Letters to Steve

— Мне нужно подумать, — произносит Тони. Произносит так, чтобы фраза «А тебе пора» буквально повисла между ними жирным намеком. У Тони слишком выразительные глаза, чтобы не суметь прочесть в них близость точки невозврата. Стив пока не может определить, достигли они ее или еще нет. Для начала нужно повесить какую-то выразительную бирку на их отношения. «Приятели». «Друзья». «Знакомые». «Коллеги» — и это звучит совсем уж по-идиотски. — Только предупреди меня, если решишь предпринять что-нибудь экстраординарное. Тони не улыбается в ответ. Дергает плечом, тянется к коммуникатору, но тут же передумывает, пальцами трет переносицу. Стив редко видит его таким. До откровенного растерянным. Он не знает, правильное ли принял решение. Да кто теперь скажет? Вера в собственную правоту — все, что ему остается. А потом все полетит к чертям. Стив некстати вспоминает про письмо. Теперь он удивляется, когда получает бумажные письма. Новый век все кричит о гаджетах, приложениях и высокоскоростном трафике, в нем письма мелькают белыми пятнами, тоской по времени, которое никто особо не помнит. Узнать его адрес, при наличии определенных навыков и все того же интернета, не так уж и трудно. Письмо помято, бумага истрепалась, как будто доставляли его долго и в мучениях. Открывать не хочется, первый порыв — выкинуть и не пытаться выяснить: это такой элегантный способ прислать угрозу или признаться в искренней любви. Рука не поднимается. В письме есть что-то ритуальное, живое и настоящее. Утром он быстро прячет конверт за пазуху и практически тут же о нем забывает. Есть вопросы, которые нужно решить, и чем скорее — тем лучше. — Ты теперь ответственный за весь этот цирк. Вот и руководи процессом. А мне правда нужно подумать. Точку невозврата они еще не перешли. Но уже очень близки к ней. На грани. Все рушится, сыплется. Равновесие слишком тонкое, качнись слегка не в ту сторону — и полетишь в пропасть, опомниться не успеешь. И между ними повисает молчание. Такое — что от невысказанных обвинений оглушающе звенит в ушах. — Я буду на связи, — Стив поднимается из недр чудовищной конструкции, по странному стечению обстоятельств названной креслом. Он страшно не любит выпускать ситуацию из рук, вот только сейчас придется положиться на вселенское провидение. По имени Пеппер Поттс. Вся поза Тони — стремительное ожидание. Уйди уже отсюда, Роджерс. Проваливай. Все сказал, все испортил. Мне нужно проанализировать. Посоветоваться. А ведь Пеппер плохого не посоветует, это и дураку понятно. *** Девушка ловит его на улице, но не так уж далеко от Башни. Азиатка, в чем-то даже очень симпатичная. Она не сталкер, самая обыкновенная журналистка и просто выполняет свою работу. — Вы ведь Стив Роджерс, — она не спрашивает, а утверждает. Очень навязчиво, слишком самоуверенно — только так сейчас и можно. — А вы? — вопросом отвечает ей Стив. Он умеет соблюдать правила приличия, ведь Сара Роджерс не растила грубияна. Вместо ответа она протягивает ему карточку — вульгарную, яркую, совершенно нелепую. Информация забита на ней с двух сторон, Тони — тонкий ценитель делового этикета — втолковывал ему, что в современном мире так не принято. Контакты пишут только с одной стороны, потому что с другой ты можешь захотеть записать что-то свое. Искренне полагал, что Стиву это знание когда-нибудь пригодится. — И вы хотите?.. — Интервью, конечно же. Но вы мне сейчас его не дадите. Стив удивленно вскидывает бровь. — Вам же нужно все обдумать. А мне просто жизненно необходимо взять интервью у директора Мстителей. — И что я получу взамен? — Информацию. Подумайте, что вам будет интересно. Только подойдите к вопросу творчески. — Вы можете добыть информацию, которую я не смогу получить сам? — ему не хочется говорить излишне резко, но что-то такое сквозит в его тоне. Ироничное. — Стив, ну понятное дело. Иначе я бы и подходить не стала. *** Квартира встречает тишиной и ощущением затхлости. Законсервированности. Это неважно, он в любом случае скоро съедет, нет никакого смысла тут оставаться. Стратегически вернее жить в Башне, ближе к команде и ко всем видам коммуникаций, известным современной науке. И тем, о которых ей еще только предстоит узнать. Стив щелкает выключателем, открывает окно, впускает свежий воздух и запах дождя. Пару мгновений смотрит на улицу, по которой непогода гонит потоки людей под яркими зонтами, заставляет торопиться и изменяться. Только понаблюдай некоторое время — и они в точности воспроизведут такой же непогожий день далеких тридцатых годов, повторят путевые узоры, по которым люди спешили более семидесяти лет назад. Этих людей давно уже нет. Стив отходит от окна, снимает куртку и краем глаза замечает, как белый прямоугольник падает на пол. Усмехается собственной неуклюжести, поднимает письмо, чувствуя, как мятая бумага прямо-таки обжигает нетерпением подушечки пальцев. Было бы неплохо попытаться что-то сделать с ужином, и только потом спокойно почитать. Или избавиться от него. Но избавляться от конверта Стив точно не будет. Не в его правилах, он слишком любит во всем разбираться. Разрывает конверт, стараясь не попортить содержимое, достает сложенный в несколько раз лист бумаги, разворачивает. Убористый почерк сначала плывет перед глазами, сфокусироваться получается далеко не сразу. Беглого взгляда на буквы — острые, злые, черной ручкой вдавленные в бумагу — хватает, чтобы сердце забилось чаще, и странное покалывание пронеслось по кончикам пальцев. Он знает этот почерк слишком хорошо. Наверное, лихой наклон заглавной «Д» ему знаком даже получше, чем самому автору. И «о» от «а» он тоже отличать научился. Со временем. Роджерс, Давай по порядку. Я долго думал, стоит ли вообще связываться с тобой или нет. Пришел к выводу, что не дать тебе шанса прояснить хотя бы наше отношение друг к другу — просто бесчестно. А мне не хотелось бы, чтобы ты запомнил меня таким: переломанным, безвольным убийцей, да еще и бесчестным. Сразу проясним один ключевой момент. Не пытайся связаться со мной. Не ищи меня. Не выясняй, откуда пришло это письмо. Бессмысленно затратишь кучу сил и ресурсов, а меня там уже давно не будет. Отзови от меня своего пернатого дружка. И уж подавно не пытайся натравливать других своих… друзей. Это будет преследованием, бесчестным уже с твоей стороны. Я не собираюсь кормить тебя ложными надеждами, по факту — мы никто друг другу. Я был в музее, ознакомился с информацией и могу представить твои впечатления от нашей встречи. Шокирующе. Что ж, для меня это тоже было шоком. Я хочу быть с тобой честным до конца, ведь кроме честности нам уже ничего и не осталось, согласись. Не ищи во мне человека, которого помнишь. Там, откуда я, очень успешно умеют вытравливать остатки личности. От твоего друга во мне ничего не осталось, зато есть тонна механизмов, которые при нашей встрече легко заставят мертвой хваткой вцепиться тебе в глотку. Я благодарен тебе за то, что ты сделал, и я верю, что ты неплохой человек. Но пока ты преследуешь меня, меня легче найти. Сесть на хвост тебе. Это очень глупо, потому что слишком высоки ставки такой прихоти. Это и есть самая обыкновенная прихоть, поверь. Я знаю, ты многое мог бы мне высказать. Почему я вытащил тебя из воды? Черт его знает, какие-то остаточные рефлексы. Не надо думать, что на все нужно время. Сосуществовать вместе мы не сможем. Нет. Ты видел папку. И ты видел, что со мной делали. Просто представь, что за сухим канцелярским языком, которым изложены факты и параметры, стоит живой человек. Дорогой тебе друг. Которого ты не пытался искать. И которого все это время убивали раз за разом. Систематически. Разными способами. Болью — ее было очень много. Психологическим насилием — фактами твоей смерти в том числе. Газетными статьями. Героически погиб. Разбился. Ведутся поиски, шансов нет. Хирургическими операциями. Заморозками — очень длительными. Модифицированный организм такое пережить может. Но ты же сам прекрасно знаешь, жидкости в клетках замерзают с разной скоростью, кристаллизуются, разрывают внутри все к чертям. Только вот это не так важно, когда потом из тебя еще током дух вышибают. Раньше так лечили безумие. Изгоняли голоса в голове. Вот из меня изгнали Баки Барнса. Так что давай просто распрощаемся и поставим точку на всем этом. Не пытайся искать меня. Это моя единственная просьба. От письма этого избавься, наверное. Не живи прошлым. Двигайся вперед. У тебя все есть для этого. Ты же просыпаешься утром, смотришь в зеркало. Видишь там такого клевого черта? Ловишь на себе взгляды на улице? Пользуйся этим! Д.Б. Некоторое время Стив просто сидит и смотрит на бумагу. Вопреки изложенной просьбе, пытается понять, откуда письмо взялось, в чьих руках побывало, кто его доставлял. Какие запахи впитало по дороге, в каком настроении находился тот, кто его писал. В ушах звенит, сердце колотится о грудную клетку. Хочется вскочить с места прямо сейчас, помчаться к Старку, провести над бумагой все возможные манипуляции, анализы, исследования, выяснить, откуда она такая взялась, и ринуться туда, сломя голову. Но Стив глубоко вздыхает и остается на месте. У всех есть право на выбор. Это самое важное, это его правило, от которого он отказываться не собирается. Баки выбор сделал. И Стив может только уважать его решение. — Спасибо, Бак. Умеешь поднять настроение и поддержать, ничего не скажешь.