Я помню, как я убила

Гул ветра за окном навлекал на мрачные мысли, заставлял вспомнить все страшные сцены фильмов ужасов и переносить их в реальность. Вот сейчас кто-то отомкнет дверь, а я не услышу из-за этого гула и мрачного, словно похоронного, постукивания капель дождя. Ночная улица была едва освещена, а потому ветви деревьев, извиваясь, становились чем-то еще более страшным, чем те, кто мог бы взломать входную дверь. Против людей у меня есть нож, а что у меня есть против чудовищ, о которых говорилось в фильмах, преданиях, сказках? Поэтому я, подскочив к окну, резко опустила жалюзи. Теперь я не буду с ужасом смотреть на окно, в котором отражалось мое переполненное ужасом лицо. Вздохнув поглубже, я стараюсь успокоить себя и, напевая какую-то глупую песенку, иду на кухню. Наливаю из чайника воду, которая успела остыть, пока я жалась в гостиной и вздрагивала от очередного ужаса, пришедшего в мою фантазию. Чай, залитый негорячей водой, конечно, не заваривался, и я, решив, что не так сильно и хотелось чая, ушла в ванную. Выкрутив кран горячей и холодной воды так, чтоб теплая вода быстро наполняла ванную, я сбросила с себя одежду и осторожно опустилась в нее. Тогда я сидела здесь точно так же. Расслабившись и нежившись в теплой воде. Пеной рисовала несуразные вещи и улыбалась отсутствию таланта художника, весело напевала нескладные песенки, которые сама же и сочинила. У меня почему-то было удивительно хорошее настроение. И с чем это было связано? Я уже не помню. Тогда я уже выключила оба крана и могла слышать почти все, что происходило за пределами ванной комнаты, а именно как мама слонялась по кухне и готовила ужин. Ее настроение тоже было хорошим, что бывает нечасто. Но в тот день к ней собирался прийти друг. Ну, не совсем друг... Выкючив кран, я медленно опустилась на спинку ванной. Это ежедневная процедура у меня. Набрать ванную и сидеть, пока не вспомню о каком-то более важном деле или пока глаза не начнут смыкаться. Я совсем не боюсь ванной после того, что случилось тогда. Хотя все окружающие думают иначе. Конечно, ведь они не знают правды. Я уже опускала свою влажную ногу на скользкий кафель, когда услышала, как кашляет мама, видимо, подавилась чем-то. Я не торопилась выходить из ванной комнаты, я просто стояла и чего-то ждала, а когда услышала, как мама начинает задыхаться и хрипло звать меня, я вернулась в ванную и снова включила кран. Я ничего не слышала, меня не было при ней, работал кран, и я мыла голову, поэтому я не слышала того, что происходило на кухне, не слышала. Не слышала, что она подавилась. Не слышала, что она звала меня. Не слышала, что она умирает. Опуская ниже голову, я намочила волосы и налила шампуня в ладонь, после чего массажными движениями нанесла на волосы. Я ведь, правда, ничего не слышала? Смыв намыленную голову, я промыла ее бальзамом, снова прополоскала и начала выпускать воду из ванной. Одна нога опустилась на холодный кафель, другая, и я смотрю на себя в зеркале. Серые глаза с интересом рассматривают меня из зеркала. А тогда мои глаза трусливо смотрели в зеркало, а в голове была всего одна мысль: «Что будет, когда я выйду?» Прошло уже полчаса, и ни единого звука не раздалось вне этой комнаты. Я обернулась полотенцем и тихо отправилась на кухню, где увидела распростертое на полу тело мамы. Я не жалею об этом, я правда не жалею. Я устала от нее, я больше не могла терпеть ее и жизнь с ней. Она не знала, насколько сильно я ее ненавидела. Но с того момента что-то темное осталось во мне. Страх. И понимание того, какие же поступки я могу совершить. Никто не знает, что на самом деле со мной происходит, что я застряла в трясине своих мыслей и чувств и постепенно в ней тону, и никто не может мне помочь.