surrender

— Здесь он нас не найдет, — ее приглушенный, хриплый голос раздался в тишине и тут же словно оставил тысячи отголосков, таких громких, что услышали люди, припозднившиеся горожане, что торопились домой, и тут один из них услышал, он был в курсе того, что Марго пропала, и он нашел номер телефона в справочной, и позвонил секретарю, и затем… — Тише, — шикнула Марго, совсем шепотом, умоляюще приложив палец к губам. — Тише, прошу вас. Сейчас, с потекшими дорожками туши на бледных щеках, растрепанными волосами и с застрявшим в них гребнем, с одной поднятой рукой, замерев, она походила на статую из музея Мадам Тюссо – и выглядела пятнадцатилетним подростком, девочкой, которую уличили в коллекционировании дешевых эротических журналов. На ней был халат Фредди, длиной почти до пола; пояс она затянула так туго, что ткань собиралась гармошкой на ее талии. В маленькой гостиной было темно – Марго попросила потушить везде лампы и выключить верхний свет – но та все равно умудрялась разглядеть себя в зеркало. Фредди стояла, скрестив руки на груди, в дверном проеме. Она улыбалась. — Он ни за что не подумает, что вы здесь. Да и не думаю, что ваш брат вас хватился, прошло ведь всего лишь… — Тише! Вы даже представить не можете, что он может сделать с вами, если найдет. – Марго наконец выпустила гребень из ослабевшей руки, а затем он брякнулся на пол с глухим стуком. Марго вздрогнула. – И со мной. Особенно, со мной. Фредди покачала головой. Молча покачала головой, потому что в словах сейчас не было никакого толка. Два шага, несколько шагов бессознательного порыва, свойственного только чувствительным женщинам, и Марго подалась навстречу, прижалась к журналистке так отчаянно, словно в той нашла все свое спасение. Весь свой покой. Покой, которого она никогда не знала. Ее тело все же было напряжено, сковано стальной проволокой, той, что схватывала горло, мешала спать, даже если дверь была заперта. У него всегда были запасные ключи. А вдруг у него есть запасные ключи от квартиры Фредди? Джокер с нарисованной улыбкой, он появится в дверях и протянет руки в притворной радости. Фредди – чувствовала. Фредди слишком хорошо знала людей и их слабости, чтобы не чувствовать. Ударить бы девушку, привести в себя хорошей пощечиной, так сделал бы каждый, — но не Фредди. «Нет, — шептала Марго, — нет. Нет, нет, это… это все кошмар. Один длинный, бесконечный кошмар». Лаундс жмурилась, ощущая мягкое, быстрое дыхание Марго, щекочущие касания ее волос, сердце, которое трепыхалось и стучалось в грудную клетку, грозясь пробить, — и молчала. Два шага. Марго только прерывисто дышала, но не плакала. Больше не плакала, пока Фредди осторожно вела ее в свою спальню – она, сама того не понимая, впустила ее в свою раковину, в кладовую фактов и бункер TattleCrime, но ей было бы наплевать, даже если бы она это понимала. Впервые за долгое время внутри что-то зашевелилось, и это «что-то» щипало глаза и сдавливало легкие. Марго остановилась перед аккуратно застеленной кроватью. Ее била дрожь. Фредди протянула руку – и сцепила свои пальцы с ее, холодными и трясущимися. Взгляд Марго, что последовал за этим действом, был испуганным, осуждающим. Она опустила голову, и растрепанные пряди, сползая с плеч, закрыли лицо. Но пальцы – пальцы она не выдернула, не отдернула руку, не отстранилась. Фредди услышала только одно слово – хоть в комнате стояла тишина – «можно». Марго нужно было утешение. Ей нужна была нежность, настоящая нежность и ласка, после которой не остается шрамов и кровавых ссадин. Она высвободила ладонь, но только для того, чтобы развязать пояс халата и спустить его с плеч. — Знаете, — с какой-то мрачной усмешкой в голосе произнесла она, все еще не глядя на Фредди. – Вёрджеры своих секретов не раскрывают. – Ткань сползала с ее спины, обнажая гладкую, бледную кожу, кое-где иссеченную поперечными рубцами. – И такие секреты тоже остаются при нас, мисс Лаундс. Ее руки замерли, когда Фредди подошла ближе; приблизилась настолько, что ее бедро – черт подери, она все еще одета – прижалось к чужому бедру. Она нервно хихикнула, когда кудрявая прядь волос Фредди почти неощутимо скользнула по предплечью. Теплые ладони девушки легли на талию Марго, и тогда та внезапно перестала дрожать. Выпрямилась, выгнулась точно ивовое деревце, вцепилась в запястья Фредди – но не для того, чтобы ее остановить. Теперь журналистка исследовала вслепую, поддаваясь движениям Марго Вёрджер, прижимаясь сзади. Неудобное положение не позволило ей удержаться в этой позиции – и она толкнула брюнетку на кровать, бездумно расхохоталась, зажимая себе рот, и следом услышала смех Марго – та хохотала, запрокинув голову, безумно хохотала, вцепившись себе в волосы. Ее смех резал слух. Фредди прижала ладонь к ее губам – и Марго цапнула ее за палец, не прекращая смеяться. — Марго, вы… — «В порядке?» Растрепанные по белой простыне волосы, черными угрями извивались пряди; Марго смеялась, Марго с силой прижимала Фредди к себе, Марго захватила ее бедрами в живой капкан. Ее голубые глаза, широко распахнутые, заставляли Фредди тонуть в их влажной глубине; ее поцелуи оставляли железный привкус крови. Кровавая ткань бюстгальтера, шершавая на ощупь; Лаундс целовала прохладную кожу выше кромки этой ткани, задевая ее подбородком. Они обе тонули в крови. Мокрые, исступленно-быстрые касания губ. Фредди все еще одета, но это не мешает ей спускаться ниже, стараясь двигаться в ритме хриплого дыхания Марго – сантиметр обнаженной кожи, горячие поцелуи, рваный шепот, слова в котором не имеют ровно никакого значения. Марго кусает пальцы и не может перестать смеяться. — Фредерика, — нервно, испуганно. Она сжимает бедра, и Фредди почти задыхается в тисках. У нее сильные ноги. — Фре-де-ри-ка. Джинсы летят прочь. Блузка рвется от натиска неосторожных, мокрых пальцев. Фредди наступает снова, обнаженная, возбужденная; она целует искусанные губы Марго вновь и вновь, удерживая ее голову двумя руками. Марго сдается. Много-то и не нужно: лишь два нагих тела, сплетенных в дивной, внезапно вспыхнувшей страсти. Это выглядит красиво на полотнах, развешанных на неприступных, массивных, давящих стенах, это выглядит возбуждающе на экране, в действии, но Боже, это нестерпимо и давяще, это страшно в своем смертельном, адском наслаждении, когда… Фредди слышит ее сдавленные стоны и чувствует давление напряженных гладких бедер, когда ласкает ее языком – пресный, сухой запах знакомого геля для душа, ее собственного, из ее собственной ванной, такой же тесной как раковина. Фредди полагает, что и у ее кожи такой же вкус. Марго изгибается в плавном, бешеном танце страсти, медленно разводя бедра под напором ее всепоглощающего точно лесной пожар желания. Марго царапает плечи Фредди, время от времени хватая пальцами ее волосы. Новые и старые шрамы слегка ноют от трения о простыню, и Фредди это знает. Фредди держит ее за руку, когда та истерично кричит, кончая. Теперь на ладони Лаундс есть ее персональные следы, едкие царапины от ногтей. Как и на плечах. Но это не больно, нет, — это по-дурацки радостно. Как и поглаживания, бесчисленное количество раз, которыми извиняется Марго, проходясь прохладными ладонями по горящей коже. Вылизывая языком точно собака. И только когда она засыпает, все еще тревожно хмурясь, Фредди присаживается рядом и пальцами гладит ее лоб, пытаясь разгладить эту тревожную морщинку. Видит ее маленькие ладони словно в первый раз. Алый, кровавый оттенок лака. Они тонули в крови. Обе.