Неслучившееся

Они оставались наедине ненадолго и не так часто: Анвару-эфенди хотелось ещё меньше (во избежание), но меньше не выходило. Бесцеремонность Зурова поражала. Зуров поражал. Анвар-эфенди был немного восхищён, Шарль ДʼЭвре — немного, самую малость, влюблён: французские корреспонденты могут позволить себе эдакую блажь. В журналистском клубе горели лампы, а за стенами стрекотали сверчки. Маска Анвара-эфенди играла в шахматы сама с собой, предаваясь бесконечным размышлениям о судьбах империй. Шарль ДʼЭвре за столом сидел один. Зуров завалился в клуб шумно, с грохотом и гамом — он обезоруживающе улыбался, от него пахло кислым вином и весельем: такая уж аура. Шарль ДʼЭвре — не Анвар-эфенди — склонил голову в приветствии. Зуров уселся напротив — нагло, бесцеремонно, с кошачьей грацией и чувством полной безнаказанности. Наверное, это было у него в крови. Он смотрел на доску, чуть щурясь. Наверное, Зуров слишком неусидчив и импульсивен для шахмат. Наверное. Будь его, Зурова, воля, то раскидал бы шахматные фигуры, как разорвал мысли — и достал бы карты. Игра в карты как ритуал: Зуров немного проигрывал, Шарль немного выигрывал, Анвар пребывал в смешанных чувствах, слишком приятна была маска французского корреспондента, а потом — всё наоборот, только Анвар так и не забывал, кто он на самом деле. Хорошего понемногу. Зуров забирал карты, выигрыш, если таковой имел место быть, смеялся — о, как он смеялся: искренне, заразительно и совершенно очаровательно, запрокидывал голову, и Шарль рассеянно смотрел на его кадык. Зуров был бесцеремонным: он вторгался в личное пространство — Анвар-эфенди мысленно усмехался, что за подобную дерзость, в Османской империи наглец давно бы лишился головы, жизни и чести. Зурову же это пока прощалось. В последнее время он лез целоваться — в обе щеки, как принято, в знак приветствия — щекоча лицо лихо закрученными усами. Анвар-эфенди испытывал почти суеверный ужас, Шарль ДʼЭвре задыхался от восторга и целовал в ответ. Анвар-эфенди знал, что делает это ради Турции — маска Шарля ДʼЭвре самая надёжная и прочная. Он вынужден был терпеть. В мыслях витали глупые сантименты, которые вечно всё портят. *** Выстрел в упор. В левый висок. Зуров валится на землю. Его лошадь продолжает бег. Шарль ДʼЭвре скорбит. Анвар-эфенди тоже, но есть вещи намного более значимые, чем жизнь ротмистра графа Зурова. Мир его праху. Так было нужно, и Анвар-эфенди призывает высшие силы в свидетели, что он не мог поступить иначе. Анвар-эфенди просыпается среди ночи с бешено бьющимся сердцем, отчаянно и жадно не понимая, почему. Он садится на узкой походкой койке и трёт горло, тщетно пытаясь поймать остатки сновидений. В сновидениях он слышит смех и играет в карты. Щеки горят от поцелуев. Анвар-эфенди смущён. Анвара-эфенди зацепила смерть ротмистра графа Зурова. Внезапно и нежданно, душу раздирает на части. Анвар-эфенди откидывается на подушки, устало проводя пальцами по глазам. В русском лагере давно царит ночь. Анвар-эфенди размышляет о гамбите. И элегантных шахматных партиях. Анвар-эфенди засыпает. Дни проходят в сутолоке и бесконечном напряжении. Анвар-эфенди видит сны: тягучие и пряные, чересчур желанные. А над головой сияет лохматое от звёзд высокое болгарское небо.