Николка

Бричка, покачиваясь, въехала в пугающе тёмный лес. Иной раз Николка не сунул бы сюда нос даже рано утром. А сейчас солнце стояло в зените, но редкие лучи пробивались сквозь высоко раскинувшиеся лапы ели. Тяжело дыша, парень постоянно оглядывался, будто чувствуя, что кто-то за ним наблюдает. Слишком было тихо. И пусть скрипели не смазанные колёса, потряхивала на кочках повозка, фыркала лошадь — лес встретил одинокого путника молча, настороженно, предупреждающе. Абросимов, всего шестнадцати лет от роду, а уже секретарь райкома комсомола, зябко потирая руки, внутреннее храбрился, говоря себе о том, что едет на помощь своему новому приятелю план по борьбе с бандитизмом выполнять, что от него будет польза, и что вместе они в округе порядок наведут. Это помогло: по мере продвижения вглубь массива, страх начал отступать. Пахло смолой и грибами. Неделю назад здесь были проливные дожди, в мирное время за час можно было бы собрать корзину, а то и две, боровиков или лисичек. Домой притащить, мамка запасы бы сделала. Сестрёнка на нитку нанизала бы остатки, развесили бы сушиться по всему дому. Мысль о родных стала спасительной для паренька в пучине окружавших его страхов. Мягко обволокла, тепло зазвучала, убаюкала… От покачивания телеги, как колыбели, он и вовсе задремал. До деревни Глухары было ещё далековато, когда треск ветки заставил Николку встрепенуться, словно желторотый птенец при виде матери. Тут же рядом одиноко и тревожно вскрикнула птица, выдав с головой того, кто всеми силами старался сохранить своё присутствие в лесу инкогнито. Абросимов беспокойно завертелся на месте, вглядываясь в сумерки наступившего вечера, навострив уши. Лес опять стих, словно и не было здесь никого. Дрёму как рукой сняло. Николка подстегнул лошадку, чтобы та шла быстрее, но то были лишние хлопоты — животинка сама чуяла беду. Нервно фыркая, она спешно пошла по неровной дороге, стуча подковами. Запах опасности гнал её дальше и дальше из этого леса. Парнишка не успел даже сообразить, что произошло, когда на него сверху набросился кто-то очень сильный и высокий. Блеснуло в тусклых лучах ночного светила острие ножа. «Трофейный…» — мелькнула как искра мысль у Николки, прежде чем он успел схватиться одной рукой за пистолет, а другой за лезвие, остановив роковой удар. Но выстрела не последовало, застрял патрон. Не зря говорил Иван, что не годное у него оружие… Отбросив пистолет в сторону, комсомолец помог раненной руке удержать нож подальше от своего тела. Испугавшись нападения сверху, лошадь понесла, и бричку сильно тряхнуло на кочке. Настолько, что оба — и Абросимов, и напавший на него бандит, — вывалились из неё и покатились по пригорку. Яркая вспышка боли — раны на ладонях начали кровоточить. От злости паренёк вцепился в горло своего противника, но его сил не хватало. Тот, рыча от досады, что быстрой атаки не получилось, снова занёс нож над головой, метя одним ударом попасть сразу в сердце. Но каким-то чудом Николка подогнул под себя ноги, чтобы, упёршись в грудь бандита, сбросить его с себя. И это получилось. Нож успел лишь оставить глубокую царапину на груди, порвав единственную белую рубаху. Не тратя времени даром, Абросимов скорее вскочил на ноги и бросился бежать по пригорку вверх. Он слышал, как бандит продолжил гнаться за ним, приговаривая «ну, щенок, погоди…». Где-то сверху слышались голоса ещё двоих, кажется, они ловили бричку. Он их слышал и не переставал бежать. Сердце готово было выпрыгнуть вместе с лёгкими, а Николка всё продолжал мчаться, не разбирая пути, сквозь заросли и кустарники, цепляясь за ветки, боясь даже на секунду остановиться, пока не рухнул в небольшую яму. Ветви папоротника быстро скрыли то место, где он упал. Парень напряжённо замер, вслушиваясь в каждый шорох сквозь бешеный стук своего сердца, ощущая, как горит его тело, как пылают щёки и как пульсируют раны на его ладонях и груди. Снова стихло всё в этом проклятом лесу. Недаром боялись люди ехать через него, особенно на ночь глядя. Выбраться из ямы поначалу не получилось, пока Абросимов кое-как не перевязал себе раны на обеих руках, искусав от боли нижнюю губу. Ткань тут же пропиталась кровью. Морщась, но тихо-тихо дыша, стараясь не издавать ни единого звука, Николка, цепляясь за корни деревьев, вытянул себя на поверхность. В высокой траве и темноте его кудрявую голову никто бы не заметил издалека, но изрядно напуганный внезапным нападением молодой комсомолец решил перестраховаться. До утра он плёлся по лесу к дороге на деревню, пока с рассветом действительно не вышел на неё. Держась из последних сил, испачканный смешанной с землёй кровью, изодранный и жутко уставший, паренёк упрямо шёл к своей цели. Он уже видел за деревьями очертания домов, когда вдруг услышал знакомое фырканье своей лошадки. Та признала своего хозяина, пару раз кивнув коротко стриженой головой и стукнув копытом. Но запах крови по-прежнему вводил её в волнение. И всё же, переминаясь с ноги на ногу, она позволила Николке кое-как забраться на бричку, где он, чуть подстегнув её вожжами, направив в сторону деревни, потерял сознание. «Совсем же молодой ещё, хоть и из не наших…» «Ни души, ни совести нет, ироды, над мальцом измываться…» «Смотри, руки перевязаны, поди, был в сознании-то…» «А жив ли он ещё?» Голоса доносились откуда-то сверху, кто-то и вовсе испугано шептался, слов не разобрать. Абросимов дёрнулся и приоткрыл глаза. Первым, кого он увидел, был тот самый лейтенант, которого он встретил в райцентре. В одной майке, без формы, Иван выглядел испуганным, растрёпанным и очень озадаченным. — Кажись, живой, — выдохнула Серафима Гадеевна, бабушка лейтенанта. — Перевязать бы, — Иван беспомощно взглянул на хозяина дома, к которому во двор и пришла лошадь, волоча за собой раздолбанную бричку с её хозяином. Дочь хозяина, Тося, быстро убежала в комнату и вскоре вернулась, волоча за собой подушки. — Ты как здесь оказался-то? — голос лейтенанта предательски задрожал. — Так я ж на подмогу, — просипел Николка, выдавив наивную, всё ещё по-детски открытую, улыбку. — Вместе бандитов ловить будем. — Ишь, ловить бандитов он собрался… Тоська, что стоишь, деда Рамоню зови, у него отвары, да самогон и воду тащи, раны промывать будем, — засуетилась Серафима Гадеевна. Иван продолжал держать голову морщившегося от боли Николки, пока кто-то не подложил под голову подушку. — Дурак ты, Николка… — с сожалением констатировал факт лейтенант. — У тебя ж мать осталась, сестра. А если бы убили тебя? Кто за ними следить будет? — Они-то теперь не пропадут, а вот ты… — Абросимов закашлялся, и снова впал в забытье. Он оклемается, неделю пролежав в хате у бабушки Ивана. На память о той страшной ночи на руках у Николки останутся шрамы. В состав председательского собрания он пойдёт, как агитатор, но во время большой охоты на бандитов чуть снова не станет жертвой. Правда то была другая история…