why so...

— Я хочу рассказать тебе о том, что случится, когда ты сдохнешь, — сказал Джером Валеска своей жертве, которая сидела перед ним на стуле со связанными руками. – Или нет, я хочу рассказать тебе о том, что будет происходить в то время, когда я пущу пулю тебе в живот. Ты не умрешь сразу. Ты будешь чувствовать, как свинец проделает в тебе дырку, это словно гребанная вишневая М-8 у тебя в кишках, и ты даже подумаешь, что все вытекло наружу, но ты не посмотришь, потому что тебе будет так страшно, что ты обделаешься. И все так или иначе вытечет наружу, ха-ха! Джером любил смеяться. Отчасти потому, что это действительно доставляло, отчасти из-за того, что его окружали слишком унылые рожи; их вежливость, участливость, односложные ответы, все это заставляло делать что-то в противовес – а если не убивать, то что? Естественно, убивать. И убивать с улыбкой на лице, с безумной улыбкой, хохотать жертве в лицо, брызгая слюной, издеваясь всячески, пока ненависть мучимого им человека не возрастет до того, что он плюнет в лицо, не имея возможности сделать что-то еще. Это не вызовет агрессии. Это вызовет еще более громкий хохот, истерический и кошмарный. — Так вот, — Джером присел на край стола и задумчиво уставился на револьвер в своей руке. Волосы, зачесанные назад, теперь из-за слишком усердного мотания головой спадали ему на лоб, стояли торчком. Совсем на секунду он стал серьезным, но потом словно спросил сам у себя WHY SO SERIOUS? — и рассмеялся. Мышцы на его лице словно неустанно работали практически двадцать четыре часа в сутки, и от этого он казался то ли пугающей куклой-паяцем, то ли клоуна из цирка ужасов; довершали же образ как раз-таки рыжие волосы. Женщина взглянула на него в свою очередь, с паническим ужасом в глазах: нет, она не пыталась просить о пощаде или кричать, призывая на помощь. Она пыталась понять своего мучителя. Как так, черт подери? Как такое может произойти? Этот малец не сможет ее убить, у него просто рука не поднимется. А будь она его матерью? —Моя мать? Ха-ха-ха, вы бы знали! Что она вытворяла, даже когда я был рядом, в другой комнате, слышал все, что она вытворяла, и ей было на это насрать, вы только представьте! — Он откинул голову в очередном приступе смеха, он хохотал так, что дергался кадык, а на глазах выступили слезы. Он досадно смахнул их рукавом полицейской рубашки, а потом склонился к своей жертве, неожиданно трагично и со всей серьезностью глядя ей в глаза. Так близко, что они на секунду соприкоснулись лбами. Он не смеялся, и, глядя на него сейчас, можно было подумать, что он никогда этого не делал ранее. Или же редко. Только по воскресеньям. — Что ты за существо? — внезапно завопила женщина, так громко, что Валеска отшатнулся и на секунду зажмурился, чувствуя, как в его мозг проникает игла из звука ее крика. — ЧТО! ТЫ ЗА СУЩЕСТВО?! Проиграл, подумала она, видя, как он садится на пол, так медленно, словно она смотрит с ним фильм на DVD и специально нажала кнопку замедления. Как пистолет в его руке повисает, грозясь брякнуться со стуком на грязный пол. Как он, подпирая подбородок кулаком, смотрит в стену, теряя ощущение времени и своего местоположения в пространстве. Гребанный ребенок. WHY SO SERIOUS? Джером Валеска судорожно сжимает оружие мокрыми пальцами, а затем спускает курок. Грохот последующего выстрела тонет в его истерическом хохоте. — Я – то безумие, которое вы все в себе так тщательно прячете и скрываете, и дохнете, не выпустив его наружу. Выстрел. — Я – выродок. Так мне говорила моя мама. Я чертов выродок. Я Джером. Джером Валеска. Я новый герой этого города. И я не сумасшедший, нет. Ха! Ха-ха! Глянь на меня, какой я сумасшедший?