Магия шерсти

Если бы оптимизм Андерса хоть на толику перевешивал его трезвый взгляд на вещи, то он сказал бы с полной уверенностью: лечебница процветает. Ну, настолько, насколько в Клоаке вообще что-то может процветать, мох, плесень и воровство не в счёт. Но именно сейчас от того оптимизма, который когда-то обитал на задворках характера целителя, кажется, не осталось и горсти, и поэтому, если бы его спросили, как дела в лечебнице, он бы ответил, с хрустом распрямляя уставшую спину: идите в Тьму, уважаемый, катитесь Глубинными тропами подобру-поздорову. И дверь за собой закройте с той стороны. Да, и скажите там, что на сегодня приём окончен! В лечебницу сползались со всей Клоаки. В лечебницу шли на своих двоих, шкандыбали на костылях и приносились в полубессознательном состоянии со всего Нижнего. В лечебницу, кажется, наведывался весь Киркволл, судя по тому, насколько Андерс уставал. Бывали дни, когда больные начинали собираться у дверей ещё до рассвета, маяча в тумане колченогими и колчерукими призраками, и даже после полуночи очередь у входа не редела. Все, кого можно было засунуть в не слишком вместительные стены лечебницы, лежали на койках и в проходах между ними, и ими по большей части занимались всё-таки нанятые с лёгкого пинка Хоука медсестрички. Андерс же готовил лекарства, принимал вновь прибывших, перевязывал, забинтовывал, зашивал, ощупывал, осматривал и занимался остальной весьма разнообразной и иногда даже творческой целительской деятельностью: например, оттачивал ораторское мастерство, усмиряя подравшихся за своё место в очереди, развивал поэтический талант, изрыгая витиеватые и совершенно неповторимые ругательства, чтобы разогнать обнаглевших в край... в общем, к ночи у него болело и отваливалось всё, что только могло болеть и отваливаться, и хотелось упасть на койку и отключиться, и чтобы завтра настало хоть на пару часов позже. И всё бы ничего - благое дело, как ни крути, любовь и уважение горожан и не только, вот только кроме ставшей привычной усталости Андерс чувствовал, что у него сдают нервы. Уж после такого количества исцелённых, после стольких слов благодарности, стольких удачных походов с Хоуком и прочих жизненных тягот пора было обрести уверенность в себе и внутреннее спокойствие, но целитель с каждым днём, кажется, волновался всё сильнее - и совершенно по любому поводу. Успеет ли настояться отвар до утра? Не напутают ли медсестрички с лекарствами? Что же сталось с тем стариком, что ушёл вчера с микстурой от кашля, вспомнит ли, что полоскать надо горло, а не внутрь принимать? Принесёт ли Гаррет из очередной своей вылазки травку заветную? Вернётся ли живым вообще? И ещё тысяча, тысяча, тысяча житейских мелочей, которые тревожили и порой доводили Андерса до нервного ступора. - Друг, ты бы высыпался, что ли, получше, - как-то смущённо и сочувственно говорил ему Варрик, когда ему всё-таки случилось урвать час и приползти в Висельник. - Ты... - он поймал отсутствующий и не слишком добрый взгляд целителя и, видимо, решил, что будет целей, если замолчит часть своих соображений. - Вон руки трясутся даже, доведёшь себя со своими убогими! Андерс крепче сжал и правда отчего-то дрожащие пальцы на кружке, расправил плечи, набрал полную грудь воздуха и уже было собрался сказать этому гному, что он думает о тех, кто не любит ближнего своего, но в этот миг рядом с ним на скамью приземлился сияющий и вполне себе живой Хоук. В приветствии сгрёб за плечи, кивнул Варрику и поинтересовался: - О чём речь? У кого трясутся руки? Гном ябедливо кивнул на Андерса, а тот снова попытался испепелить его взглядом, но то ли дрянь в кружке ещё не сделала своё дело, то ли просто усталость брала своё - взгляд вышел едва ли не жалобным, и целитель, вспыхнув, почти нырнул в свой эль. - Всё в порядке со мной, - проворчал он. - Просто устал. Гаррет подтолкнул к нему по столешнице увесистый мешочек и попытался заглянуть в глаза: - Может, отдохнёшь хоть денёк? Всех не вылечишь, а если себя не будешь беречь... Андерс спокойно сгрёб траву в котомку - одной проблемой меньше, но сколько их осталось-то, и не счесть, - спокойно допил эль и, развернувшись к Хоуку, всё-таки разразился долгой и обстоятельной речью, в процессе которой стучал по столу всё так и трясущимся кулаком, сверкал глазами и убедительно доказывал всем и каждому, кто его слушал, что заболевших и раненых лечить нужно во что бы то ни стало. Слушала его вся таверна, почти не дыша и осторожно поддакивая, а когда выдохшийся целитель наконец схватил свою сумку и стремительным и рассерженным шагом покинул заведение, отмерла и разразилась одобрительными криками и свистом. Кажется, любить Андерса в городе стали ещё больше. Варрик и Гаррет же многозначительно переглянулись. На следующий день в больнице было неожиданно тихо. Андерс ещё до рассвета поднялся, чтобы составить и растереть порошки и микстуры, и всё никак не мог взять в толк, почему никто не дёргает его, почему не нужно нестись и снова кому-то помогать. Что, если после вчерашней речи все стали его ненавидеть? Что, если больше к нему в клинику больше вообще никто не придёт? Целитель кусал губы, грыз прядь волос, упавших было на лоб, путал пропорции и даже уронил ступку в припадке своей тихой истерики. Заглянувшие к нему за ширму медсестрички отпросились на часик - всё равно же никто не приходит, а лежачие полежат, никуда не денутся. Андерс кивнул рассеянно, неимоверным усилием воли заставил себя закупорить пузырьки-склянки и прибрать рабочее место, изо всех сил стараясь, чтобы пальцы предательски не дрожали. Наверное, только болтовня Варрика и фирменное пойло Висельника немного успокоили бы его. Он вздохнул, накинул на плечи плащ и вышел за дверь лечебницы. У самого порога, отодвинувшись так, чтобы проходу не мешать, сидел Хоук. Сидел, выпускал облачка дыма из трубки - умиротворённый, славный такой, - и лёгкими ласкающими движениями полировал свой посох, лежащий поперёк колен. Андерс почти умилился и даже не хотел тревожить такую идиллическую картинку, но случайно поднял взгляд. На другой стороне улицы, распластавшись по стене и вжавшись во все возможные щели, стояли, сидели и лежали десятки больных, - и все как один в ужасе таращились на боевого мага. Где-то на середине третьей минуты гневной речи, от которой за стенкой вскипали зелья в пузырьках, а остатки горе-посетителей расползались бочком, Хоук наконец обернулся и, улыбнувшись одними глазами, ласково сказал: - Ты бы поспал немного. Я посторожу, - и как ни в чём не бывало снова занялся посохом. Андерс подавился воздухом и остатком негодования, окинул опустевшую улицу вороватым взглядом и занёс ногу. При честном народе такое Хоук ни за что бы не спустил ему с рук. А так пронесло: вскинулся, сверкнул чёрными глазами, но ничего не сказал. Подхватил свои вещи и ушёл. Обиделся. Всё ещё полыхая красными от возмущения щеками, целитель вернулся в лечебницу и попытался сосредоточиться на работе, но всё валилось из рук, постель за ширмой манила с почти непреодолимой силой, а страждущие, кто всё-таки рискнул прийти, все как на подбор просили лекарство от заикания. Андерс рычал, бесился и пинтами раздавал успокоительную настойку, на все корки честя непутёвого мага с его бестолковой заботой. День прошёл очень нервно. Следующий же начался как обычно. Андерс даже вздохнул с облегчением, когда увидел утром длиннющую очередь, хвост которой терялся в едком тумане где-то далеко, за поворотом улицы. Работал не поднимая головы и всё думал о Хоуке, которого вчера так некрасиво и, наверное, даже больно обидел. Нужно было найти его и извиниться... хотя на самом-то деле тот сам был виноват. Люди пришли за помощью, а он!.. Руки тряслись, губы на каждое движение зубов отзывались ноющей болью, от рассеянного и недоброго взгляда пациенты шарахались: к полудню целитель вымотался так, словно сутки без перерыва горбатился в шахте. И тут нарисовался Гаррет. Возник вдруг без всякого шума, всё крутился рядом, болтал о чём-то своём как ни в чём не бывало, но под руку и в душу не лез, и присутствие его... не то чтобы успокоило, но хоть немного сняло напряжение. По крайней мере, думать об их ссоре Андерс перестал. Маг скользнул с ним за ширму, с неподдельным интересом разглядывал батальоны пузатых баночек и пузырьков и спрашивал: а что это? А это что? Андерс, устроившийся на краешке кровати и растиравший травы, отвечал, полуприкрыв глаза и невольно расслабившись, поддавшись глубокому и словно мурлыкающему голосу... и совершенно зря: коварный Хоук улучил момент и сгрёб его в охапку, а потом силком влил в рот снотворное зелье, которое заприметил, стервец, в закромах целителя. Зельем тот гордился не зря: отключился почти сразу, так и не успев сказать на прощание Гаррету, что думает о его отвратительных выходках. Естественно, что за время, пока целитель спал без задних ног, укутанный заботливым почти-отравителем в одеяло до самых ушей, в клинике ничего страшного не приключилось. Не стряслась война или землетрясение, не привезли из дальних земель чересчур забористое гномье пойло - в общем, наплыва сирых и убогих не было, а всё, что лежало на койках, там и осталось, переругиваясь между собой или жутко храпя. И Гаррет, конечно же, благоразумно смылся. Так что для Андерса, продравшего глаза вечером следующего дня и наконец-то выспавшегося, не было никаких причин волноваться, да он и не волновался, опуская затёкшие ноги на пол и потягиваясь. Он злился так, что и без того тощая перьевая подушка разлетелась грязно-серыми хлопьями по всей его келье. И боевому магу бы не поздоровилось, ой как не поздоровилось, если бы в этот самый момент в клинику не притащили пьянчугу, топором отхватившего себе треть стопы: целитель поспешил к раненому, откладывая месть до утра... ...А утром выяснилось, что нервозность полноценным сном не вылечилась и никуда не ушла. Андерс чувствовал себя отдохнувшим и полным сил, но вот только теперь ему казалось, что без привычных тёмных теней под глазами он выглядит юнцом и никто не воспринимает его всерьёз. Он прятал взгляд, специально говорил низким голосом, а потом не выдержал и под каким-то предлогом улизнул к себе в закуток, достал из сумки осколок зеркала и гляделся в него до тех пор, пока его не осенило. Он начнёт отращивать бороду. С завтрашнего же дня! Виновник этих треволнений благоразумно не появлялся, выжидал, пока зверское настроение доброго целителя немного успокоится, заглушённое усталостью. Пришёл только к вечеру, всё такой же сияющий и безмятежный, словно ему одному были известны все тайны мироздания. Кусок пирога принёс, втиснул в руки, заставил съесть при себе - и Андерс повиновался, молча вгрызаясь в сдобу и косясь на огромного боевого мага. Проще его послушаться, чем потом разгребать порождённые им руины. Остатки нервов целей будут. А тот словно только об этом и думал: целитель чувствовал цепкий взгляд, который Хоук украдкой бросал на его пальцы, проверял - дрожат или нет? Приходилось прилагать немыслимые усилия, от которых несчастный и измученный Андерс начинал волноваться ещё сильней; он уже и думать не мог ни о чём, кроме того, что нужно выгнать этого лекаря-самоучку к демоновой матери, чтобы наконец вздохнуть свободней. Но тот всё смотрел, смотрел, смотрел, и вдруг шагнул ближе, на корточки присел, ладонью колена слегка коснулся: - Расскажи, что с тобой такое. Пожалуйста, - серьёзность в голосе прорывалась низкими, утробными нотками. - Я же вижу, что что-то не так. Целитель покусывал губы, раздумывая; чёрный бездонный взгляд метался от его глаз ко рту. Хоук не торопил, ждал, и его искреннее желание помочь звенело в воздухе вокруг. И Андерс сдался. Наверное, в сотый раз сдался этому человеку, выдал всю подноготную, ну а как же иначе, когда смотрят на тебя так, что душу, кажется, шкурой внутрь выворачивает? - Нервничаю. Постоянно. Вот. Гаррет сначала свёл брови, словно не понимая, а потом вдруг расцвёл, заулыбался, как будто в голову ему пришла какая-то светлая мысль. Чувствовалось - ещё немного, и на руки подхватит, закружит, празднуя маленькое чудо проявленного доверия. - Я знаю один способ, - начал он, так и не сумев прогнать с лица улыбку, - точнее, не один, но я уверен, что он сработает. Я... ну. Хочешь, попробуем? Андерс спокойно доел остатки пирога, вытер руки о какую-то ветошь и только потом поднял на мага ехидный взгляд. - Значит, раньше тебе моё разрешение не требовалось, а теперь вдруг?.. И что же случилось-то? Ядом в его голосе можно было травить мух. А чертями, заплясавшими в глазах Хоука, пугать непослушных детей: он медленно, очень медленно подвинулся вперёд - куда уж ближе-то, - а потом поймал целителя под затылок и, обхватив своими ручищами, мягко поцеловал. Какое, к чёрту, успокоительное, - возмущённо думал Андерс, мыча, брыкаясь изо всех сил, пытаясь отбиться от лап этого гризли и пиная его коленями в бока, - это ни в какие ворота не успокоительное, это просто тьма знает что, да как он, да... Связные мысли нестройной шеренгой самоудалились из головы, когда тело отозвалось на горячее касание рта; целитель вцепился пальцами в плечи Гаррета и как-то очень быстро прекратил всякое сопротивление, с каждым новым движением чужих губ окунаясь всё глубже в ласковую раскалённую темноту. Если всё это было, конечно, неожиданно, глупо и так по-Хоуковски, то вот неприятно не было точно. ...и когда наконец в груди и вовсе не осталось воздуха, а под закрытыми веками заплясали сотни огней, они расцепились. Андерс уронил лоб на обтянутое курткой плечо и тяжело дышал, пытаясь успокоиться: руки и правда больше не тряслись, а волнение, всё ещё бурунами играющее в крови, стало совсем другим. Тёплым. Желанным даже. Свеча в плошке зашипела и погасла, испустив струйку неприятного дыма. Хоук осторожно отстранил от себя целителя и взял его ладони в свои. Пальцы больше не тряслись. - Сработало, - просиял он, - сработало! - и потянулся закрепить положительное действие ещё одним поцелуем. А потом ещё одним. И ещё... В общем и целом результат был вполне удовлетворительным, но, увы, очень недолговечным. Стоило Гаррету уйти - с величайшей неохотой, - как оставшийся на ночное дежурство Андерс, поправляя сбившееся на постели покрывало, случайно взглянул в осколок зеркала. И увидел на своей шее, под самым ухом, наливающееся фиолетовым аккуратное пятнышко. Нужно ли говорить, что остаток ночи целитель потратил на то, чтобы, едва не икая от истеричного напряжения, найти способ замаскировать синяк?.. Но боевой маг был смекалист, настойчив, упёрт как горный баран, напрочь лишён всяческих понятий о нормах морали и приличия и просто зверски настроен на победу. Уже через пару дней все эти синяки, оставленные жадным ртом, Андерс совсем не замечал, увлечённый стремлением не меньше расцветить чужую кожу. Как-то совсем незаметно просто поцелуи перетекли в страстные поцелуи, затем - в полураздетые, добавились жёсткие ладони на груди и животе, потом, в один из вечеров, эти самые ладони забрались под ремень штанов целителя, и эффект после этого действа длился уже гораздо дольше... Терапия явно помогала. После каждой такой ночи, наполненной лаской и объятиями Гаррета, который всё чаще оставался до рассвета, целитель ходил отрешённый от всех проблем и забот, улыбался и едва не вспархивал над полом как большой счастливый скворец. Но, как правило, позитивной любовной магии хватало до полудня, иногда - чуть дольше, приходилось раз за разом подновлять заряд, и Хоук прижился в больнице почти на постоянной основе. Теперь дни Андерса были укутаны в тёплое, как облачко ароматного дыма, присутствие боевого мага, и сквозь эту броню никакие проблемы не могли к нему пробраться. Проблема была только одна, и она грызла доспех изнутри: что же будет, когда Гаррет уйдёт в очередной поход? Не смогут же они вечно прятаться здесь, в тесных каменных стенах, рано или поздно найдётся дело, или задание, или клюнет мага под хвост жареный петух, и лекарь снова останется один. Пусть ненадолго - но как же быть, если его нервозность лечится только одним лишь способом?.. Хоук чувствовал эту мысль Андерса так, словно тот повторял её вслух. Всё чаще взгляд его становился задумчивым, всё труднее становилось стереть с его лица выражение озабоченности, неясной тревоги; глядя на всё это, целитель опять начинал волноваться и от волнения чесать локти. Но умные мысли, видимо, никак не хотели приходить к боевому магу, Андерс расчесал себе правую руку почти до крови, за что был пойман и хорошенько отцелован. Дело было вечером; за тонкой перегородкой уже вовсю храпели больные. Гаррет, не отпуская руки целителя, задёрнул занавесь и погасил свечу, а затем горячий вихрь увлёк обоих и бросил к стене: Хоук прижимался к ней плечами, обнимая лекаря за талию, целуя его шею, плечи, а тот выгибался в его руках, елозил и едва слышно вздыхал от всего этого невероятного, что дарил ему боевой маг. Закрыв непослушный рот поцелуем, Гаррет осторожно расстегнул и вытянул из петель ремень, огладил шероховатыми руками поясницу, лаская губами острую линию челюсти целителя, оторвался, глядя ему в глаза; ладони скользнули ниже, обхватывая и сминая. Тот едва не задохнулся, потерявшись в черноте любимых глаз, но Хоук не дал ему на это и толики времени: наскоро облизал свои пальцы, снова опустил руки, не отпуская совсем ошалелого светлого взгляда... с первым новым, обжигающе неловким, волнующим так, что просто через край, прикосновением Андерс застонал в голос. Он не помнил, сколько длилась эта пытка, струящаяся по венам жаром какой-то особой магии. Только твёрдое бедро между своих, тяжёлую сонность после и безграничное счастье, когда Хоук, повинуясь его, лекаря, ладони, крупно вздрогнул и наконец затих, успокаивая дыхание. Они свалились на постель, и даже теперь на лбу умиротворённо сопящего боевого мага можно было прочесть, какими словами - хорошими и нехорошими, - он продолжает, всё ещё продолжает искать решение их маленькой проблеме. Андерс только тяжело вздохнул. Время текло, Гаррет одно за одним отклонял просьбы помочь, сбегать, сделать, пристукнуть, если они исходили не из уст целителя, и того это выводило из себя. Он стал рычать на Хоука, раздражаясь тем сильней, чем старательней он запирал себя в четырёх стенах рядом с ним. Боевой маг не уступал. Лекарь бесился, мазался бальзамом от своей нервной чесотки и по утрам едва находил в себе силы встать с кровати, с трудом передвигая ноги: каждое движение отзывалось напоминающей болью пониже спины. Вдобавок снова начали трястись руки, и он тщательно прятал это, боясь, что увидит Гаррет. Тот же, казалось, и правда не замечал, шерстя вдоль и поперёк все лавки и притоны во всём Киркволле в поисках заветной панацеи... И всё это наверняка бы закончилось очень и очень печально, если бы в один прекрасный день какой-то доброхот не подбросил в лечебницу кота. Кот бы похож на страдание: бесцветно-серый, как домовая моль, с заплывшими гноем глазами, драными ушами и распухшей лапой, почти лысый и покрытый ранами, запёкшимися и не очень. Молодой ещё совсем, но настолько потрёпанный жизнью - без слёз не взглянешь. С трудом отловив его, прятавшегося во всех возможных местах лечебницы, Хоук за шкирку понёс его к выходу, лихорадочно соображая: утащу к себе, подлечу и выпущу, не выбрасывать же на улицу и не оставлять же здесь, Андерса точно хватит удар, - и в самых дверях натолкнулся на целителя. Тот, увидев несчастного зверя, выцвел лицом до оттенка свежевыпавшего снега. И вместо того, чтобы выгнать обоих, приказал оставить кота. Гаррет, конечно же, с радостью согласился. А эта тварь, которую он ловил битый час, на руках у лекаря стала шёлковой, сидела тише воды и ниже травы, а потом, заботливо отмытая, с вычищенными ранами и забинтованной лапой, явила миру пронзительно голубые глаза - и возненавидела Хоука так, словно тот оскорбил, а потом съел всю его семью до седьмого колена. Кот явно специально носился по лечебнице как укушенный в задницу. Кот на своих трёх целых ногах скакал по больным, не разбирая, где голова, а где подушка, кот пробрался в комнатушку Андерса и радостно раскатил по всем углам баночки-скляночки-зелья. Расколотил, правда, всего одну, но воняло при этом так, что больных на целые сутки пришлось эвакуировать на относительно свежий воздух и приём проводить там же. Кот драл когтями единственное покрывало, норовил вскочить на плечо, карабкаясь по ногам как по ёлке и пребольно впиваясь когтями - к Андерсу, конечно, на Хоука он только издали крысился и злобно шипел, - в общем, вёл себя как главный кандидат на вылет из этого заведения. Но как бы не так. Целитель орал на него, как не орал ни на кого и никогда. Носился следом вместе с Хоуком и полотенцем, неистово желая прижучить наглеца, поучить его уму-разуму, едва не падал, когда тот крутился в ногах, и, казалось бы, должен был от нервов покрыться жёлтой ядовитой коркой... не тут-то было. Вечерами кот сворачивался на плечах у Андерса полукожистым-полупушистым воротником, включал мурчалку; пальцы целителя задумчиво гладили его, а он тарахтел, от удовольствия щуря свои жутковатые глаза и всем своим видом говоря: этот человек мой, отойди. И Гаррет каждый раз - с безопасного расстояния, ибо лечить укусы и царапины они с целителем уже устали, - удивлялся умиротворённости этой парочки. Удивлялся - и ревновал, конечно же, потому что с появлением у целителя нового питомца каждый украденный поцелуй, да что там, даже просто протянутая рука становилась опасной авантюрой. А потом боевому магу всё-таки пришлось отлучиться на целую ночь - Варрик попросил помочь "кое-с чем, приходи, расскажу", - ему не хотелось очень, но Андерс вытолкал его из лечебницы взашей почти в буквальном смысле этого слова, только что кота своего любимого вслед не бросил. Надо же Гаррету наконец проветриться, вспомнить, что жизнь есть не только в этих четырёх каменных стенах! Хоук изо всех сил оттягивал свой уход, бесконечно долго собирал мешок, чуть ли не за руку прощался с каждым из больных, вспоминал, что что-то забыл, три раза возвращался с самого порога - как будто что-то предчувствовал. Но всё таки ушёл, и целитель, позволив себе всего полминуты посмотреть вслед удаляющейся фигуре, глубоко вздохнул, возвращаясь к работе. Но не нервно, как следовало ожидать, а словно успокоенно: за Гаррета он был очень рад. И в эту же ночь в лечебницу забрался вор. Неизвестно, что он хотел украсть у нищего лекаря, может, знал, что не найдёт денег, и искал какой-нибудь яд или иное средство для тёмных дел, а может, и убить хотел. Андерс проснулся от неприятного, холодного ощущения чужого взгляда; распахнув глаза, увидел над кроватью зловещий чёрный силуэт, но не успел испугаться: в следующее мгновение кот, спавший рядом с подушкой, взвился в воздух и с боевым кличем прыгнул незнакомцу прямо в лицо. Дикие вопли кота и человека перебудили всех: где-то уже зажигали свечи, кто-то ругался и грозил расправой тому, кто потревожил сон, а незадачливый грабитель бежал так, что только сверкали пятки. Кот же пришёл раздувшийся как шар и гордый собой, муркнул целителю и снова забрался на кровать: мол, всё спокойно, можно спать дальше. Андерс только руками развёл. А рано утром вернулся Гаррет. Вся лечебница наперебой и по ролям, взахлёб рассказывала ему о ночном происшествии, а тот с каждым словом становился всё мрачней. Дослушав, отыскал и целителя, и кота за ширмой. Коротко поцеловал Андерса в висок, а потом подошёл к постели, где свернулся зверь, и опустился на одно колено. - Спасибо, - негромко и очень серьёзно сказал он коту. - Спасибо, что уберёг. Тот приоткрыл один голубой глаз, и целитель, с закушенной губой наблюдавший эту странную сцену, готов был поклясться, что кот кивнул Хоуку в ответ. И с тех пор между этими двумя воцарился мир. Кот всё так же шипел, когда Гаррет пытался его коснуться, но только для виду, а совсем не со зла, будто признал, что тот тоже имеет право любить Андерса и его охранять. Маг уходил теперь чаще, всё так же неохотно, но зато со спокойным сердцем: рядом с его лекарем оставался кот, который ни за что на свете не дал бы его в обиду. А целитель, окружённый неустанной заботой и любовью, кажется, и совсем нервничать перестал.