Заплатка

— Какая же всё-таки у тебя красивая метка, — восхищённо сказал Сокджин, в который раз с интересом разглядывая руку друга. Юнги скривился, бросив взгляд на свою правую руку. Голубоватая метка начиналась у безымянного пальца, скользила выше, расходясь причудливым узором по всей ладони, и шла дальше, обвивая запястье и доходя до локтя. — Почему ты постоянно её закрываешь? — хмурился старый друг, скрещивая руки на груди. — Она ужасна, — ответил младший. — Ненавижу её и человека, у которого такая же. — Как ты можешь ненавидеть человека, которого ты даже не видел? — осуждающе сказал старший. — Тебе нужно поскорее найти его, а то твоя великолепная невинная метка скоро начнёт бледнеть. — Жду не дождусь, — фыркнул Юнги. — Юнги! Прекрати себя так вести, — воскликнул Джин. — Неужели ты хочешь мучиться до конца своих дней? — Хён, ты же знаешь, что мои родители не были предназначенными, поэтому я в любом случае буду мучиться до конца дней, — усмехнулся младший. — У меня нет будущего. — Юнги, твоя метка это порождение прекрасной искренней любви непредназначенных. Не зря же она такая красивая. Мои родители были предназначенными, но они совершенно не любили друг друга. Посмотри на мою метку: она маленькая и неприметная, — сказал Сокджин, демонстрируя свою. Юнги с толикой зависти взглянул на его левую руку. На ней красовалась небольшая тёмно-голубая метка, охватывающая лишь половину указательного пальца, а на безымянном было обручальное кольцо. — Ты не бракованный, — грустно усмехнулся младший. — У тебя есть любящая жена, которая ждёт от тебя ребенка, а у меня никогда не будет детей, к тому же скорее всего у моей пары не только нет пышной груди, но ещё и член между ног имеется. Удивительно, что у меня вообще есть метка. Как бы я хотел, чтобы её не было. Такие как я всё равно умирают в одиночестве, — закончил он, как внезапно почувствовал резкую боль. Его метка словно начала пылать, набухла и невероятно сильно начала болеть. — Твою мать! — выдохнул Юнги, вцепляясь ногтями в неё и начиная царапать. — Что, опять? — взволнованно спросил Сокджин, подбегая к другу, и сразу же схватил его за левую руку, не давая расчесать метку, которая и так была вся в царапинах. — Терпи. Юнги зашипел и начал рьяно тереть руку об свою одежду. Тогда Джин схватил свободной рукой его правую руку и отстранил от его тела, не давая портить метку. Его самого сразу же бросило в дрожь, как только он коснулся горяченной метки. Младший захныкал, слабо пытаясь вырваться. Все силы мгновенно покинули его, и он мог лишь с трудом стоять на ногах. Каждую ночь он просыпался от боли, а теперь такие приступы всё чаще начали случаться ещё и днём. Порой он мог вытерпеть, а порой не выдерживал, расцарапывал метку до крови и сразу же становилось легче. Только вот метка это самое дорогое, что есть у человека. Считалось, что чем больше метка, тем она красивее и тем счастливее пара. Цвет её мог меняться: в начале он был светло-голубым и, если партнёры находили друг друга, то она становилась темнее, и если партнёр вдруг умирал, то становилась чёрной, а если же они так и не находили друг друга, то становилась всё светлее и ближе к сорока годам видны были лишь её очертания. Любые попытки изменить метку, могли привести к серьезным заболеваниям, а если её испортить, то можно было и жизни лишиться. Если партнёры не находили друг друга до двадцати лет, то их метки начинали болеть, стимулируя искать свою пару, чтобы прекратить свои мучения. Бракованные люди отличались от остальных лишь тем, что были бесплодны и был крайне высок шанс, что его половинка окажется такого же пола. Бывало, что у людей вообще не было метки, но они жили не более двадцати с лишним лет и безболезненно умирали во сне, отправляясь на поиски новой жизни, в которой у них будет метка и они смогут найти свою единственную любовь. Когда боль немного отступила, Сокджин отпустил руки Юнги и в поддержку похлопал его по плечу. — Какая разница — девушка это или парень, будут у тебя дети или нет. Во-первых, есть шанс, что это девушка. Во-вторых, не помню, чтобы ты говорил, что тебе есть разница какого пола твой партнёр, да и детей ты никогда не хотел. У тебя же есть метка, да ещё и такая замечательная, значит, несмотря на то что ты бракованный, у тебя есть человек, которому так же плохо без тебя, как и тебе без него. Вы созданы друг для друга. Не стоит противиться природе, — посоветовал Джин на прощание. Юнги лишь кивнул ему, мол, конечно-конечно, уже бегу искать свою вторую половинку, а сам отправился на работу. Работал он в небольшом, но невероятно уютном клубе, хотя сам часто называл эту работу просто оплачиваемым хобби. Он выступал по ночам, читал рэп, который сам и писал. Порой у него заказывали тексты довольно популярные в узких кругах рэперы или просили посмотреть сочинённые ими самими, чтобы выслушать мнение Шуги — так его называли на сцене. Юнги это невероятно льстило, и он частенько помогал как новичкам, так и профи. Рано утром ему позвонил Намджун или, как его все называли, Рэпмонстр — хозяин данного заведения, первоклассный рэпер и просто друг детства — и попросил прийти послушать новичка, который изъявил желание выступить, поэтому Юнги, ужасно сонный после ночного выступления, которое закончилось около четырёх ночи, уже был в клубе. Там никого не было, все отсыпались после тяжёлой, но такой великолепной и зажигательной ночи, лишь Намджун и новичок стояли у небольшой сцены, на которой всегда было жарко. Рэпмон что-то говорил парню, а тот всё кивал и кивал, вероятно, соглашаясь на всё. Выглядел новенький очень даже ничего: складная фигура, миленькое личико и обворожительная улыбка — всё, что нравится девушкам, но так ли он хорош в чтении рэпа и умеет ли вести себя на сцене? — Можешь начинать, — кивнул Намджун новичку, как только увидел Юнги. Два рэпера устроились за ближайшим столиком, а новичок уверенно вышел на сцену и начал зачитывать. Получалось у него, откровенно говоря, плохо, если не ужасно. Он постоянно сбивался, зажёвывал слова и не всегда попадал в ритм. — Как тебя зовут? — первым нарушил тишину Юнги. — Чон Чонгук, — представился новичок. — Слушай, Чонгук, может, стриптиз будешь танцевать, а? Наверняка у тебя получится это делать намного лучше, чем читать рэп, — фыркнул Юнги, и Намджун больно ткнул ему локтём под рёбра. Парень опешил. Он не ожидал такой резкой критики. — На самом деле хён хотел сказать, что тебе ещё нужно многому научиться. Мы пока что не можем выпустить тебя на сцену. — А что не так? Скажите, над чем мне нужно поработать? — спросил Чонгук, не теряя надежды. — Во-первых, ты читаешь слишком медленно, все уже заснут, пока ты до второго куплета дочитаешь. Во-вторых, в самом начале ты чересчур громко выкрикивал слова, а затем стал всё тише и тише и под конец вообще было сложно что-то услышать. В-третьих, ты зажёвываешь полслова, то в начале, то в конце, и в итоге половину слов вообще невозможно разобрать. В-четвёртых, — Намджун уже было открыл рот, чтобы продолжить перечислять недостатки, но, заметив, как погрустнел новенький, замолк на мгновение. — Не думаю, что у тебя получится исправить все недостатки, — сразу же встрял Юнги, — но голос у тебя неплохой. Может, ты петь будешь? Вместе с Тэхёном вы бы спелись. Ваши голоса звучали бы органично. — Замечательная идея, — подхватил Намджун. — У нас как раз недавно место освободилось. В глазах новенького промелькнуло разочарование, но парень, совладав с собой, поклонился и согласился. — Хотя над стриптизом тоже подумай, — ухмыльнулся Юнги. — Обязательно, — пробурчал Чон, слезая со сцены, и, проходя мимо Юнги, тихо прошептал: — Соглашусь лишь на приватный танец. — Засранец, — усмехнулся Юнги. Во второй раз они встретились вечером. Юнги выступал на сцене, зачитывая уже довольно старую, но так всем полюбившуюся песню. Он скользил взглядом по зрителям, пока не встретился с Чонгуком взглядом. Новенький смотрел внимательно, с неприкрытым восхищением. Он поражался, как Шуга первоклассно читает. Его голос приводил в восторг, сводил с ума и девушек, и парней. Казалось, все присутствующие безбожно пьяны от его хриплого голоса, как от дорогущего вина многолетней выдержки. В третий раз они встретились в гримёрке спустя несколько дней. Тэхён приболел, и Чонгуку решили дать шанс. На сцене он держался неуверенно, но пел неплохо, и ему удалось заполучить любовь публики. Когда он вышел за кулисы, Юнги встретил его аплодисментами. — Неплохо, — сказал Шуга, — но есть ещё над чем работать, так что слишком не расслабляйся. — Не ожидал услышать столь лестный отзыв, о, великий критик, — фыркнул Чонгук. — Как хоть тебя зовут? — "Тебя"? Мы уже на "ты"? — усмехнулся Юнги. — Ты слишком дерзкий. Мне нравится. — Протянул руку. — Мин Юнги или Шуга, если так будет удобнее. — Шуга? — охнул Чон, отшатываясь от него. — Что, сразу растерял всю наглость? — фыркнул Юнги. — Я столько всего слышал о Шуге. Даже не верится, что это ты, — выдохнул Чонгук, неуверенно пожимая протянутую руку и чувствуя, что ладонь чересчур горячая. Чон убрал руку и заметил голубоватую метку на ладони, тихо выдыхая: — Можно? Юнги без слов закатал рукав своей тёмной толстовки, демонстрируя метку. Чонгук заворожённо смотрел на неё, скользил взглядом от безымянного пальца до локтя, затем вдруг осторожно взял его руку, коснулся метки и провёл подушечками пальцев по всей её длине. Это был чересчур интимный жест. Касаться метки могли только близкие друзья и предназначенные. Чон действовал чересчур вызывающе, начиная неоднозначно поглаживать её. Юнги должен был оттолкнуть парня, но не мог. Он почувствовал, что Чонгуку тоже плохо и одиноко, да к тому же давно никто не касался его метки, давно никто не лечил его кровоточащую рану. Чужие пальцы казались прохладными, а поглаживания успокаивали его, охлаждали горяченную метку. — Красивая, — выдохнул Чонгук, — но уже не такая яркая. Ты до сих пор одинок, — и поднял голову, встречаясь взглядом с рэпером и продолжая гладить метку. — Можно? — Вопрос, который даже не нужно было озвучивать полностью. Юнги ничего не ответил, но оно и не надо было. Всё было и так понятно. Он был согласен. Чонгук прижался губами к его запястью, а затем переместился на ладонь, нежно лаская. Юнги облегчённо выдохнул, чувствуя, как метка перестаёт так сильно жечь. — Спасибо, — сказал он, когда Чонгук наконец отстранился, и вновь закрыл метку рукавом. Тот улыбнулся и кивнул, мол, обращайся, если что, затем направился к вешалке, на которой висели его однотонная белая рубашка и джинсы, и начал переодеваться. Когда Чон снял штаны, чтобы переодеться в свои джинсы, Юнги восхищённо охнул. На его левой ноге красовалась метка, которая опутывала всю ногу до самой ягодицы. Только вот была она не светло-голубой, не тёмно-синей, а пугающе чёрной. — У меня тоже никого нет, — ответил он на незаданный вопрос, не оборачиваясь. — Больше нет. Юнги не мог оторвать взгляд от великолепного витиеватого узора, пока младший не натянул джинсы, закрывая красоту. Эта метка была одной из самых больших, что он когда-либо видел. — Вы с Тэхёном друг друга стоите, — сказал Юнги. — Хороший дуэт получится. — М-м? — Чонгук обернулся и вопросительно взглянул на него. — У него метка во всю спину, — ответил он, — начинается у шеи и заканчивается у копчика. — А у меня не только метка большая, — усмехнулся Чонгук, застёгивая рубашку. — Ага, самомнение явно больше, — кивнул Юнги. — Хён, научи меня читать рэп, — вдруг попросил Чон и добавил: — Пожалуйста. — Ты уверен, что действительно хочешь читать рэп? У тебя хорошо получается петь. — Да, — твёрдо ответил Чонгук, — я хочу научиться читать рэп. Юнги посмотрел ему в глаза и кивнул, соглашаясь: — Хорошо. Для начала выучи длинную скороговорку и научись говорить её медленно, а затем начинай увеличивать скорость, но не в коем случае не проглатывай слова. Всё должно быть идеально понятно. Как только у тебя это получится, покажешь мне, на что способен. Так и началась их дружба, которая в дальнейшем переросла в нечто большее. Юнги оказался жёстким, но справедливым наставником. Он заставлял младшего доводить всё до идеального. Со скороговоркой он промучился более двух недель, Юнги всё не нравилось, а затем всё становилось лишь сложнее и сложнее, но Чонгук не собирался сдаваться. Когда младший впервые увидел приступ боли из-за метки у Юнги, он растерялся и не успел ничего предпринять, как тот вдруг взвыл и начал расцарапывать кожу на руке до крови, словно стараясь содрать её. К счастью, поблизости был Тэхён, сразу же усадив Юнги на небольшой диван, который стоял в гримёрке, прижал старшего к груди и крепко сжал его руку с меткой, не давая портить её. Тот скулил и пытался дотянуться до ненавистной метки, но друг не позволил. Чонгук видел, как ему больно, почти чувствовал, насколько ему плохо. Спустя пару дней они впервые поцеловались. По-пьяни, но не в дрова. Просто обоим было одиноко, и они смогли найти друг в друге спасение. Переспали они пару дней спустя, после выступления. Тогда Чонгук впервые читал рэп на публику вместе с Юнги. Он был под впечатлением, невероятно возбудился и совершенно ничего не соображал. Как только они ушли со сцены, Чон схватил старшего за руку и потащил в служебное помещение, где хранились разные вещи, которые нечасто требовались. Дальше всё происходило слишком быстро. Он пришёл в себя, когда прижимал возбуждённого Юнги к стене, и, придерживая за бёдра, ритмично двигался внутри него. Старший тяжело дышал и смотрел в глаза напротив. — Как тебе? — горячо выдохнул Чонгук прямо в ухо Юнги, нарушив зрительный контакт. — Мог быть и побольше, — ответил старший, напрягаясь от чужого дыхания, которое ласкало его ухо. — Я не об этом, — рыкнул Чон, резко вводя член до конца, от чего Шуга стиснул зубы от боли. — Я же был хорош на сцене? — Неплох, но ещё не хорош, — ухмыльнулся Юнги и зашипел от болезненного укуса в шею. — Неплох значит? — оскалился Чонгук, крепче сжимая его ягодицы, прижимаясь губами к его шее и продолжая толкаться в него, но заметно быстрее и размашистее. — Меня так возбуждает, как ты читаешь рэп. Когда я впервые услышал, как ты читаешь, у меня сразу же встал, а сегодня я думал, что кончу прямо там, на сцене. Твой язык и правда способен довести до оргазма. — Ты-то откуда знаешь, на что способен мой язык? — усмехнулся старший, запрокидывая голову. — И если продолжишь болтать, то никогда и не узнаешь. Два одиночества нашли друг в друге счастье. Тёплое, домашнее, семейное счастье. Они даже и не предполагали, что такое может случиться: первый с самого рождения не надеялся, что сможет быть счастливым, а второй уже перестал надеяться, ведь его счастье, казалось, невозможно вернуть. Вскоре Чонгук стал частым гостем в квартире Юнги, да он чуть ли не поселился там. Чон проводил со старшим почти всё своё свободное время, поднимал настроение, когда это было необходимо, и слегка приобнимал за плечи, понимая, что нужно поддержать, а старший впервые в жизни узнал, что значит быть любимым. Чонгук был невероятно надменным, эгоистичным и наглым, но никогда не повышал голос на старшего, никогда не поднимал на него руку и всегда относился к нему с пониманием. Юнги же всегда был одиночкой, никому не позволял лишний раз коснуться себя и частенько всех игнорировал, когда был занят, а особенно если припёрло вдохновение, но никогда не отталкивал младшего, никогда не просил его заткнуться, даже если тот невероятно мешал, и позволял фамильярничать. Они никогда не ссорились и в спорах моментально находили компромиссы. Они идеально подходили друг другу, казалось, природа просто ошиблась, не наделив их одинаковыми метками. Только вот жизнь состоит не только из одних белых полос, сотканных из счастья и радости, и за белой всегда следует чёрная, пропитанная болью и отчаянием. Однажды после удачного выступления с новой песней, написанной Шугой, Чонгук радостно забежал в гримёрку и полез к старшему обниматься. Юнги потрепал волосы своего любимого и чмокнул в щёку. Младший предложил выпить за новый шедевр, и его любимый не смог отказать. После пары бокалов дорогого вина, Чон предложил прогуляться пешком до его квартиры, заявив, что она находится недалеко, а погода сейчас просто замечательная. Мин удивлённо взглянул на него и согласно кивнул, поднимаясь на ноги. Младший ещё ни разу не приглашал его к себе домой. Шли они по ночному Сеулу, романтично держась за руки. Чонгук крепко сжимал чужую руку, словно боялся потерять, а Юнги лишь слегка стискивал его ладонь, чувствуя себя под защитой. Лёгкое опьянение моментально перестало слегка кружить голову, и лишь приятный привкус вина ещё чувствовался на кончике языка. — Юнги, — нарушил ночную тишину Чонгук, — скажи, ты не бросишь меня, когда найдёшь Его? — Гукки, мне не суждено найти его, — ответил Юнги. — Не в этой жизни. Моя метка уже не такая яркая, да и связь между нами уже не так сильна, поэтому я вряд ли узнаю его, даже если мы и встретимся. Да я и не уверен, что захотел бы остаться с ним. Конечно, я не могу тебе поклясться, что останусь с тобой навеки, но с уверенностью могу сказать, что пока моё сердце будет биться, я буду с тобой. — Спасибо, — почему-то выдохнул Чон, улыбаясь. — Хоть мы и не будем в следующей жизни вместе, я надеюсь, что мы всё же встретимся. Я хочу, чтобы ты всегда наставлял меня. — Обязательно, — улыбнулся Юнги. — Я буду твоим отцом и сделаю из тебя настоящего достойного человека. — Нет, лучше старшим братом, — рассмеялся младший. — Я хотел бы такого старшего брата, как ты. Ты бы всегда выручал меня, а я бы пытался походить на тебя. А если бы я был девушкой, то хотел бы, чтобы ты был моей старшей сестрой. Я бы тебе все свои секретики рассказывал, а ты бы советы мне давал, учил меня краситься да прочим девчачьим штучкам. Кстати, представляешь, я в предыдущей жизни был девчонкой. У меня лишь остались какие-то глупые воспоминания. У меня тогда были длиннющие волосы, которые постоянно запутывались и мне приходилось их долго расчёсывать, оставляя половину волос на расчёске. Не знаю, почему я не мог подстричься, а главное — почему я помню такую ненужную мелочь. Видимо для того, чтобы в следующей жизни стричь волосы короче. Но зачем оно мне, я же всё равно парень. Ещё помню, что у моего любимого были длинные пальцы и он искусно играл на пианино. А ещё мы умерли в один день, как и бывает у всех предназначенных. А ты не помнишь, кем был? — Помню, — тяжело выдохнул Юнги, перестав улыбаться, и Чон остановился, смотря на старшего и внимательно слушая. — Я был маленьким мальчиком. Не знаю, может, мне было лет пять или шесть. Помню огромное здание, помню, как мама с папой держали меня за руки, а повсюду гуляли радостные люди, потом раздался громкий звук и всюду кровь, слышны крики, плач, а я лежал на полу, в крови и внутренностях собственных родителей, и сердце сокращалось стремительно реже и реже, пока вовсе не остановилось. — Мне жаль, — извинился Чон. — Прости, что поднял эту тему. — Да ладно тебе, — пожал плечами старший. — Какая разница, что было в той жизни? Мы живём сейчас, прошлое не имеет значения. — Да, ты прав, — кивнул Чонгук. — Я тоже это понял. Немного позже, чем должен был, но всё же понял. Кстати, мы уже почти пришли. Через несколько минут они уже были у четырёхэтажного здания, которое было построено уже довольно давно. Чон схватил Юнги за руку и быстрым шагом направился домой. Его двухкомнатная квартира на четвёртом этаже была невероятно уютной, а огромная двуспальная кровать казалась необычайно мягкой. На небольшом столике рядом с ней стояла фотография с чёрной лентой. С фото на мир смотрела милая девушка в лёгком оранжевом платьишке и забавной панамке. — Это ведь Она, да? — тихо выдохнул Юнги, взяв в руки фотографию, и Чонгук кивнул. — Красивая. — Идём на кухню, чай уже стынет, — позвал младший, явно желая замять тему. Мин поставил фотографию на место и направился на кухню, следом за Чоном. Усевшись за стол, он поблагодарил за чай, отказавшись от сладкого, и принялся пить. — Ты похож на неё, — вдруг сказал младший, отставив свою полупустую кружку подальше. — Не внешне, внутренне. После того, как Её не стало, я никого не пускал к себе домой, да и сам практически не выходил отсюда. Разорвал со всеми друзьями и родственниками связи и приводил дни и ночи в полнейшем одиночестве. Я сходил с ума от горя. Я был готов отправиться к ней, начать жизнь с самого начала, но потом понял, что моя любимая бы точно это не одобрила, и я решил, что доживу эту жизнь так, как посчитаю нужным, смотря только вперёд. — Ты, конечно, прав, великий философ, — Юнги улыбнулся, поднимаясь со стула, и, подойдя к младшему, обнял его сзади, — нужно всегда смотреть вперёд, но всё же нельзя забывать, что находится позади, ведь без прошлого нет и настоящего, а что уж говорить о будущем? Чонгук задумчиво кивнул и, развернувшись, потянулся за поцелуем. Этой ночью, после великолепного секса на шикарной кровати, они заснули в объятиях друг друга, но не прошло и часа, как Чон проснулся от душераздирающих криков старшего. Он сразу же понял, в чём дело, и придавил Юнги всем телом, сжимая его запястья и не давая расцарапать метку. Мин практически выл, дёргался, выворачивался, а Чон лишь приговаривал, что скоро всё пройдёт, и внимательно смотрел на горячую метку, которая причиняла боль его любимому. А затем вдруг схватил эту его правую руку и начал тереть метку ногтями, словно надеясь стереть её. Он со всей силы тёр нежную кожу, раздирая её до крови и причиняя невероятную боль. Юнги истошно орал и пытался выдернуть руку из крепкого захвата, но, безусловно, ничего не получалось. Вскоре Чон на мгновение остановился, чувствуя на руках горячую кровь, и Шуге наконец удалось скинуть его с себя. Юнги сразу же отполз от него и сел в кровати, опустив ноги на пол. — Зачем ты это сделал? — зло зашипел старший. — Прости, — тихо выдохнул Чонгук. — Я так хочу, чтобы её больше не было. Я так хочу, чтобы Его больше не было. — Но от этого меня не будет, — горько усмехнулся Юнги и, поднявшись на ноги, начал собираться. Младший больше не сказал ни слова, не задал ни единого вопроса, лишь отстранённо смотрел на кровавые следы на простыне и вздрогнул, когда громко хлопнула входная дверь. Шуга шёл домой по тёмной улице, где лишь фонари спасали его от абсолютнейшей тьмы, в которую был полностью погружён Сеул. Юнги уже ничего не чувствовал, кроме обжигающей боли от свежих кровоточащих ран на запястье. Метка невероятно горела, и казалось, словно младшему по-настоящему удалось изуродовать её. Придя домой, он скинул с себя куртку и пошёл в ванную, чтобы промыть рану. Как только вода смыла кровь с метки, Юнги смог нормально рассмотреть её — она была не в самом лучшем состоянии, но вроде бы младшему не удалось испортить её, несмотря на все его старания. Юнги поспешно протёр её спиртом и, перевязав, направился в спальню. Завалившись в кровать, он мгновенно провалился в тревожный сон. На следующий день у него поднялась температура, и он пролежал в кровати до самой ночи. Стало полегче только ближе к часу ночи. Юнги перевязал руку и выпил водички, вновь забираясь под одеяло. Когда солнце взошло, и начался новый день, Шуга позвонил Намджуну и предупредил, что не сможет выйти на работу в ближайшие дни, а тот принял это к сведению, пожелал скорейшего выздоровления и пообещал навестить его. Шуга поблагодарил его и вновь провалился в сон. Через несколько дней вдруг зазвонил телефон. Сначала Юнги собирался проигнорировать, так как с младшим он не хотел больше иметь дело, поэтому не звонил ему, не писал и не искал встречи, а тут вдруг звонок, но оказалось, что звонил Сокджин, и Шуга не смог отклонить вызов, несмотря на сильную головную боль и небольшую слабость. — Юнги, — раздался взволнованный голос Сокджина из трубки, — представляешь, я стал отцом. — Поздравляю, — искренне поздравил Юнги, невольно улыбаясь, ведь это была единственная хорошая новость за последнее время. — Спасибо, — расплылся в улыбке старший. — Кто хоть — мальчик или девочка? — Мальчик. Он такой маленький, такой замечательный, — восхищался Джин. — Ты обязательно должен его увидеть. — Хорошо, — кивнул младший. — Как только, так сразу. — А чего такой невесёлый? — насторожился Джин. — Что-то случилось? — Приболел немного, — ответил Юнги. — Ничего страшного. — Если ты говоришь, что ничего страшного, значит ты при смерти, — всполошился старший. — Что болит? Я сейчас забегу в аптеку и приду к тебе. — Да со мной правда всё хорошо, — как можно более непринуждённо рассмеялся Шуга. — Не стоит беспокоиться. Мне действительно уже намного лучше, я иду на поправку, и скоро обязательно загляну к вам в гости. — Хорошо, — сдался Джин. — Выздоравливай! — Обязательно. Прошла неделя. Метка перестала его беспокоить, температура спала, и Юнги вышел на работу. Оказалось, что Чонгук уже давно не приходил на работу в клуб, и лишь громко фыркнул, когда узнал об этом. В один из совершенно одинаковых, бесцветных дней Юнги вновь почувствовал лёгкое недомогание. Голова периодически кружилась, а метку весь день невероятно жгло будто ледяным пламенем. Хоть ему и не хотелось признавать, но он ужасно скучал по Чону, но в этот день чувства были немного другими. Ему вдруг стало особенно одиноко, грустно и тоскливо. Он всё не мог найти себе место. Когда рабочий день подошёл к концу, Мин вернулся домой, неожиданно опустил голову и взглянул на чернеющую метку. Он не заметил, как по щекам потекли слёзы. Он никогда не знал этого человека, но после его смерти стало вдруг пусто. Смысла его жизни больше не было. Не то чтобы Юнги хотел найти его, жить с ним, любить его, посвятить свою жизнь ему. Шуге никогда не нравилось всё это, но оно было заложено в нём от природы. Он всю жизнь ненавидел обладателя его метки, но никогда не желал ему смерти. Он готов был до конца дней страдать, лишь бы незнакомец продолжал жить. Но теперь его не стало. Этой ночью Юнги не спал. Он даже и не догадывался, что в нём накопилось столько слёз. Они всё текли и текли, не прекращаясь. Боль душила, сводила с ума, топила в море отчаяния. Ему стало самому смешно, когда он осознал, что ещё никого в жизни так не оплакивал. Неизвестный человек, которого он даже не видел и который причинял ему всю жизнь лишь боль, хоть и не преднамеренно, был намного дороже, нежели все родственники и друзья вместе взятые. Юнги всё не мог прийти в себя, проливая бесценные слезы из-за человека, о котором совершенно ничего не знал. Боль, душевная и физическая, не спешила уходить, поселившись в душе и теле парня. Он потерял весь интерес к жизни, потерял всё за пару мгновений. Юнги начал медленно умирать, пока вдруг входная дверь не хлопнула. — Юнги, ты дома? Я хочу с тобой поговорить, — послышался голос из прихожей. Юнги лежал на полу, тихо рыдая и прижимая к себе правую руку. Казалось, он уже выплакал за эти дни все слёзы и теперь в его измученном теле больше нет ни капли воды, он обезвожен и обессилен, медленно загнивает изнутри. Но, к сожалению, слёзы ещё были, да и сердце пока что отказывалось останавливаться. Чон зашёл в комнату и сразу же бросился к старшему, начал спрашивать, что случилось, и тот протянул ему руку, демонстрируя ужасную чёрную метку. — Мне так жаль, — тихо выдохнул Чонгук и немного наклонился, прижимаясь к метке губами — она уже была не обжигающе горячей, она была ледяной. — Я свободен, — сипло произнёс Юнги, — но почему-то не чувствую радости, словно с меня сняли кандалы, которые мешали мне всю жизнь, только вот вместе с кандалами содрали ещё и кожу, в которую они будто вросли, и теперь в некоторых местах было выставлено на обозрение живое мясо. Так больно. — Да, я знаю, — выдохнул Чон, осторожно обхватил старшего под мышками и помог принять сидячее положение, сразу же крепко прижав к себе. — Прости меня. Мне просто нужно было немного времени. Я ужасно запутался. Всё говорил, что смело смотрю лишь вперёд, не оборачиваясь, но в итоге сворачивал голову, продолжая смотреть вперёд, а сам шёл назад. Обещаю, что больше не покину тебя, пока моя душа не сменит тело. Юнги ничего не ответил, лишь медленно обнял младшего и уткнулся ему в плечо. Ему стало легче, конечно, пустота не исчезла, но всё же огромная дыра, разросшаяся до невероятных размеров всего за пару дней, поглощая всё внутри, переворачивая внутренний и окружающий миры с ног на голову, перестала увеличиваться. Чонгук был огромной заплаткой для его души, и Юнги оставалось лишь довериться Чонгуку и надеяться на то, что тот сумеет его залатать.