Кэссиди и другие неприятности

      От него пахнет мешаниной из всех возможных запахов: это сигареты, виски, кондиционер для белья, яичница и почему-то сегодня ночью сладковатый аромат духов Тюлип.       Он шутил, говорил, что упал с крыши, проехался до больницы, влюбился. Его губы при этом растянулись в усмешке. Он провел рукой по лицу, как будто на ней мог остаться запах той женщины.       Он достал последнюю сигарету из моей пачки, прикурил, ещё раз улыбнулся и стал рассказывать что-то про чердак, и про то, как в городке уже месяц не могут найти корову.       А мне оставалось только наблюдать за ним. Впрочем, это единственное, что я пока могу делать.       Не согрешил ли ты блудом, прелюбодеянием или каким-либо другим видом плотской нечистоты?       Не услаждался ли когда-нибудь нечистыми плотскими помыслами?       Кажется, я пошел куда дальше в своем желании. Каково это, попробовать на вкус его кожу, ощутить руками её жар. Каково это, почувствовать свою власть над ним?       Что-то в голове нашептывает, что я право имею, что никто не узнает. Эти голоса перемешиваются с просьбами отца быть хорошим человеком и криками Тюлип, что тот, кому я дал это обещание, давно мертв.       Я еще раз смотрю на него: от подпирает голову рукой, и затягивается сигаретой, уже из своей пачки. Он ловит мой взгляд и улыбается.       Он греховен, а я право имею.       Мой голос гремит: «раздевайся».       Кажется, ему это не нравится, он что-то начинает быстро говорить, срываясь на крик.       Я морщусь, приказывая ему заткнуться.       Его кожа чуть соленая на вкус. Очень тонкая и холодная. Прикосновения к нему дурманят, пробуждая желания обладать им единолично, перекрыть запах этой женщины своим.       Я приказываю ему не двигаться.       Он больше не смеётся.       А мне так нравится даже больше. Он теперь мой.       Я шепчу его имя зарываясь руками ему в волосы, нагибая на скамьей. Я шепчу его имя, как молитву, когда я справляюсь с ремнем на его джинсах и спускаю их вместе с бельем ниже колен.       — Кэссиди, мой Кэссиди.