О чем поет птица Печаль

      Спите отныне спокойно, жители страны Заморской и страны Загорной, и вы, на острове Зеленых Лугов, не разводите на ночь лучистого моста! Даже в стране Чужедальней нечего теперь опасаться, когда Лес ее очнулся от паралича, а Озеро стало зрячим, и новые их названия проступают янтарем на румяной коре, голубой чешуей ветра на звонкой глади. Возрадуйся же, король, ибо враг сокрушен, его замок повергнут во прах, а твой сын возвратился со славой! Нет больше рыцаря Като жестокого рыцаря Като, - как нет больше зла ни в одном уголке королевства!       - Мио, мой Мио! - приветствует принца отец, и хрустальные тополя склоняют свои певучие кроны, и розы в саду вспыхивают застенчивыми красками. Нет больше рыцаря Като, ненавистного рыцаря Като, - никогда его имя не уязвит дочерна губ, не разобьет ограненных ветвей, не погубит цветов...       Пронзено, пронзено насквозь его каменное, как сам он, сердце!       Все это знают, знает принц-победитель, и король, его отец, тоже, конечно, знает, и лучший друг, не заставший битвы, и дети, исцеленные от перьев, что были острее стрел. Только птица Печаль по-прежнему плачет высоко в небе, хотя оплакивать уже некого, - плачет и плачет, роняя стылые слезы гармонического минора.       О ком ее плач? Быть может... быть может, она оплакивает, лишь она среди всех оплакивает, - оплакивает рыцаря Като?              Подозревать принц начинает не сразу, и первый свой вопрос задает совсем не скоро. Сперва у него понемногу немеет рука, правая рука, шутка ли: сражаться, не скопив ни крупицы ратного опыта, одержать верх, не пожалев ни души, ни тела! Огненный меч заплывает илом на озерном дне, и принц носит другой, ярче и крепче, но с новым дело никак не ладится: опухает болью запястье, ржавеет от прикосновения ладонь, даром что не посягает владелец на мирный сон в ножнах, в мыслях не таит обнажать клинок. Напрасно томит он руку в подогретом молоке, напрасно отирает испятнанные места платком или полой плаща - ничего не действует, вот только неметь начинает еще и в груди.       Нет больше рыцаря Като, и память о нем не отравит источников, не обагрянит отчаянием глаз. Что же из того, что голос увядает на вдохе, и ногти лиловеют, словно у покойника, а сердце медлит с предательским ударом, когда принц в очередную годовщину триумфа спрашивает у отца:       - Скажи мне, что такое кровь?       - Это вода, которая смывает все и которую не смыть ничем, - отвечает король, и принц уходит, рассеянно притронувшись к мечу и долго затем соскребая с невредимых пальцев влажную, въедливую рыжь.              Пестуйте без страха своих жеребят, единороги Дремотной Чащи, - вы, не ведавшие всадника! Да не поблекнет филигрань ваших кос, не замутятся зеркальца подков, ибо вы испокон не бывали в замке с пылающим оком-окном и безупречность ваша остереглась грязи колдовства! Что же из того, что в исцеленной белизне Мирамис опять прорезаются темные остья и мраком червивеют имя и масть? Напрасно чистит закопченные бока Юм-Юм, напрасно разбирает гребнем прядь за прядью, напрасно прилаживает звук к звуку, от пружинистого "м" до заговорщического "с", выкликая беглянку в холмах. Всей удачи - отпрянуть с омерзением, убедившись: богатство конской гривы - не золото, а позолота, серебро копыт - дрянной сплав, и принуждай не принуждай горло, получится лишь ущербленное, ущербное "Мирма" - и лошадь придет лишь на этот обманный зов.       Нет больше рыцаря Като, беспощадного рыцаря Като, - некого обременить виной, не с кого требовать возмездия. У принца кровоточит рука, правая рука, без всякой раны, и пальцы, свернувшись в кулак словно младенец в утробе или старик в гробу, не вдруг пробуждаются к жизни. Не утешает флейта, сдавленная бесчувственной хваткой, и драгоценное полотно ткачихи - яблоневый снег, лунная изморозь, стенания птицы Печаль, - разрезанное на повязки, тотчас теряет свои чудодейные свойства. Так, во всяком случае, кажется принцу, когда он отваживается на второй вопрос - когда кровь особенно обильно проступает на ладони и заползает в рукав, когда одежда стынет, будто на статуе, а сердце трусливо бьет в спину:       - Скажи мне, отец, что такое смерть?       - Это жребий, который всегда выпадает другим и никогда - нам самим.       В ту же ночь принц скачет на запад, оставляя далеко позади страну Загорную и страну Заморскую, не говоря об острове Зеленых Лугов, - туда, где одолел противника, назначенного древним пророчеством, в бою, исход которого был заранее предрешен. Нет больше рыцаря Като, и нет его черного замка, но на руинах гостеприимно распускаются свежие каменные ростки - хрупче воспоминания, беззащитнее розовых колокольчиков.       В ту же ночь принц скачет домой, не замечая, что путь его по лучезарной переправе обезображен осколками искр, не слыша, как лязгают тяжелые локоны Мирмы - густая железная цепь.              Третий вопрос принц приберегает напоследок, загодя зная ответ и зная, что должен сделать, едва рассыплются роковые слова. Он ждет, сколько в его силах - сколько в силах ждать гниющая плоть от плеча до пясти, и затененный конский силуэт, и младший садовник - лучший друг, который еще ни о чем не подозревает. Его поторапливают зрачки - и, быть может, щеки, - проваливаясь могильными ямами, его гонит и травит привкус земли, пропитывая запасенную речь на кончике прогорклого языка, а сердце... оно уже давно не здесь, оно давно опередило его в неминуемой дороге, и нужно ли удивляться, что покинутая скорлупа едва шевелится, для и для вялый замах?       - О чем поет птица Печаль? - спрашивает принц глухо. - О чем ей петь, если рыцарь Като... убит?       - О том, что проклятие чистого сердца - в его чистоте.       Слова произнесены, но были знакомы загодя. Принц не колеблется, прибавляя к ним свои.       - Позволь мне уехать. Позволь мне уехать, отец! Королевство велико - трудно править им в одиночку!       Король с грустью качает головой, покоряясь судьбе.       - Куда же ты хочешь уехать?       - О! позволь мне поселиться в стране Чужедальней! Мой долг - жить в стране Чужедальней!       - Да, таков твой долг - долг победителя, - признает король и жестом разлуки убирает ему со лба волосы. - Ты прав! Мио, мой Мио! Отправляйся в страну Чужедальнюю и... - тут его голос, как подкошенный, падает до шепота. - И возвращайся поскорее!       Оба они понимают, что этому не бывать.              В ту же ночь остров Зеленых Лугов становится беднее на двух человек: принц и младший садовник верхом на смутной, словно искусная фальшь, лошади мчатся в растерзанный закат, чтобы отстроить замок над Озером. "Я буду милостив к моим подданным, - думает принц, болезненно стискивая зубы от тряски. - И к Эно, и к славному Кователю. Зачем мне их притеснять? Я просто буду жить там, где теперь мое место. Нельзя отнять, не дав ничего взамен. Нельзя бросить земли без присмотра - кто проследит тогда, чтобы в них не завелось новое зло?" Так размышляет он, а замок, который переселенцы собрались отстраивать, растет им навстречу - из артрозного Леса, высоко над Озером, чей взор потускнел от зеленой воды, - и одевается в резную листву пламенеющих орнаментов, и цветет расписными витражами, и не выглядит больше ни мрачным, ни жутким.       В ту же ночь, точно обезумев, перегрызает привязь Мирма - и навсегда исчезает в беспросветной чаще.       - Что же с ней теперь будет? - тревожится Юм-Юм, устав заклинать темноту и до синяков сбив рот искаженным именем.       Принц желчно усмехается.       - Что будет? Она совсем превратится в тень, и зачнет от тени, и беспечному гуляке, задремавшему в здешнем лесу, дикий табун призраков насмерть растопчет душу.       Младший садовник зябко вздрагивает.       - А может быть, все-таки нет? - говорит он с надеждой.       - Может быть, и нет.       Принц не желает спора. У него нестерпимо болит рука, правая рука, - все, что от нее осталось: аспидно-смуглая, аспидно-жалящая кость, укутанная в слоистую кожу. Такие кости тянет к замковым окнам одряхлевший Лес, такая кожа, словно веком, затягивает глаукомное Озеро - искалеченная страна для искалеченного завоевателя!       - Быть может, это тоже пророчество, - пытается ободрить его Юм-Юм. - Быть может, без руки будет лучше.       - Да, - издевательски скалится принц. - Рыцарю Като было без руки намного удобнее - намного лучше!       - Ты - не он. Это видимость, совпадение, стечение обстоятельств. Твой отец...       - Не смей упоминать об отце! Он-то не лгал ни себе, ни мне! "Проклятие чистого сердца - в его чистоте"... Чистое сердце против каменного - исход, без сомнения, предрешен. Но что, если его облить чужой кровью, что? Рыцарь Като, безжалостный рыцарь Като... Он стоял передо мной в доспехах, теперь-то я знаю почему... а на мне доспехов не было.       - Ты - не он, - повторяет младший садовник тихо и серьезно. - Ты не один. И ты никогда не окажешься один.       "Не один, - думает, принимая от него обещание, принц. - У меня есть друг. Не то что у рыцаря Като. Лучший друг. Друг, не застигший сражения".       И он кричит, вне себя от гнева:       - Это не твое проклятие! И рука - не твоя! Ты сидел в башне, в башне, я велел тебе ждать в Голодной башне! Ты не знаешь, что я сделал, не мог не сделать, и ты не знаешь, чем за это платят! Вовеки не узнаешь, ведь тебя там не было, тебя не было со мной в час поединка, а значит - тебя не было со мной вовсе!       Принц Мио не искушен в чародействе, тем более - в чародействе злом, он не заучивал фраз, способных разить острее меча и прилипать прочнее перьев к детскому телу. Ему хватает несправедливого упрека, чтобы Юм-Юм съежился в крошечную серую птичку - подобную той, которая отыскалась древле в покоях поверженного врага.              ...Полно, да кто, в жарком бреду ли, повергал в пыль господина страны Чужедальней и ровнял со скалой его огнеокое обиталище? Нет, вот он, пред вами, как сотни, как тысячи лет назад, - до тех пор, пока не умолкнет птица Печаль, пока не явится, в согласии с предначертанием, сын королевского рода и не свершит свой обыденный подвиг.