Красное и синее

Их поймали так глупо, на такой мелочи, что Дэдшоту хочется смеяться. С наполовину выбитыми зубами это сложно, и он лишь слабо кашляет, забрызгивая пол мелкими алыми каплями. Но и этого достаточно, чтобы рёбра мучительно заныли. Он скорчивается на полу, стараясь не поддаваться боли и панике. Уоллер, треклятая Уоллер, если бы она сразу дала всю информацию по миссии… То они всё равно завалили бы дело. Дедшот старается не жалеть себя, и это не так сложно: в соседней комнате сейчас пытают Харли, стараясь выжать из неё информацию. Дэдшот лежит, закрыв глаза, и пытается продумать какой-нибудь план. Но пока он не может пошевелиться, ни один план не сработает. — Кто тебя послал? — монотонно спрашивает человек за стеной. — Кто? Раздаётся звук удара. Харли ойкает, будто её ущипнули за задницу, и тонким дрожащим голосом отвечает: — Я была плохой девочкой. Накажи меня ещё. Дэдшот стискивает зубы: если он мог сейчас встать, пройти в другу комнату и перестрелять всех, кто там находится. Всех, кроме Харли. Её — в первую очередь… У него слишком сложные отношения с ней. Харли — это страстные поцелуи и ласки, это горячее тело, прижимающееся к нему. Харли — это гнилостный запах мёртвой плоти, её холодное липкое прикосновение к коже и безумное лицо, которое он видел через прорези век Джокера. Чёрное и белое, синее и красное — в этом вся она, Харли Квинн. Дэдшот надеется лишь на то, что после его допроса эти уроды вымотались, и Харли придётся полегче. — А как тебе это, сучка? — говорит мужчина, слышится какая-то возня, Харли стонет — теперь уже искренне, от настоящей, сильной боли. Он всё ещё не может двигаться, он всё ещё беспомощен, в голове изнутри по стенках черепа словно кто-то бьёт кувалдой. — Как тебе? — довольно говорит мужчина, снова слышна возня, и его громкое сопение — а потом вдруг яростный крик. — Тварь! Больная стерва! — орёт мужчина. Харли злорадно хохочет. — Куда же ты? — тянет она насмешливо. — Дорогой, я почти кончила, невежливо оставлять даму неудовлетворённой. Звон в голове заглушает для Дэдшота остальные звуки, и он, забыв о желании освободиться, может только лежать, съёжившись на холодном полу, и ждать, пока приступ боли закончится. Он приходит в себя от того, что плеча касается что-то влажное и тёплое. Харли Квин, девочка-клоун, стоит перед ним на коленях и озабоченно вглядывается в лицо. Одежда на ней порвана, на голых плечах синяки, и вся она с ног до головы покрыта кровью — непонятно, своей или чужой. — Как ты? — говорит Харли. — Пойдёшь, или мне понести тебя на руках, милый? — Я… уже отдохнул, я сам, — хрипит Дэдшот. — А ты — ты себя чувствуешь нормально? Харли смотрит на него так, словно это он тут сумасшедший. — Конечно, нет! — возмущённо говорит она. — Я ничего не ела со вчерашнего утра. Пойдём, купишь мне клубничного мороженого.