На дне

Ты хочешь быть в чести, оставшись чистым, Играя честно, выиграть обманом! У. Шекспир «Макбет»

Было бы легче, если бы ты ненавидел меня. Открыто, от всей души, с полной отдачей. Придирался. Демонстративно не разговаривал со мной. Игнорировал. Избегал. Даже если б ты уволил меня, я бы понял. Но ты ведешь себя, как ни в чем не бывало. Как будто между нами ничего не случилось. Как же меня бесит эта твоя черта. Привычка сглаживать углы. Сбегать от проблем. Уходить от темы. В упор не замечать очевидного. Ждать, пока все само рассосется. Терпеть не могу опилки в твоей голове. - Ты сегодня рассеянный, Янасе-кун, - обронил мангака с некоей лукавостью во взгляде, кладя в стопку передо мной уже третью страницу, которую следовало довести до ума. Я уже и не вспомню точный момент, когда рисование перестало отвлекать меня от надоедливо жужжащих в мозгу мыслей, перестало приносить былой восторг, былое облегчение и забытье, превратилось в отточенные до автоматизма движения пальцев. В конце концов, последние годы только ты являлся моим вдохновением. Теперь оно почти иссякло. Я расправил плечи на секунду и размял шею. - Ничего особенного. У одного из авторов, на которых я работаю, сегодня был дедлайн. - А-а, Ёшикава Чихару-сан опять пропустила последний срок? - понимающе улыбнулся собеседник. Вопрос ответа не требовал. О легкомыслии Ёшино Чиаки, который скрывал свою чувствительную натуру под женским именем, в авторских и редакторских кругах уже слагали легенды далеко не хвалебного содержания. Невнимательный, неорганизованный, вечно витающий в облаках тип, изгнать которого из своей головы не в моей власти. Еще несколько часов назад мы сидели за одним столом и в спешке, в четыре руки, прорисовывали персонажей твоей манги, хотя именно в этом автору никто не должен помогать. Но мне ты доверил это кропотливое, тонкое, личное, почти интимное дело – в критической ситуации, когда до сдачи оставалось меньше половины ночи! Мы трудились в такой тесноте, задевая друг друга локтями и соприкасаясь коленями, - в глазах темнеет и бросает в жар, едва подумаю об этом, - но ты не проявил ни капли смущения или опасения. Разве ты не боишься меня после того, что произошло? Разве моя близость не неприятна тебе? Хватит этого притворства. Пока я, усилием воли не позволяя векам окончательно слипнуться, со скрипом заштриховывал указанным способом последние фреймы, мой работодатель приводил в порядок рабочее место: сметал ошметки ластика, сортировал карандаши и перья по толщине в отдельные коробочки, отмечал, какие раскадровки уже перенесены на чистовик. Савамура-сенсей, зрелый мужчина с уже пробивающейся сединой на висках, мангака с более чем двадцатилетним стажем, внушал уважение своей аккуратностью и организованностью, особенно по сравнению с моим школьным другом и по совместительству человеком, вызывающим у меня такие неоднозначные и противоречивые чувства. Когда я собрался уходить, молчавший доселе и вроде бы полностью поглощенный чтением книги сенсей вдруг окликнул меня: - Не пора ли тебе выпустить собственную мангу, Янасе-кун? Таланта художника и многолетнего опыта работы ассистентом у тебя больше, чем нужно. Я довольно угрюмо уставился на Савамуру-сана, не представляя, как оправдаться. Практически каждый автор, которому я помогаю с оформлением, считает своим личным долгом задать мне этот вопрос. А я за все эти –дцать раз так и не смог придумать адекватный ответ. Не говорить же правду, типа: хочу всю жизнь работать рядом с рассеянным лучшим другом, у которого ветер в голове и которого, кстати, я люблю, потому что это единственный способ почувствовать, что я ему нужен, что он хоть капельку зависим от меня. Да. Как-то слишком длинно. - Понятия не имею, о чем ее сделать, - произнес я неожиданно для самого себя, вспомнив свои треволнения по поводу отсутствия вдохновения рисовать что-либо и кого-либо, кроме Чиаки. – Кажется, муза меня покинула. - По-моему, отличный сюжет. На злобу дня, - совершенно серьезно отметил Савамура-сенсей. – Я всегда считал, что лучшие истории, которые по-настоящему трогают читателей и заставляют их верить, написаны авторами о самих себе. Невольно картинки повествования всплыли у меня перед глазами, непрошенные, кричащие яркостью и отчетливостью: трое друзей, двое из которых влюблены в третьего и закономерно ненавидят друг друга. Они знакомы со школы и с тех пор неразлучны, работая вместе и постоянно попадая в неловкие ситуации. Когда наконец в этой троице образуется счастливая пара, лишний становится злодеем-разлучником, которого читатели презирают всем сердцем. Сколько раз вам встречался подобный сценарий? Избитый штамп. Оказывается, не потому, что у писателей настолько скудная фантазия, а потому, что этот бред продолжает происходить с людьми снова и снова. Только вот в моей истории все персонажи – парни, а главный герой – тот самый третий лишний, который лишь мешает счастью парочки. Кто в здравом уме ему посочувствует? Моя воображаемая манга обречена на провал. - У вас насыщенная жизнь, если ее событий хватило на столь долгую и успешную карьеру мангаки, - я намеренно отвлекся от затягивающего омута отчаяния, сосредоточившись на разговоре. Савамура-сенсей, посмеиваясь, перевернул страницу и заложил ее пальцем. - Необязательно брать реальные обстоятельства или реальных людей за основу, описывать то, что происходило на самом деле. Иногда я пересказываю события уже созданных произведений, давно забытых, меняя сюжетные линии так, чтобы повествование стало максимально логичным с моей точки зрения. В конце концов, все, что ты можешь изобрести нового, уже кто-то когда-то выдумал. Тебе остается лишь подать это под соусом искренних эмоций. В любом случае, о чем бы ты ни писал или рисовал, в определенный момент неизменно осознаешь, что на самом деле рассказываешь о каком-то периоде своей жизни, о бесконтрольно бурлящих внутри чувствах, о скрытых в глубине подсознания мыслях и сомнениях, вкладываешь в каждого героя и абсолютизируешь в нем какую-то свою черту характера. Даже если пишешь о солдате времен Второй Мировой войны, когда сам никогда оружие в руках не держал. Недаром говорят, что произведение обнажает душу автора, сообщает о нем самом больше, чем он пытается сказать о своих персонажах. На данном этапе своего творчества я практикую занимательный прием для поиска вдохновения и свежих идей: вытаскиваю на свет скрытую или не бросающуюся в глаза читателю мораль, заложенную в известных легендах и мифах. - Это как? – мне расхотелось уходить, настолько мастер-класс от уважаемого мангаки увлек меня. Даже сонливость пропала. Сенсей, явно удовлетворенный пробужденным у меня интересом, спросил с такой хитрецой во взгляде, что я сразу почувствовал подвох: - Ты когда-нибудь слышал миф о Пандоре, Янасе-кун? - Да, еще в начальной школе, кажется. - О чем он, помнишь? - О неуемном женском любопытстве и доставленных им неприятностях? – осторожно ответил я, вдруг усомнившись под пристальным взором мангаки в надежности своей памяти. – Пандора открыла ящик, к которому ей запретили приближаться, чтобы посмотреть, что внутри, и выпустила на свободу болезни и бедствия. Савамура-сенсей откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди и сухо кивнув. - В оригинальном мифе был сосуд, а не ящик, но суть верна. В такой интерпретации эту историю пересказало бы большинство опрошенных людей, скорее даже абсолютное большинство. Но ведь губительная сила любопытства – не единственный смысл, заложенный в ней. Для чего нашим предкам понадобилось придумывать мифы? - Чтобы объяснить природные явления. Гроза считалась отображением божьего гнева, то есть Зевса, или Перуна, или еще кого-нибудь, - похоже, старик всерьез вознамерился приложить мое доселе бесполезное среднее образование хотя бы к нашей беседе. - И чтобы передать опыт – в том числе нравственный – следующим поколениям. - И при этом мифы должны были быть максимально короткими для простого запоминания и воспроизведения, ведь письменность тогда еще не придумали, - горячо добавил автор. - Поэтому в каждом таком мини-рассказе старались собрать максимум мудрых уроков. Ограничиваться одним было бы слишком расточительно. Но в нашей памяти откладывается обычно только самая очевидная мораль. Вот я и изучаю мифологию, открываю ее для себя с новых, порой неожиданных, сторон. В «Пандоре», например, я обнаружил еще две любопытные, извини за каламбур, идеи. - И мне посчастливиться их услышать? – без намека на сарказм, полностью заинтригованный, спросил я. Седовласый сенсей хмыкнул и потрепал щетинистый подбородок. - Раскрою одну, в качестве аванса, - я весь превратился в слух. - Любопытство Пандоры, конечно, центральное звено ее личности, но почему все остальные качества мы упорно оставляем без внимания? Пандора в переводе с греческого означает «всем одаренная». Причем она была не только умом да красотой богата, но также хитростью и лживостью. Она обольстила, соблазнила Эпиметея, лишив того здравого смысла, заставив нарушить обещание не принимать даров Зевса. Мы можем только предполагать, какие меры ей пришлось для этого принять – миф об этом практически умалчивает. «Красотой пленила его Пандора». Но мы, как уже пожившие на свете люди, понимаем, что красота всегда значила немного. Я ощутил шевеление в районе загривка – словно ветерок пробежал по затылку. Обрывки мыслей закружились там, в потаенных уголках мозга, неуловимые и тихие, словно кто-то шептал мне на ухо, слишком быстро и неразборчиво. Но я чувствовал зарождение чего-то значимого. Полезного. Запретного. - А вторая неявная мораль? – отвлекшись от настойчивого «шепота», поторопил я. Савамура-сенсей пододвинул ко мне книгу с торчащим в середине ярким язычком закладки. На обложке значилось: «Мифы Древней Греции». - Вторую сам найдешь. Вышел от мангаки я навеселе, перематывая и проигрывая про себя новое воплощение образа Пандоры. Коварная обольстительница. Обманщица. Добившаяся своего хитростью и изворотливостью. Возможно, не брезговала грязными методами. Не то что я. Горький привкус во рту, и меня охватила злость. Я талантлив, хорош собой, обаятелен, остроумен, вечно вытаскиваю твой зад из огня, задвигаю свои мечты, свои амбиции художника и автора на антресоли ради тебя!.. Ты сам признавался, что со мной тебе интереснее, лучше, чем с Хатори! Так почему же ты с ним, упрямым занудой-трудоголиком, а не с таким великолепным мной? Что за нелогичность! Издевательство. Насмешка… Сколько раз я намекал тебе, сколько раз признавался открыто… черт, я домогался тебя с откровенной настойчивостью, а ты просто извинился и сказал «я перезвоню». Даже не рассердился толком! Ты будто не воспринимаешь меня всерьез, как раньше не воспринимал Хатори. Продолжаешь говорить одни и те же фразы, одни и те же хвалебные оды в мою честь и про важность нашей дружбы, про крепкую привязанность ко мне и мою нужность, но с каждым разом они теряют в весе. В ценности. Заезженные, как заученный текст, звучат все более безлико и равнодушно. Смысл часто повторяемых слов стирается, выхолащивается и исчезает, и они становятся лишь пустым набором звуков, машинально воспроизводимых. Как я могу им верить, если самая моя наглая и противная в своем отчаянии попытка присвоить тебя не вызывает никакой отдачи? Я остановился и присел на ближайшую скамейку. Разболелась голова. В сёдзё-манге третий лишний в итоге сдается, желает главным героям счастья, а впоследствии автор выдумывает ему подходящую вторую половинку, чтобы у всех настал хэппи-энд. Стоит ли отступиться от Чиаки ради его счастья? А что, если это навсегда? Моя любовь к нему? И нет никакого утешительного приза для меня от творца наших судеб? Да и счастлив ли Чиаки с Хатори? По его непрекращающимся жалобам и возмущениям этого не скажешь… Пандора-обольстительница соблазнила Эпиметея, лишила его разума. Ее цель оправдала средства, раз о них в мифе не упоминается. Стоит ли мне последовать ее примеру? Неразборчивый шепот в ушах стал громче. План уже созрел в мозгу. Нужно лишь отпустить сцепление, тот тормоз, на который я жму уже по меньшей мере десять лет. Сняться с ручника и покатиться вниз. Хотя бы из чистого любопытства, что там, на дне. И я открыл ящик. * * * Скромный пир по случаю выхода пятого тома новой манги Ёшикавы Чихару состоялся только через три недели, когда крайний срок сдачи первой главы шестого не то чтобы разверзся адовой пастью инферно под нерадивым автором, но уже начал изрядно припекать со спины. Но Чиаки привык наступать на одни единственные грабли каждый месяц. Надеюсь, по части людей он не такой же однолюб. Гуляли в огромной квартире виновника и зачинщика торжества, который с барского плеча закупил горячительных напитков человек на двадцать, хотя гость был всего один – собственно я, приволокший на себе крабов и суши в качестве закусок. Дверь мне открыл серьезный и мрачный, как сама смерть, вызванная на работу в выходной, Хатори. Его присутствие на маленьком празднике неизбежно по многим причинам, главные: а) он живет вместе с Чиаки (хотя собственное жилье у него имеется); б) Чиаки больше никогда нельзя оставаться со мной наедине. То ли потому, что суровый редактор не верит в мою порядочность и честность (в чем его даже я не могу винить), то ли из-за беспечности Ёшино, который большую часть времени вообще не понимал, что происходит. Обменявшись с соперником выразительными взглядами и едкими приветствиями, я проскользнул мимо него в гостиную, чтобы успеть обнять лучшего друга, пока мне не воспрепятствовали. В общем, вечеринка выдалась тихая и не столько веселая, сколько алкогольно-заливательная. Не пьяная, а именно алкогольно-заливательная, потому что пьяная в моем понимании подразумевает всякого рода безумства, глупости, дурацкие игры или истории. В нашем случае мы чинно сидели на полу каждый за своей стороной кофейного стола, подложив под пятые точки подушки, и безостановочно пили, сначала шампанское, потом пиво. Из всех троих только Чиаки заполнял нескончаемую паузу своей трескотней о приближающемся летнем фестивале или автограф-сессии обожаемого мангаки. Я, подперев щеку ладонью и блаженно улыбаясь, изредка вставлял комментарии, демонстрируя свою заинтересованность. Хатори предпочел тяжелое молчание, ритмично делая глотки из банки через равные промежутки времени. Изредка я ощущал на себе его презрительный, полный разъедающей ненависти взор, но встречать его своими глазами не спешил. Сейчас мне хотелось насладиться неформальным общением с Чиаки, всепожирающая злость и недовольство Хатори подождут. Ёшино отключился через час головой на столе, предварительно опрокинув початую банку пива. На полу в считанные мгновения расплылась желтовато-коричневатая лужа, но ни один из бодрствующих не ринулся на кухню в приступе чистоплюйства. Вместо этого я наконец-то повернулся лицом к бывшему однокласснику и спросил: - Ну что? Помутневший взгляд Хатори от неожиданности слегка прояснился. - В смысле? Я ничего не говорил, - и залпом допил остатки пива в банке. - Но хотел и еле сдерживался, пока Чиаки был с нами. Я не прав? Или ты чисто из спортивного интереса пытался испепелить меня силой мыс… - Это все ты, не так ли? – резко перебил соперник охрипшим голосом. - Что? - неприятная дрожь пробежала по ладоням, хотя ничего конкретного мужчина напротив не сказал. - Слухи в издательстве – твоя работа? – хлесткий вопрос в лоб, сопровождаемый подозрительностью в глазах и игрой желваков. Разгоряченная кровь быстрее побежала по жилам. Я развеселился, проснувшийся азарт и отключившийся благодаря алкоголю инстинкт самосохранения подначивали во всем сознаться. Но я еще держал себя в руках. Зато заставить Хатори броситься, помахав перед ним красной тряпкой, показалось забавным и вполне логичным следующим шагом. - Имеешь в виду насчет перевода? Я слыхал, кто-то видел бумаги, подписанные Такано. Слыхал, потому что не могу позволить себе ходить, заткнув уши пальцами, – видишь ли, руки заняты. Сплетни быстро распространяются: слово здесь, подмигивание там, чья-то больная фантазия все это обработала и пересказала – система, налаженная веками. Метод испорченного телефончика, благодаря которому изначальный источник слуха вычислить невозможно. Даже не надейся, что тебе это удастся, - последнюю фразу я произнес с трудноуловимой издевкой, будто дразня своей безнаказанностью. Хатори побагровел. – Да и что даст тебе поиск виновного? С каких пор тебя вообще волнует, о чем там шепчутся в «Марукаве»? - С тех самых, как эта информация… этот абсолютный бред дошел до Чиаки. Я едва успокоил его. Тебе эта ситуация больше всех на руку! – Хатори вцепился в край стола и напрягся, словно готовый в любой момент вскочить и схватить меня за горло. Я насмешливо фыркнул, невозмутимо делая следующий глоток. - А, так вот каков твой план! Обвинять меня в каждой вашей ссоре! - Мы не ссорились! – взревел соперник, грохнув кулаком по столу. Чиаки дернулся, мы замерли, в немом оцепенении наблюдая, как он вытягивает руку поперек столешницы – аккурат между нами! – и устраивается на ней щекой. Приподнявшийся во вспышке ярости Хатори медленно опустился обратно на подушку. Я стер с лица всякое подобие улыбки и протянул тихо и ядовито: - Людям не нужна причина, чтобы трепать языками. А если собираешься наговаривать на меня, то ты обречен. Чиаки слишком сильно привязан ко мне, чтобы так легко отказаться лишь по твоему науськиванию. Как ты еще не понял этого? Чем напористее ты будешь очернять и ругать меня, тем упорнее он станет меня защищать. Вот что действительно мне на руку. Ты сам виноват во всех своих неудачах, - я смотрел в его налившиеся кровью глаза и чувствовал, на уровне интуиции чувствовал, что именно должен сказать, чтобы он сорвался. Но должен ли? Бедствия уже высвободились из ящика. Бесполезно пытаться задержать их размножение. - Не забывай, - я понизил голос еще немного и наклонился вперед. – Не забывай, что Чиаки и к тебе привязан, еще крепче и дольше, чем ко мне. Как ты можешь быть уверен, что он встречается с тобой из любви, а не из чистого страха навсегда потерять? Всплеск боли, смазанная перевернувшаяся комната, звон банок, крик Чиаки. Падая на спину от мощного удара в челюсть, я зацепил коленями кофейный столик и опрокинул его, вырвав из пучины пьяных сновидений автора по кличке «недоразумение». Рот наполнился кровью. Я сплюнул ее на пол и попытался встать, угодив локтем прямо в лужицу пива. Рукав промок насквозь. - Что… что произошло? – слабым голосом пролепетал Чиаки, пытаясь сфокусироваться на развернувшейся сцене. Зрачки Хатори испуганно расширились от предвосхищенной реакции партнера на то, как он обошелся с его лучшим другом. Я вытирал рот ладонью, пряча за ней самодовольную улыбку. – Ю, у тебя кровь идет! Пальцы Ёшино, сероватая кожа которых надежно пропиталась чернилами и тушью, потянулись к моему лицу и осторожно до границы с нежностью ощупали опухшую щеку и кровоточащую губу. Я поморщился скорее машинально, чем от реальной боли. Прикосновения Чиаки всегда приятны. При отзвуке моего полупритворного шипения выражение его глаз изменилось с заботливого на сердитое, линия рта дрогнула и изогнулась. Он развернулся к Хатори, сжав кулаки. - Зачем ты напал на Ю? Что он тебе сделал?! Хатори кинул на меня затравленный, бешеный взгляд из-под бровей и ничего не ответил. Как бы он ни упирался и ни убеждал себя, что мои слова – чистой воды блеф, теперь подсознательно он будет избегать говорить обо мне что-то плохое в присутствии Чиаки. Для профилактики. Но в данный момент пользы ему это не принесло. Ёшино, похожий в своем возмущении на взъерошенного воробья или, точнее, на бойкого ребенка с уязвленным самолюбием, который вот-вот начнет колотить дразнящего его взрослого кулачками, будучи плюс ко всему ощутимо пьяным и потому пошатываясь, обрушил на Хатори тираду, упрекающую его в самых разных вещах, никак даже со мной не связанных, а касающихся конкретно их отношений. Давно накопившиеся невысказанные обиды, раздражение на надоедливые привычки партнера, безосновательная и обоснованная ревность, страх и разочарование – все это безудержным потоком выливалось из затуманенного алкоголем и тем самым ничем не ограниченного сознания Чиаки. Он даже забыл, из-за чего, собственно, начал кричать на Хатори. Забыл или уже не придавал значения моему присутствию. А я… я внимательно слушал. И мотал на ус. Взгляд Хатори утратил всякие эмоции, стал совершенно пустым, а лицо – непроницаемым. Будто не замечая разбитого состояния своего любовника и его расстроенных чувств, мужчина забрал с рабочего стола Чиаки законченные раскадровки, снял с вешалки пиджак и ушел. Как только дверь за ним закрылась, Ёшино умолк и рухнул на диван. Я готовился увидеть его слезы. Но он не заплакал. * * * Следующие пару недель от Чиаки не было вестей. Он не связывался с ассистентами, чтобы составить график, не отвечал как на звонки издательства, так и на мои. Пропустил сдачу рукописи. И отсроченную сдачу тоже – день, когда «Изумруд» в действительности вышел без очередной главы от Ёшикавы Чихару, наконец, настал. Дверь в квартире автора никто не открывал. Хатори трезвонил мне по несколько раз на дню и иногда даже наведывался в гости – проверить, не вру ли я. Конечно, я беспокоился за друга ничуть не меньше его никудышного партнера, но так совпало, что сразу у двух мангак, на которых работаю, заболела половина помощников. Груда недорисованных страниц достигла моей макушки, из-за чего время на терзания о судьбе Чиаки резко сократилось. Однако, уверенный, что чересчур привязчивый друг долго не протянет в одиночку, почти не удивился, когда, очередным поздним вечером вернувшись с работы, нашел его на пороге своей квартиры, сопящим в обнимку со спортивной сумкой. - Я ездил в Осаку. Всегда хотел там побывать, - впервые друг подал голос уже после того, как я отправил его в ванну, после чего приготовил из завалявшихся в холодильнике полуфабикатов нечто удобоваримое и съедобное, и мы поужинали. Стоило, наверное, вправить ему мозги насчет внезапного исчезновения и, в первую очередь, полного игнорирования главного редактора «Изумруда», но играть в плохого полицейского – не моя прерогатива. Особенно когда все складывается так удачно… - Знаешь, я удивлен, что ты не сказал Хатори, куда направляешься. Он переживает, - прощупал я почву для дальнейшего продвижения по стезе Пандоры. В глазах Чиаки промелькнуло что-то, отдаленно напоминающее затаенную радость, на потом его взгляд ожесточился. - Видеть его не хочу, - упрямо и вполне уверенно заявил он. В душе я возликовал, но, естественно, не показывал этого. Просто сидел с мягкой улыбкой напротив Чиаки, милого и нелепого Чиаки, наедине впервые спустя долгие месяцы, и нас разделял только стол и несколько грязных тарелок на нем. - Мне очень стыдно за тот раз, - помолчав, пробормотал друг, отведя взгляд. – Я не хотел кричать, просто напился… а он ударил тебя, хотя обещал, что не станет ревновать, если мы будем под его присмотром… ни с того, ни с сего… даже не оправдывался!.. Нет. Неправда. Я спровоцировал его. Но мне не стыдно. Не стыдно… - Не хочу, чтобы ты решил, что у нас всегда так… - я жаждал услышать «было», ждал его, как плывущий к поверхности ныряльщик спасительного глотка воздуха, но оно не прозвучало. – Случались недопонимания и ссоры, я надумал лишнего, он… Просто в последнее время Хатори подозрительно себя ведет, и все чаще я не могу придумать объяснения для его поступков. А он сам либо отмахивается, либо повторяет одно и то же! «Женщина, с которой ты меня видел, - наш автор». А Онодера-сан мне сказал, что она уже давно сотрудничает с издательством его отца и не планирует расторгать договор. Она даже мангу не рисует! Зачем врать? Та писательница давно положила глаз на Такано, но Хатори – мужчина похожего типажа. Я подкинул знакомому, работающему у нее редактором и растрепавшему о ее страсти к высоким, широкоплечим и суровым, но обаятельным представителям сильного пола, идею показать ей фотографию Хатори и предложить встретиться по деловому вопросу. Мол, хочет выпустить мангу по мотивам своей самой популярной книги и ищет подходящего художника и редактора. Она должна была активно клеиться к нему на этом одностороннем свидании, и Хатори, видимо, предпочел не заставлять Чиаки лишний раз нервничать. Что легко было предвидеть. И использовать. Наивная натура Ёшино не выносила, когда ее обманывали. Тактический ход. Одна фотография. Одно предложение мимоходом. Я почти ничего не сделал… - А потом я узнал о его переписке с главой издательства «Онодера», в «Марукаве» судачили о его переводе, Такано-сан вдруг вызвал меня к себе и расспрашивал, с какими редакторами помимо Хатори я б согласился поработать – якобы чисто теоретически! И я сразу подумал о той писательнице из «Онодеры», которая даже не мангака, что он хочет бросить меня и сразу все мосты сжечь! Переписку я увидел, проходя мимо компьютера Хатори в отделе «Изумруда», когда он сам вызвал меня, чтобы представить новому мангаке, которому требовалась помощь опытного ассистента. Письмо от другого издательства с темой «Договор о сотрудничестве». Я почти не лгал, хоть и понятия не имел, о чем оно. Все так, как я рассказывал Хатори: слово здесь, слово там… Испорченный телефон. А разговор с Такано – удачное совпадение. Словно провидение. Судьба. Я почти не при чем… Мой вклад в эти сплетни ничего не решал. Почти ничего. - Мы не ходим в парки развлечений или в кино. Ни о чем не говорим, кроме работы. Мне кажется, если бы мы не жили вместе, мы бы и пересекались только по поводу очередной моей манги. Он постоянно обещал, что выделит мне полностью один выходной на неделе, но каждый раз ему что-то мешало. И тут еще все эти слухи, вся эта ложь… Я уже не уверен, что могу поверить хоть еще в одно его нескладное объяснение. Душевный подъем притупился, потом, повисев на одной отметке, неотвратимо, набирая скорость, ринулся в подполье. Это горечь в твоем голосе так на меня повлияла? Почему столь невыносимо смотреть на твое усталое лицо, чувствовать наполняющее комнату разочарование и праведный гнев? Они жгут глаза и давят прессом на грудь. Дышать стало гораздо тяжелее. Я собрал тарелки и отнес в раковину, чтобы не утонуть в твоей тоске. Но твой голос исправно транслировал ее: - Знаешь, я сразу хотел пойти к тебе, сразу, как собрал вещи. Но подумал, что тут Хатори будет искать меня в первую очередь. Если вообще будет, - тарелка выскользнула из рук и упала на пол, но не разбилась. Я выругался, досадуя, что едва не перебил тебя в порыве убедить в обратном. С какой стати мне сейчас защищать Хатори?! Оклеветанного Хатори. Но не я оболгал его. Не я виноват в этом, многое произошло бы само собой. Я только катализировал процесс. Слово здесь, слово там. Ловко, хитро, незаметно. Он сам виноват, что не сумел справиться с навалившимися трудностями. Сам себя подставил. Я только открыл ящик. - С тобой мне спокойнее, чем с Хатори, - Чиаки закутался в халат по самую макушку. Его щеки пунцовели на фоне белых ворсинок. Я закончил с посудой и торчал в дверном проеме, не в силах приблизиться. – Без этих бесконечных ожиданий. Бесконечного вранья. Капризных хлопаний дверью. Серьезно, сколько раз я поступал по-свински, а ты даже не обижался? О чем ты? Это я тот, кто поступил по-свински, пытаясь поцеловать тебя и даже больше, а ты не придал этому значения. И меня это бесит сильнее, чем если бы ты отзывался обо мне с такой злостью, как прямо сейчас о Хатори. Как ты отреагируешь, если я скажу, что тот, кто врал и кому нельзя верить – я, а не он, без устали заботившийся о тебе по-своему? Что я, да, я, - тот, кто подставил его? Я – та самая лживая Пандора, давшая волю твоим подозрениям? Это тоже не имеет значения? - Может, тебе попозировать? – спросил Чиаки уже совсем другим, ласковым, тоном. Я взял альбом для эскизов со стола и карандаш – конечности еле-еле шевелились, как во сне. Я сел в метре от натурщика, пристроил альбом на коленях и открыл его. Занес карандаш над бумагой. Рисовать не хотелось. - Странно, что ты вдруг предложил. Мне казалось, тебя это немного раздражает… - в замешательстве выговорил я, подняв глаза. Чиаки немного распахнул халат, обнажив желобок между мышцами груди и живот в районе пупка, хотя я не просил его об этом. - Я предложил, потому что ты забыл. Ты ведь всегда рисуешь меня, но сегодня… что-то не так? Я отложил альбом. Вдохновение испарилось до последней капли. Я почувствовал себя сломленным и очень несчастным. Чиаки взял меня за руку. Его сочувствие убивало меня наравне с презрением к самому себе. - Я много думал после твоего признания, - фраза, заставившая меня выйти из состояния полного уныния и отчаяния, прозвучала как гром среди ясного неба. Пронзила меня, как молния всевидящего и всекарающего Зевса. Ты выглядел как никогда серьезно, что тоже выходило из ряда вон. – Я не подозревал о своих чувствах к Хатори, пока он… мы… ну… пока все не случилось. Пока он не сделал шаг, вот, - ты потер шею в смущении, уставившись куда-то мне в подбородок. – До этого я никогда не представлял его в роли своего… партнера. И я начал думать: а вдруг, если бы ты начал действовать первым… - Я наконец-то глядел на тебя в упор, не веря в происходящее. И страшась его. Страшась твоей непредсказуемости. Страшась слушать дальше… Страшась, что на этом все, что мои грезы рассыплются прахом. Ты вздохнул, словно принимая непростое решение. – Короче, несправедливо, что у тебя не было шанса. Выпалил и зажмурился, вцепившись в подол халата. Я помедлил, сомневаясь, стоит ли расценивать это как разрешение. Впрочем, границы дозволенного – морали, дружбы, принципов, честности, - я уже перешагнул. Перешагнул ради этого мгновения. Сердце затрепыхалось, но не так уж радостно, скорее дежурно, по привычке. Я придвинулся ближе и склонился над тобой, несколько мгновений ловя ртом чужое прерывистое, как у крольчонка в волчьих лапах, дыхание. Потом это наконец-то свершилось. Ты ни на секунду не приоткрыл глаз, пока все не закончилось. Твои губы и язык были напряжены и почти неподвижны. Я ненавидел себя, потому что осознавал: ты поступаешь так только ради меня, из соображений дружбы, справедливости, но не из любви. И, надеюсь, не из жалости. Возможно, извиняясь за свое непрошибаемое тугодумие и близорукость. Неважно, что я целовал тебя по полному праву, я чувствовал, что это неправильно, и эта неправильность испоганила момент. Это должно случиться не по справедливости или в качестве извинения, а потому, что тебя потянуло ко мне. И уж точно не из стремления насолить Хатори, чего я так упорно добивался. Отвратительная ситуация. Да, Пандора получила от Гермеса изворотливость и хитрость, и в мифе не указывается, какими конкретно методами она обольстила Эпиметея. Но и о том, что ее не мучили угрызения совести, ни слова. Напоследок крепко прижав к себе Чиаки, вложив в эти объятия всю свою признательность и мольбы о прощении, я вышел в коридор, чтобы набрать номер Хатори. Страдающий бессонницей, как я и подозревал, он снял трубку почти сразу и, услышав благую весть, обещался прибыть через полчаса и это обещание исправно выполнил. Пока парочка психов взахлеб ругалась в спальне за закрытыми дверьми, продолжив с места, где остановилась в прошлый раз, я читал при свете лампы в коридоре роковой миф о Пандоре и вспоминал, смаковал такие важные слова Чиаки. Я вертелся, извивался, как змея, очерняя Хатори и умудрившись не попасться, уповая на то, что Ёшино возненавидит его и на контрасте проникнется ко мне более глубокими чувствами. Но что в итоге вышло из моих стараний? Да, ор в доме стоит оглушительный, но, когда эмоции у них иссякнут и состоится более-менее вменяемый разговор, они помирятся, как не раз уже бывало. Чиаки разрешил себя поцеловать не потому, что злился на Хатори, а потому, что наконец принял мою любовь и уважал ее. Может, из этого факта мне следовало исходить с самого начала, отталкивается от уже имеющихся чувств? Может, перед тем, как подражать скрытым сторонам личности Пандоры и использовать грязные методы, которые, вероятно, она вовсе и не применяла, мне следовало перечитать миф, как советовал Савамура-сенсей, и найти вторую идею, такую очевидную, но незаметно и неизбежно выветривающуюся из памяти читателей? На дне ящика оставалась Надежда. Теперь я точно знаю, о чем будет моя манга.