке – всё ещё сырая. Ада помотала головой, слабо улыбаясь. – Просто плохой сон, Ньютон, – она осторожно перебралась через его ноги и села рядом, утыкаясь носом в его плечо и закрывая глаза. – Остальных не спасли, да? Он вздохнул. Да, она в последнее время замкнулась в себе, но они всё ещё были её семьёй. Теми, о ком она заботится, кем она дорожит. И сейчас он должен сказать, что в вертолёте находятся остатки её семьи. Он должен сказать, что все мертвы. Должен, блять, причинить ей боль. Карие глаза смотрят на уставшую седовласую девушку, а их обладатель готов язык себе вырвать, лишь бы не говорить ей этого. Поэтому всё, что он может выдавить из себя, едва разжимая зубы: – Да. Она кивает, закусывает дрожащую нижнюю губу и сводит брови. Изо всех сил старается не заплакать, хотя он уже видит слёзы в уголках её глаз. Он не помнит, как они долетели, о чём он говорил ей, в жалкой попытке успокоить, что у него самого творилось в голове. Он только помнит, как она доверчиво жалась к его груди, а он обнимал её за плечи, гладил по волосам, прижавшись губами к седой макушке. – Чёрт, – выругался военный. – Хряски… Подъём, парни. Выходим и бегом до тех ворот. Пошли! Девушка испуганно вздрогнула в его руках, но тут же взяла себя в руки и приготовилась бежать. – Данна, – она обернулась к нему. – Со всех ног, не оглядываясь. Поняла? – короткий кивок. Командир окидывает взглядом ребят и открывает дверь. Девушка прыгает из вертолёта на площадку, чуть отбегает и тут же, против своей воли, оглядывается назад. Из темноты показываются ОНИ: человекоподобные существа с вздутыми чёрными венами, некоторые даже без глаз – страшные тёмные провалы. Она испуганно таращится на них, прикрыв ладошками рот. Вокруг суматоха, грозные голоса военных, шум лопастей вертолёта, выстрелы – она просто не может заставить себя сдвинуться с места. – Данна! – её встряхивают за плечи, и перед глазами вдруг возникает лицо Ньютона. – Живо беги! Быстро! Ну же! Он подталкивает её к ангару. – Быстрее, Данна! И она срывается. Бежит, что есть сил к огромным воротам, из которых, словно муравьи, появляются вооружённые люди в спецовке. Ни одной мысли в голове – только картинка ужасных существ, застывшая перед глазами и голоса мальчишек, подгоняющих её. Лишь оказавшись внутри, она останавливается. Её колотит от страха, но она оборачивается. Ньютон, Фрайпан, Уинстон, Тереза, Минхо, Томас. Все здесь, и это отчасти успокаивает её. Звуки выстрелов не прекращаются, чужие люди идут к ней, о чём-то спрашивая, но она не слышит. Знакомые руки утягивают её к глэйдерам и заводят за спину. Ада кладёт ладони ему на спину, цепляясь пальцами за кожаные ремни. Минхо. Азиат был до смерти перепуган, как и остальные, но не показывал этого – он должен быть сильным. Он должен быть сильным и защитить тех, кто остался. Он понятия не имел, откуда взялось это жгучее желание вытащить к чёртовой матери позвоночник через зад любому, кто коснётся его семьи. Мелкая дрожит, цепляясь за ремни на его спине. Конечно, ей страшно. Боже, она ведь… Она потеряла почти всех, а те, кто остались – измотаны. Ада никогда не могла спокойно стоять и смотреть, если кто-то был хоть немного – царапина – ранен или безумно уставшим. Она сразу хваталась за бинты, медикаменты, еду. Делала какой-то сумасшедше-горький чай, но после него становилось уютно и хорошо. Поэтому бегун был готов поклясться, что стоит кому-то чужому подойти ещё ближе – она кинется вперёд, защищая их, не взирая на собственный панический страх перед странным, чужим местом. Так и происходит. Вперёд выходит мужчина с проседью в волосах, делает ещё пару шагов вперёд и замирает. Не все сначала поняли, в чём дело. – Что… чего вы хотите? – Ада стоит перед Минхо, расправив плечи. Голос… Он не слышал такого у неё никогда: строгий, не терпящий молчания. Первым ближе подходит Томас. Потом Фрайпан, Тереза, Ньют, Уинстон и, наконец, сам Минхо. Она немного расслабляется. – Уверяю, ничего плохого. Хочу дать вам время перевести дух, а потом объясню, что здесь происходит, – он улыбается. Что-то в этой улыбке не нравится азиату. Ох, как не нравится. Но Ада уже кивнула, и Томас первым зашагал вперёд. Здание похоже на военную базу. Скорее всего, так оно и было, учитывая то, что творится снаружи. По гулким длинным коридорам их привели к комнате, если так можно было выразиться, и оставили одних. Естественно, закрыв дверь снаружи.