Что-то о порядке. И о любви

      В доме царит абсолютный порядок.       Нигде не пылинки, но это бы ладно. Таблетки разложены по кармашкам на каждый день — вполне разумно. Зубные щетки щетиной направо (всегда, всегда направо!) — уже перебор.       Шайло подходит к книжным полкам, проводит пальцем по корешкам. Идеально ровная линия, прерывающаяся на впадинках между томами. Книги сгруппированы по темам — объяснимо, по авторам — вполне разумно, но также они рассортированы по росту, цвету обложки, шрифту, толщине корешка — уже перебор.       Комната папы — святилище Порядка. Комната Шайло — поле боя, на котором она терпит поражение снова и снова.       «Порядок — это безопасность», — повторяет папа. Стремясь к безопасности, он упорядочивает всё вокруг себя — книги, посуду, обстановку, жизнь Шайло. Правила меняются, подчиняясь какой-то непостижимой внутренней логике. Иногда Шайло кажется, что она готова ухватить принцип… ах, если бы это случилось!.. Но нет, Правила или Правило (она не знает точно) ускользает от понимания: бдыщ! — всё в лоскуты и папа со вздохом исправляет Ошибки.       Ни слова порицания, только вздох. Папа терпелив и справедлив. Папа внимателен. Папа огромен и всемогущ, всеобъемлющ и всепроникающ, он везде и всюду — в поскрипывании рассохшихся половиц, скрежете панелей, прикрывающих тайные ходы, шелесте пластиковых полос, ограждающих «чистую комнату».       Не-вы-но-си-мо!       Почти шестнадцать лет прошли-прокрались о скрипучим половицам под знаком «Выпей лекарство, милая!», под флагом «Я лучше знаю, ведь я твой отец, милая!», под гнётом «Мама бы тобой гордилась, милая, и потому…»       И потому день за днём воспроизводит себя в выматывающей душу одинаковости: подъём в восемь тридцать, лекарство, платье и завтрак, привязанные ко дням недели: в понедельник белое с кружевом, овсянка, апельсин; вторник — тёмно-синее с белой окантовкой, питательная смесь «Энерджи», черничный батончик; среда… а к хренам ли эту среду!       Шайло вбегает в ванную. Быстро оглянувшись, поворачивает зубную щетку, одну из двух.       Есть!       Что на очереди? Она стремительно продвигается по дому, оставляя сюрпризы. Один за маму, один за Шайло и все для папы.       … чашку ручкой к дверце шкафа…       ...эту книгу чуть подвинуть…       ...ход конём и пешку в ящик…       ...вынуть папину рубашку…       ...в мусор свежую рекламу…       ...Ух!       Шайло плюхается на кровать, изнемогающая от усталости, трепещущая, но довольная. Смешные победы, микроскопические завоевания. Ради таких моментов и стоит жить!       В мире нет никакого порядка.       С каждым днём город всё больше напоминает клоаку, переполненную нечистотами, кишащую существами, так похожими на людей, но утратившими смысл и предназначение. В конечном счёте, смысл и предназначение и есть то, что делает человека человеком. Вычти — получишь кучку органов. Большей частью изношенных, но случаются и проблески, полновесные монетки среди обманок.       Натан критически осматривает донора.       Жилистый, подтянутый, хорошо одетый мужчина дергается, стараясь вырваться из ремней, фиксирующих его тело на рабочем столе. Пластиковая капа может лишь приглушить звуки, а звуков донор издаёт очень много. Через пару минут их тональность поменяется.       Сверимся…       Натан методично изучает конфискационный лист, обращая внимание на детали, которыми специалист менее добросовестный мог бы и пренебречь. Здесь важно всё — температура тела и окружающей среды, индекс жизнеспособности, год выпуска трансплантата. Дьявол кроется в мелочах.       В нижнем правом углу конфискационного листа — выдержка из ID карты и кредитной истории. Всего несколько предложений, Натан читает их тоже.       Бизнесмен — ну, само собой.       Задолженность 120 дней — интересно.       Бегство и попытка убийства конфискатора — уже перебор.       Дьявол кроется в деталях, мелочах, нарушенных правилах, неисполненных обязательствах. Будучи в некотором смысле должником, Натан отлично понимает суть обязательств и важность следования правилам. Некоторые правила даны изначально. Остальные становятся ясными уже в процессе.       Следовать правилам — всё равно что решать элементарную математическую задачу. Вот, например…       Дано: мужчина, двадцать семь лет, торговец воздухом, банкрот, сто двадцать дней задолженности, попытка бегства и сопротивление. Требуется: изъятие селезёнки.       Что в условиях задачи нам непонятно?       Начнём!       Обработка рук плюс перчатки плюс обработка операционного поля. Премедикацию выносим за скобки.       Разрез.       Брюшная полость открывается как сундук с сокровищами. В мире нет порядка? Натан умеет признавать свои ошибки. Человеческое тело и есть средоточие порядка, средоточие закономерности: все эти части, и трубки, и жидкости, сплетения тончайших нитей, пронзающих багровые волокна, все эти новообразования, растущие ткани, отмирающие клетки, все эти кости, хрящи, упругие ткани, губчатые извилины, скомплектованные и подключенные мягкими кабелями к пульсирующей помпе сердца. Ничего случайного, ненужного, лишнего, чрезмерного.       Тело прекрасно.       Натан отделяет селезенку и, повинуясь вбитому за годы учебы алгоритму, запаивает кровеносные сосуды, питавшие удаленный орган. Бывший обладатель артикула SpGen563667 к этому моменту уже проследовал через все стадии шока к состоянию бесчувствия, но Натан всё же накладывает стежки в тщетной попытке вернуть хоть какую-то упорядоченность. Увы, коса нашла на камень, правило на правило, сундук с сокровищами разграблен, задолженность погашена.       Никакой спешки, последние штрихи и…       Операция завершена.       Обработка рук минус перчатки минус нарукавники, прочее пока держим в уме. Законченное дело отзывается приятной болью в натруженных мышцах. Казалось бы — тривиальная задача, простейшее решение, но…       ...ей-Богу, так оно и есть…       ...ради таких моментов и стоит жить.       Шайло вглядывается в папино лицо, как будто видит впервые.       Чужой человек, незнакомый ей доктор Уоллес, проверяет пульс, проверяет кармашки с таблетками, проверяет герметичность окон… проверяет всё.       — Как ты себя чувствуешь, милая? — спрашивает доктор Уоллес.       У него мягкий голос и нежные пальцы, зато остальное — из камня, стекла и колючей проволоки. Доктора Уоллеса невозможно ранить, но очень возможно разбить.       — Я в порядке, папа.       Магическое слово «порядок» разглаживает вертикальные морщинки в межбровье, горизонтальные — пересекающие лоб. Лицо становится гладким и на секунду кажется, что к нему возвращается молодость.       Шайло могла бы влюбиться в чужого человека.       Мешают: камень, стекло и колючая проволока.       Натан проводит подушечками пальцев по щеке спящей дочери.       Знакомый незнакомый подросток шевелит губами, вчитываясь в яркие сюжетные сны. Сны опасны, ведь именно они стирают фамильные черты, превращая девочку в девушку, женщину, отдаленно похожую на Марни, но лишь отдаленно. Взросление словно рябь на воде. Подросток улыбается, и лицо жены расплывается, а на его месте возникает новое — юное, капризное, миловидное, — плоть, отпочковавшаяся от плоти, расцветающая по новым законам.       Эти законы жестоки к родителям. Особенно к отцам, не сумевшим уберечь, объяснить, настоять на своём.       Задача практически нерешаема.       — Шай, — тихонько произносит Натан. — Милая.       Он мог бы дать ей капельку свободы.       В самом деле, мог бы.       Мешают: дерзость, упрямство, капризы.       Подростковая жестокость. Нестойкая, неуловимая, втайне созревающая красота.       Что еще? Ах, да…       ...зубная щетка, повёрнутая влево.