Картина маслом

Засыпающее на закате солнце обливало пурпуром и золотом всю комнатку, в которой гранеными алмазами искрились пылинки в лучах уставшей звезды, и всё сверкало, словно листы раскаленного металла. Тени одиноких улиц скользили по дорогим итальянским обоям, оставляли за собой причудливые узоры, хоть чем-то занимая сознание чопорного англичанина, сидевшего на большом бордовом кресле и не смеющего даже шелохнуться. Альфред не отрывал от мольберта взгляда лазурных глаз, которые не шли в сравнение даже с цветом волн теплого южного моря, не желал расставаться с непривычной работой. Его старую и потрепанную рубашку, не застегнутую и надетую, словно спасательный жилет поверх яркой футболки, украшали сотни цветных мазков и клякс масляных красок. И даже на сосредоточенном лице, что само по себе дивная редкость, закралась пара зеленых точечек малахитового оттенка. С кислородом смешался отвратительный, резкий запах ацетона и красок так, что невозможно дышать спокойно. Оба вдыхали колючий, обжигающий легкие воздух, еле сдерживая кашель, а возле мольберта валялась гора перепачканных зеленью плакучей ивы тряпок. Безмятежно и плавно, искусно выводя каждую линию на портрете, словно истинный итальянский художник эпохи Возрождения, Альфред медленно украшал наброски то цветом песка, окрашенного последними лучами заходящего осеннего солнца, то цветом мёда. Безумный взгляд без остановки бегал по полотну в поисках ошибок, а тонкие пальцы не желали расставаться с кистью. И так до самой ночи, позволяя сначала угольным теням расползаться по комнате, а позже и вовсе чернильной темноте поселиться в доме. Английское терпение и искренний интерес взяли верх над сдружившейся злостью с раздражением и Артур покорно сидел на своем "троне", который приобрел цвет истлевающих листьев под давлением уснувшего неба. — Готово! — с торжеством слетело с уст американца, пробуждая сознание друга, окутанного сладкой дремой. В сумасшедших глазах горел огонь, а в ухмылке закралось волнение. Артур сонно потер глаза и включил свет, заставив хлопать ресницами и жмуриться обоих. А подойдя к холсту громко выдохнул, с изумлением рассматривая портрет. На нем был он, в одежде под стать лорду, жившего во времена Викторианской Англии. Пиджак из шелкового нате, темно-полынного цвета, который выгодно оттенял изумрудные глаза с отблеском волны норвежских фьордов; ленточка песочного цвета, в пару к светлым волосам, отливающих золотом. Игривый взгляд, с юношеским вызовом и алые губы. — Ну, брат, научишься чай нормальный делать и овсянку готовить... Я выйду за тебя! — под впечатлением, не отдавая себе отчета, сказал англичанин. — Ловлю тебя на слове... — как можно тише произнес Альфред, собирая в кучу новые безумные идеи, от которых уже пахло свадебным шампанским.