Я сказал это вслух?

День у Паргалы Ибрагима не задался с самого начала. То в диване проблемы – многие паши ещё не могут полностью признать его власть и должность, то в семье какие-то недомолвки – Хатидже Султан вновь приснилось, что Ибрагим куда-то с кем-то сбежал, после чего она весь день из виду его не выпускала, оставляя будто на поводке рядом с собой. Величественная, но такая мнимая женщина, что слов нет… но какие у неё глаза… О Аллах, Ибрагим, опять ты забыл, куда и зачем шёл! Ну сколько можно? Давай-ка вспоминай, да скорее!.. Правильно, в кабак ты шёл. У Хатидже Султан отпросился? Нет? Ну… в любом случае, если что, то Падишах на несколько секунд отвлечёт твою жену, не суть важно. Ты иди-иди… Паргалы зашёл в небольшое здание, из которого плыла весёлая музыка, а атмосфера очень располагала к тому, чтобы забыться обо всём и предаться такой прекрасной вещи, как вино. Приняв поклонения от тех, кто увидел визиря, Ибрагим глубоко вздохнул, прикрыл глаза и начал выискивать лучшего друга. – Здравствуй, Матракчи, – кивнул головой мужчина, опустившись на стул за столом Насуха-эфенди. Последний, едва завидев пашу, вздрогнул от неожиданности и уважительно поздоровался. – Паша Хазретлери… что привело вас сюда?.. – глаза воина были чуток затуманены, но Ибрагиму было как-то всё равно. Ему срочно надо было выговориться. – Ты чего, Матракчи, уже выпил фруктового самогона бочку? Утром же договаривались встретиться здесь вечером… эй, хатун! – паша махнул рукой. – Принесите нам с эфенди ещё вина. – Сию минуту, паша… – раскрасневшаяся женщина мигом побежала исполнять желание мужчины. – Так по какому же поводу наше собрание, паша? – Насух даже не заметил, как его кружка уже была в руках визиря и уже потихоньку лишалась жидкости. Мало кому известно, но выяснилось, что паше не нужно слишком много вина, чтобы его язык развязался до крайней степени. Ибрагим сидел с чуть опущенной головой уже после третьей «порции» алкоголя. Нарушение Корана? В том-то и дело, что пальмовое вино, финиковое вино, ягодное вино… всё это дозволялось – и суть в том, что для Великого визиря Османской империи этого было предостаточно… – Матракчи… – начал свою дилемму паша. – За что мне всё это, а?.. Насух-эфенди, конечно, был другом паши, но при этом его мозг ещё мыслил более-менее ясно. – Это риторический вопрос, паша? Или вы правда у меня спрашиваете причину? – Да что ты всё заладил «паша» да «паша»? Называй меня «Ибрагим», что ли. Не чужие же люди, – недовольно сморщил нос визирь. – Не буду! – упрямо мотнул головой друг. – Вы лучше выскажите мне всё, что думаете обо всём. Так станет легче. – Можно? Ну ладно… И рассказал наш паша всю свою жизнь Матракчи. В сокращении. Порой он даже вставлял отборно артистичную мимику, жесты, громкие слова, то и дело чуть не падал со стула, чем, конечно, привлекал внимание и без того заинтересованной в паше публики. Матракчи и сам не заметил, как опрокинул в себя две кружки вина, начиная потихоньку присоединяться к состоянию Ибрагима. Тот же, в свою очередь, уже вообще себя не контролировал. Да. Он хотел. Очень хотел. Очень-очень хотел поделиться всем, что накипело. – Матракчи! – небольшая пауза. – Почему Хюррем-хатун такая, а? – Мне послышалось, – выставил ладонь к уху Насух, – или вы сказали «Хюррем-хатун»? – Послышалось бы, как же… – Ибрагим внезапно замер. – Что с вами такое, паша? – Я, кажется, выпил лишнего, Матракчи… – Это и так по вам видно. – А ещё я очень хочу. Хочу Хюррем. И пряников. И Нигяр с щербетом. И Хатидже с этим… о Аллах… как же его… а! Рахат-лукумом. – Ну ладно Нигяр. Ну ладно Хатидже Султан… но Хюррем Султан? Или мне опять послышалось?.. – Не послышалось тебе, друг мой, не послышалось… Да что ж тебе всё время всё послышивае… кхм… слышится, – у паши уже совершенно заплетался язык, да так, что самые элементарные слова превращались в несуществующие. – Есть пирожное такое… красное… «Хюр» называется. Как-то в походе угостили… из Европы оно. – Аллах-Аллах… паша, я думаю, вам нужно отправиться во дворец и прилечь… – Матракчи хотел было уже помочь руками визирю подняться, как тот резко отбросил руки друга и грубо заметил: – Убери руки! Лягу только с ней! – Куда? – испугался-удивился Насух. – На стол, друг мой, на стол. Я и пирожное «Хюр»… Хюррем… Хюррем… звучит так забавно, только сейчас это понял, – хохотнул одурманенный Ибрагим. – Кхм, паша, если здесь кто-нибудь услышит... – опасливо озирался по сторонам эфенди. – Да пожалуйста! – ещё громче начал разбираться в ситуации паша. – Давайте мне Хюррем! Кто тут главный! Я тут главный! Несите мне мои пир-рожные «Хюр», а заодно и Хюррем-хатун! Будет у меня свой гар-рем! – настроение мужчины стремительно росло. Матракчи всегда был и впечатлительным, и ответственным одновременно. Он был крайне правдолюбивым, но когда дело касалось чего-то личного, он был готов кое-где и приукрасить. Ибрагим-паша же порой отличался подобными замашками, однако в этот раз Насуху-эфенди не казалось, что Великий визирь где-то придумывает. Ему бы хотелось задуматься об этом поглубже… но паша продолжал. – Вот помню, Матракчи. Встретил когда я её в первый раз… не женщина, а сказка! Какие глаза, какая фигурка, просто солнышко… но! Было нельзя, я это понимал… – тут мужчина печально опустил уголки губ. – Вот хотелось мне просто взять и убежать с ней!.. – Куда? – не унимался Матракчи. Рука паши накрыла лицо. Ну почему все его собеседники, кроме Сулеймана, конечно, такие тугодумы?.. – В Европу, где пекут пирожные «Хюр», Матракчи!.. – несмотря на сказанную с сарказмом фразу, паше стало грустно – ведь убежать с Хюррем ему никто бы не дал. – Хюррем-хатун любит Повелителя, паша, – судя по всему, несравненный Насух-эфенди предполагал, что Паргалы Хазретлери об этом доселе никогда не догадывался… – Да конечно! – махнул в тридцатый раз рукой паша. – Повелитель её любит, согласен, бесспорно, но… вот я, например, могу ей дать настоящее… Вот теперь даже пьяный Матракчи задумался. Обычно люди в состоянии «винного веселья» говорят только правду. О Аллах! Что же, оказывается, на уме нашего Великого визиря... – Вам она нравится, паша?.. Вроде бы не прошло и дня, как вы хотели избавиться от неё… – От чего там один шаг, друг мой?.. – Ибрагим вновь начал веселеть с каждой секундой. – Да, нравится она мне… она такая… такая… – Какая? – глаза художника расширились от нетерпения узнать заветную истину этого разговора. – Такая… рыжая, – в этот момент на стол что-то поставили. – О! Бананы. – Мгновенно отвлёкся Паргалы. – Я их не люблю, но вот сейчас съем. Матракчи захотелось стукнуться головой об стол от разочарования. «Какой же всё-таки любвеобильный этот наш Паша Хазретлери», – так вот он подумал в конечном итоге. – А что, если кто-нибудь доложит Хатидже Султан о ваших словах, паша? Ибрагим упоённо жуёт банан, Матракчи. Ему не до тебя и твоих проблем. Вот… вот теперь дожевал, повтори свой вопрос, смертный. – А что я такого сказал? – искренне недоумевал паша. – Например, что вам нравится Хюррем Султан… – потёр подбородок художник. – Я? Когда я такое говорил? – тёплые карие глаза лихорадочно начали бегать по помещению. – Да она, она… а что с ней не так, Матракчи? Вот, допустим, скажу я ей, чтобы долетела до нас на… на… – На перепёлке. – Да, на перепёлке! Хатидже что-нибудь не то подумает по привычке, а я раз и подстрелю из лука перепёлку! – выдал гениальный план Паргалы. – И Хатидже рада, и все рады. – Ах! – довольный вздох со стороны собеседника. Ибрагим с интересом начал оценивать реакцию друга. – «Ах» как «ах, какой хороший план, паша» или «ах» как «о Аллах» с недовольством только «ах»? – закончив сию сентенцию, Ибрагим сам невольно задумался над смыслом сказанного, но через пару секунд всё бросил и продолжил мыслить о том, чем бы ему перебить такой уже порядком надоевший привкус вина. В ответ на слишком перегруженную глубоким смыслом фразу визиря, которую сам Насух, естественно, не понял, он лишь хохотнул и начал прицеливаться, чтобы правильно лечь головой на стол. Примерно последующие три минуты Паргалы посвятил себя бахлаве, которая, как по его мнению, говорила с ним голосом Хюррем. Закончив сие деяние – а оно успело поднадоесть и сильно, паша начал озираться по сторонам, с целью удостовериться, где он находится. Завидев спящего на столе друга, Ибрагим пришёл в самую жуткую ярость в своей жизни, которая совмещалась ещё и с горькой обидой и печалью, причина которой… – Эй, Матракчи-и! – звал друга визирь. – Хатидже меня ждёт! Сначала доведи меня до дворца, а потом уже спи! Да и вообще… ты придумал мне отговорку? Со всей силы толкнув друга и тем самым чуть не спихнув того со стула – его законного местопребывания, Ибрагим получил заспанный взгляд и море горя со стороны разбуженного. – Сначала придумайте отговорку для самого себ-бя, паша… – заплетался язык у Матракчи спросонья, – …определитесь уже, что чувствует-те… – чуть зевнул, но старался нагло прямо опять не засыпать Насух, – …к Хюррем Султан… странный вы человек, паша… то ненавидите эту женщину… то волосы вам, оказывается, её нравятся, а слово «Хюр», пусть это и лишь пирож-жное… – зевок, – вызывает у вас смех… – Я сказал это вслух? – вновь погрузился в недоумения Ибрагим-паша. Остаётся лишь надеяться, что на завтрашнее утро никто из них не будет об этом помнить… ведь если очень захотеть, то можно что-то забыть?.. Да, Ибрагим, можно. Но факт сказанного, увы, не исчезнет.