Эффект Сновидца

В те дни, когда врата Обливиона стояли открытыми, словно двери таверн; в те дни, когда даэдра устремили взгляды к миру смертных; в те дни, когда вернулся Король Червей – бог мертвых - Маннимарко; когда переписан был Древний Свиток ради единственного вора; когда привел войско из царства Меридии последний этАда, Умарил Неоперенный, – одним словом, когда дивные чудеса соединялись с ужасающими кошмарами, Хенантьер Сновидец из Гильдии магов Бравила сделал свой выбор. - Ты глупый эльф, - Куд-Ай всплеснула руками. Зеленая с аккуратными красно-коричневыми рисунками чешуя поблескивала в неярком свете магических светильников. Хенантьер улыбнулся, смаргивая блики. - Наверное. - Твой Амулет однажды чуть не стоил тебе жизни! Куд-Ай скользнула к нему, невесомая и гибкая, словно плыла в чистых водах. Ее искусство в чарах Изменения позволяло превращать воздух в густую душноватую влагу. Хенантьеру запах водорослей и соли напоминал о рыбалке на рассвете – любимом развлечении ребятни Санхолда. Это были светлые воспоминания, хотя Хенантьер и не собирался возвращаться домой. Он снова улыбнулся: - Я знаю. - Мне следовало уничтожить проклятую штуковину… - Тогда я создал бы новую, Куд-Ай, - Хенантьер обнял ее. Плоская голова аргонианки устроилась на его плече, ее глаза затянуло пленкой, заменяющей ящерице слезы. Хенантьера обожгло стыдом, будто он собирался не провести эксперимент с собой, но продать саму Куд-Ай бродячему данмеру-работорговцу. - Прости, - сказал он. – Я должен закончить, потому что… Хенантьер запнулся, не зная как описать видения и теплое дыхание иных миров на коже, манящую, чересчур реальную близость. - Я просто Хенантьер из Бравила. Для некоторых – Сновидец, но хочу большего, Куд-Ай. Я неправ? «Отпусти меня», - просил он подругу, и та, в конце концов, разжала перепончатые ладони. - Что ж, запретить не могу. Но я боюсь больше не увидеть тебя. И Хенантьер промолчал, потому что тоже боялся – слишком многого. Тем же вечером, после того, как Куд-Ай скрылась за углом соседней улицы, он разделся догола. Амулет сновидений подрагивал в длинных, но слабых пальцах; Хенантьер переводил взгляд с окаймленного темным серебром рубина, похожего на сгусток свернувшейся крови, к серости бравильского пейзажа – хлестал дождь, пахло цветением липы и лилий. В зеркале напротив окна Хенантьер рассмотрел и себя – долговязого, нескладного, с узкими плечами, вялыми мышцами и дурной привычкой сутулиться. Он отвернулся в отвращении. Хенантьер из Санхолда, Хенантьер из Бравила – так его знали. Куд-Ай – еще и как Сновидца, но последний опыт оказался бесславным, позорным, словно дурная шутка самих даэдра. - Я не отступлюсь, - он сжал пухлые губы. Цепь покачивалась сама по себе, словно утонула тысячу лет назад, и в сизо-зеленых глубинах истончилась до невесомой нити. Хенантьер представил море, рыбалку, ледяные брызги – и накинул цепь на шею. Он тонул, но не захлебывался. Вязкая субстанция пахла земляничным вареньем – хотелось попробовать бело-розовое нечто на вкус. Хенантьер думал об облаках на закате, взмахивал руками, точно стараясь взлететь, но тяжесть Амулета – или собственного неуклюжего тела – тянула ко дну. Наконец, Хенантьер сдался. Облачная взвесь была всего лишь неприятно-липковатой. По крайней мере, не пыталась сжечь или отравить его; и не менялась – тоже. Он тонул, дыша; падал, не разбиваясь. Он успел заскучать. Если это – таинственный мир на грани Обливиона и сновидений, то скучнее, разве что, городские праздники в захолустье вроде Бравила. Он попытался оттянуть цепочку Амулета и обнаружил, что та забралась под кожу, подобно ядовитой червеводоросли; Хенантьер сглотнул – только не это, только не заплутать в мире грез снова, один раз он чуть не умер. Куд-Ай права. Он неудачник и жалкое создание. Хенантьер всхлипнул, судорожно царапая голую грудь. Цепочка пропала без следа – вместе с Амулетом. Стали частью его тела. Он вскрикнул, брыкаясь – голый и, наверняка, нелепый, вроде желтой лягушки. Хенантьер мог поклясться, что услышал приглушенный смех – будто хохотали за толстой деревянной стеной. - К-кто здесь? – позвал он. Земляничный студень зашевелился - «облака» стремительно меняли форму, словно под резкими порывами ветра. Несколько мгновений спустя Хенантьер с возросшим ужасом осознал, что его держит за лодыжки гигантское щупальце. Присоски в небольшую тарелку размером впивались, оставляя глубокие багровые следы. Хенантьер задохнулся от резкой боли, а когда щупальце перевернуло вниз головой – порадовался, что не стал ужинать. - Ты странно задаешь вопросы, смертный, - проговорило щупальце… вернее, бесформенная громада, куда оно тянулось. Хенантьер зажмурился от ужаса, вновь подавляя спазм тошноты. Ему почудилась огромная уродливая рожа – вроде причудливого и противоестественного сочетания черт дракона, птицы, минотавра, человека и еще тысячи созданий. Химера пялилась сгустком желтовато-белых глаз, похожим на гроздь переспелого винограда – каждый двигался на маленькой веточке отдельно, и все пристально изучали Хенантьера. Щупальце истекало земляничной слизью. «Никогда больше не притронусь к джему», - подумал Хенантьер и даже огорчился. Какая-то безымянная тварь лишила его любимого блюда. Это было, даэдра побери, несправедливо. - Мне следовало бы спросить тебя, что ты делаешь здесь… во мне, - химера заколыхалась в пароксизме смеха. – Но не трудись, смертный: я и так знаю. Я знаю все. Хенантьер беспомощно пошевелился. К вискам приливала кровь, он открыл рот, хватая слизисто-приторный воздух. - Пожалуйста… - Что? Отпустить? Вернуть домой? Деточка расплакалась и хочет сбежать? – туша ходила ходуном. - Я… «Сейчас потеряю сознание. Просто упаду в обморок», - Хенантьер сморгнул обидные слезы. Слабак. Был и остался – с Амулетом под кожей, или нет. Он смотрел на собственные ноги, где расцветали шиповником следы от присосок. - Нет. Я не хочу сбежать, - проговорил он по слогам, потому что в ушах шумело, а глаза наполнились тяжелой кровяной болью. Щупальце разжалось. Хенантьер успел вскрикнуть, неуклюже, но мягко шлепнуться о землю – о жесткий деревянный пол, если точнее – и вдохнуть горьковатый аромат пыли и старых книг, прежде чем бесконечная махина скукожилась до человека. Или существа, что напоминало человека. Это был низенький толстяк с одутловатым белесым лицом, каким-то водянистым, словно кожа его не толще пергамента и прозрачна, словно жабья слизь. Потирая ушибленный зад, Хенантьер подумал: так могло бы выглядеть невыразимо уродливое дитя человека и слоада - бесцветные глаза навыкате, слизняки-губы, обрюзглая туша, задрапированная в черный с золотом балахон. Жирные в складках руки напоминали одновременно щупальца и клешни, а оглядевшись и заметив череду свитков и гримуаров на тянущихся в пустоту полках, Хенантьер понял, с кем столкнул его Амулет. - Ты… принц даэдра, хранитель Знаний… Хермеус Мора! Слоадочеловек знакомо забулькал. Брюхо колыхалось. - Долго соображал, а еще – эльф! Ну что, пытливый Сновидец Хенантьер, желаешь ли стать моим гостем… навеки? Влажный палец скользнул по шее, по груди, на секунду эльфу почудилось – вонзит свои короткие ногти и выцарапает пропавшую цепочку. Хенантьер сжался. - Н-нет… то есть, да. Я искал силы. Внутренней силы, - уточнил он. Хермеус Мора ухмылялся, демонстрируя тройной ряд мелких зубов. Его облик расплывался – то проглянет щупальце, то смешаются черты лица. Невыносимо. И все-таки Хенантьер держался в почтительном полупоклоне, уставясь в тройной подбородок, не отводя взгляда. - Храбрый смертный. Разве тебя не предупреждали, что магия опасна? А Сновидцев и вовсе любят преследовать злые силы. Во всех мирах. Некий человек чуть не потерял самого себя в Бездне Ужаса, а другой – мальчишка и Сновидец по рождению - почти стал вместилищем демона… Хенантьер дернул плечом. Где-то в мышцах змеился Амулет. Поздно. - Я ищу знаний и силы. - То есть, ты не прочь преодолеть трудности, испытания и прочую вашу смертную чушь? Я могу дать тебе все это и без всяких… заданий, но отыщу и кое-что интересное. Итак, твой выбор? Хенантьер сглотнул. Измерение Моры – Апокриф, откуда не возвращаются. Тайные знания затянут его, и оставят у той грани безумия, которую мечтаешь переступить - забыться. Хенантьер сжал липкие ладони в кулаки. - Задание, - проговорил он. Хермеус Мора захохотал. - Отлично, отлично. Поэтому и люблю вас, эльфы. Твой род, правда, не так забавен, как двемеры… Но неважно. Присоски легли на подбородок Хенантьера. Дыхание принца даэдра пахло утопленником и земляникой: - Слушай внимательно, Сновидец. Ты сделаешь вот что… Холод прокусил плоть, вцепился сразу в кости. Хенантьер коротко взвыл, обнял себя под локти, пытаясь удержать остатки тепла. Пригнулся, прижимаясь торчащими из каких-то рваных парусиновых штанов коленями к неровному настилу булыжников. Хотелось свернуться по-кхаджитски, клубочком, и замереть, не двигаясь, не отдавая последние крохи тепла. Хенантьер заставил себя выпрямиться. Из дырявых сыромятных башмаков торчали пальцы, похожие на больных птенцов, высунувшихся из гнезда. Он тер плечи и локти, стучал зубами, тронул шею – цепь по-прежнему внутри, а значит, отвратительный и всемогущий принц даэдра действительно требует от него, Хенантьера… - Ох. На волосах осел иней. Солнце по каплям сочилось сквозь серые тучи, и треугольные каменные дома тоже были серыми, недобрыми, грубо вытесанные деревянные балки не столько украшали, сколько берегли драгоценный жар очагов. Редкая жесткая трава стлалась по камням и земле. По мере того, как зрение и слух возвращались к Хенантьеру, он стал замечать – это город, и город людный. Футах в двадцати раскинулась округлая рыночная площадь, торговцы зычно славили товар, а покупатели – приценивались. Зрелище успокаивало Хенантьера: почти Бравил. Такой же скучный маленький городок, только… Он сморгнул. Люди. Словно в Бруму попал. Впрочем, нет. Даже в Бруме меньше нордов и больше имперцев. Хенантьер закусил губу. «Значит, вот она какая… провинция Скайрим». - С дороги, остроухий, - Хенантьера толкнул светловолосый здоровяк в тяжелой броне с меховым поддоспешником. Секира за его спиной казалась продолжением тела – точно вросший под хенантьерову кожу Амулет. - И откуда только заявился. Тьфу ты, - норд плюнул в заросли мелких голубых цветов. Хенантьер поежился. Поторопись, напомнил себе. Принц даэдра может ждать вечность, но лучше не испытывать его терпения. «Задание» Хермеуса Моры безумно и изощренно, но Хенантьер согласился. «Должен ли был?» - Простите, - он погнался за нордом. – Вы не могли бы помочь? Я ищу… эээ… Йоррваскр. Соратников. - Чево-чево тебе? - Соратники. Йоррваскр. Мне… сказали, это где-то здесь. Город… В-вайтран, если не… - он добавил. – Я хочу присоединиться к ним. Норд вытаращился так, что светло-голубые глаза стали напоминать перепелиные яйца: - Че-во?! Секунду спустя Хенантьер уже болтался, схваченный за шиворот, словно длинноногий и испуганный олень в волчьих челюстях. А потом очень спокойно подумал: я повисел в щупальцах монстра-даэдра, разве страшен мне какой-то человек? - Пожалуйста, отпустите меня. Норд отшвырнул его: - Тебя черепушкой приложили, эльф? Чего остроухому делать в Соратниках? Да тебя на конюшню – навоз выгребать, и то не пустят. Хенантьер разглаживал дерюжную рубашку, в которую его «нарядил» Мора. Стряхнул пыль со штанов. «По крайней мере, немного согрелся…» - Нет. Со мной все в порядке. Я просто хочу присоединиться к Соратникам. Если вы не знаете дороги, прошу извинить. Спрошу у кого-нибудь другого. - Стой, - норд дернул Хенантьера за предплечье. – Ты, двинутый эльф… пойдем. Клянусь Осколками Вутрад, из тебя получится та еще потеха. - Так вы знаете, где Соратники? - Дурья башка! Я – Свен Снежный Волк, и я один из них! Норд по имени Свен не солгал. «Потеха» получилась. Хенантьера встретили недоумением. Оно быстро сменилось хохотом, тычками и пинками. Его втолкнули в странное здание – перевернутый днищем вверх деревянный корабль, разрисованный пестрыми размашистыми штрихами, словно маляром и художником был трехлетний ребенок. Вот он, Йоррваскр. А эти – Хенантьер озирался, втягивая голову в плечи, - Соратники. Рыжие и светловолосые, огромные – некоторые даже выше его, альтмера; они сидели за длинным столом, заваленным всяческой снедью и хлебали сладковато пахнущее пойло из массивных серебряных кубков, тыкали пальцами, иногда плевали. Один плевок угодил в щеку, Хенантьер едва не рассвирепел. «Огненный шар превратит эту иссохшую деревяшку в горсть пепла», – подумал он. Долгая мысль – Хенантьер успел перебороть искушение. Он насчитал около полутора десятков, но лица сливались в озаренное факелами белесое пятно. Хенантьер стоял, опустив голову, словно у эшафота, приговоренный к публичной порке. В животе екало – «не выдержу». Кто-то запустил оленьей костью и чуть не сбил с ног. Хенантьер пошатнулся. Норды снова рассмеялись. - Остроухий в Соратники захотел, ишь ты! - Совсем ума лишился! - Пусть спляшет – шутом будет, прям как у ярла! - Хе-хе, не только шутом. Губки у него, Хильда с Агдой обзавидуются, - проговорил невысокий жилистый тип, весь обсыпанный веснушками, кое-где расплывающимися в рыжие пятна. Он выразительно указывал на свою промежность, а когда смущенный Хенантьер отвернулся, оскалил редкие желтоватые зубы. - Довольно, - с нижней палубы поднялся длинноволосый старик. В отличие от остальных, он не насмехался и даже не улыбался. Единственного слова хватило: повисла тишина. - Должно быть, ты бежал от поветрия на ваших Островах, - старик шагнул к Хенантьеру, склонив голову набок и напоминая настороженную собаку. – Я слышал, твое племя проигрывает битву с этими слизнями… «Битва со слизнями?» Хенантьер почти сполз на колени. «Это сон. Я – Сновидец из Бравила, из Гильдии магов…» - Что ж, но если Скайрим принимает эльфов, - продолжал вожак Соратников, - то мы, потомки и наследники Исграмора, – нет. Ты – чужак. «Чума Траса, вот что за «поветрие». Война Увинчила. Сейчас конец Первой эпохи». Хенантьер моргнул. Куд-Ай родится через тысячи лет. Он тоже. - Тогда называйте меня Хенантьером Чужаком. Я согласен быть вам слугой, только не гоните прочь. Пожалуйста. Тишину разорвал новый вихрь смеха, но седовласый вожак кивнул. Под утро он задремывал на короткие полчаса, чтобы, очнувшись, нащупать пустоту вместо Амулета и застонать: кошмар продолжается. Единственная, почти ритуальная жалоба. Спустя мгновение он уже обливал отросшие волосы ледяной водой, мчался вычищать вчерашние угли из очага и разжигать новый огонь, к колодцу, затем - подметать и драить полы и кормить породистых бойцовых псов – их конуры были куда теплее и уютнее закутка в погребе, среди сырой картошки, где обитал Хенантьер. Грязная монотонная работа отупляла. Порой Хенантьер всерьез беспокоился, не забыл ли заклинания – Соратники презирали магию, и он смирился, не осмеливаясь даже согреться при помощи чар. Воины просыпались позже. Хенантьер подавал завтрак, и затем стоял навытяжку, готовый исполнить любой приказ самого младшего. Смотреть на «хозяев» не дозволялось, и он научился распознавать по голосу, по интонациям, а лиц – так и не различал. Иногда ему швыряли объедки, и тогда Хенантьер кланялся, почти задевая лбом собственноручно вычищенный пол, благодарил за подачку. Порой, на радость чавкающим зрителям, приходилось воевать за кусок хлеба или надкусанную кроличью ногу с псами. Поначалу собаки рвали Хенантьера, он весь ходил в гноящихся язвах от плохо заживающих укусов, но скоро стали уступать, сочувственно виляя хвостами. Псы жалели его. Соратники – не слишком, он был не врагом, но пустым местом. Правда, несколько раз седой вожак – Предвестник, как называли здесь лидера, - говорил: ты не раб, ты можешь уйти. Хенантьер отказывался. «Тогда не жалуйся», - пожимал плечами Предвестник, и потом более не интересовался судьбой Чужака. Хенантьер так и поступал. Не жаловался. Единственный всхлип – «я все еще здесь», - не в счет. Изнеженный и слабый, он вскоре подхватил простуду, а поскольку никто, в первую очередь сам себе, не позволил бы отлежаться хотя бы день, простуда поползла глубже. Горло, трахея и легкие горели, точно переполненные раскаленным железом. Он сдерживал кашель: нельзя, чтобы Соратники догадались о его болезни. И здоровым-то эльфом брезгуют… С каким-то отстраненным равнодушием Хенантьер думал: я умираю. От ран-собачьих укусов, от легочной гнили. Он размышлял, что будет дальше: Хермеус Мора заберет в свой Апокриф? Или выставит прочь, посмеявшись, не хуже Соратников, которые норовят пнуть под зад, когда Хенантьер моет пол или чистит чьи-нибудь сапоги? Умереть было очень просто. Он почти сдался тогда. Но псы как раз перестали бросаться, а Свен Снежный Волк отправил Хенантьера в лес за лекарственными травами, якобы для перевязок. Он сварил себе целебное зелье, и мучительные боли в груди исчезли без следа. Хенантьер выжил, оставался слугой – и Чужаком. Его ногти почернели от золы и грязи, а ухоженные когда-то ладони покрылись пузырями мозолей, напоминая бородавчатых жаб. Укусы рубцевались неровно, изуродовав золотистую кожу рытвинами шрамов. Увидев как-то отражение в воде, Хенантьер улыбнулся: кто бы узнал в этом изможденном создании холеного бравильского мага? «Никто. Они все родятся через тысячи лет», - и он продолжал улыбаться, словно безумец у святилища Шеогората, пока хмурый Бьорн не влепил доброго подзатыльника и не погнал за бочонком меда. Соратники не разрешали Хенантьеру и приблизиться к оружию. В лучшем случае – гнали окриками, в худшем – прогоняли тычками. Но спустя несколько месяцев – или лет, Хенантьер сбился со счета времени, - стали поручать точить мечи, топоры и секиры, драить щиты, доспехи, штопать кожаные подвязки. Одним словом, позволили прикоснуться к священной нордской стали. И тогда его ночи стали ночами тренировок. Он едва мог поднять кацбальгер, не говоря уж о внушительных клейморах или эстоках. Приходилось сжимать одноручник в обоих кулаках, неуклюже размахивать. Из двадцати ударов только один или два приходились по тренировочному деревянному чучелу. Хенантьер часто падал на спину или заваливался набок. Если Соратники замечали его усилия, то выскакивали на улицу, привычно надрывая животы от хохота. Этот хохот давно звенел в ушах Хенантьера, словно жестяная кружка, привязанная к кошачьему хвосту злобным мальчишкой. На самом деле, Хенантьер почти привык к насмешкам. Все-таки большинство Соратников были не злее своих псов: много лаяли, врагу – перегрызали горло, но Чужака уже считали неопасным. Если прихватывали – не до крови. Если подставляли подножку, то рядом с соломой. По-настоящему отравлял его жизнь теперь только рыжий Гуннар – тот самый, что предлагал «поработать губками». Из новичка Гуннар сделался полноправным Соратником, но повадок в отношении Хенантьера не изменил. Наоборот, все настойчивее норовил прижать к стене, забраться под нелепо огромную меховую куртку с нордского плеча, облапать зад. Или вылить жир из тарелки, чтобы Хенантьер поскользнулся, разбил кружки меда, расцарапав локти и колени осколками. Или будто случайно облить горячим супом. Или… Хенантьер терпел выходки, понимая: нельзя жаловаться. Да и чего стоит слово Чужака против слова Соратника? Все, что мог – держаться подальше от Гуннара и вздрагивать при звуке его шагов. А ночами продолжать тренировки – до ломящей боли, до одеревенелых мускулов, до сорванных кровавых мозолей. Полчаса сна неизменно возвращали Хенантьера в Сиродил, под теплый дождь Бравила. Наверное, он шептал имя Куд-Ай. Но она родится через тысячи лет, а полчаса заканчивались быстро. Йоррваскр пустовал. Почти все разбрелись то ли воевать на границе с данмерами, то ли охотиться на великанов и троллей, досаждающих очередной деревне. Соратники защищали людей Скайрима не только от недружелюбных соседей. Хенантьер давно отвык от самого понятия жалобы, давно перестал ощущать усталость – она вросла в исхудавшее тело второй кожей – но все-таки порадовался: готовить обед не на два десятка, всего на пятерых, куда проще. Он чистил картошку, насвистывал бравильскую песенку, которую сочинят спустя несколько веков, и жмурился от жара очага. Издалека доносились мерные бряцанья металла о металл: кузнец Биргир работал почти столь же неустанно, как слуга-Чужак. Хенантьеру нравилось это сравнение, хотя сам Биргир поколотил бы за него. Картошка закончилась быстро, а на оленьей туше можно было попрактиковаться в приемах с одноручным мечом. Благо, никто не видел. Свежая мякоть легко расступалась под ножом, и Хенантьер на мгновение представил себя воином, оленину – дохлым чудовищем, и пропустил момент, когда Гуннар вошел на кухню. - Вот ты где, - сказал тот. Хенантьер выронил нож, оцарапав указательный палец. - Я думал… ты с остальными, - палец дергало, и хотелось по-детски зализать ранку. Хенантьер уставился куда-то в пол, в ведро с помоями и картофельными очистками – их надо было отдать козам, в прокопченный угол. - Нет, - Хенантьер не видел лица, но догадался: Гуннара аж перекосило. Соратники не доверяли ему. – Я здесь. И ты тоже, эльф. Он забрал горстью заостренное ухо, скручивая до искр где-то в виске и под ним. - Исграмор убивал твоих сородичей тысячами. Резал, словно свиней. Знаешь, я тоже пришиб не одного остроухого, и вы впрямь визжите по-свиному, - продолжал Гуннар, выкручивая мочку и раковину, а затем толкнул Хенантьера носом в полуоткрытое оленье нутро. Оттуда тянуло теплым мясным духом. Хенантьера затошнило. - Оставь меня, - проговорил он. – То, что ты делаешь - против чести Соратников. - Что ты знаешь о чести, эльф? – Гуннар за волосы перевернул его лицом вверх, ударил наотмашь. Зазвенело – словно кувалдой по наковальне. Хенантьеру почудилось – голова отвалилась и валяется под скамьей, словно тыква; сглотнул противно-скользкую кровь. Рыжие веснушки Гуннара превратились в цельную маску палача. Вздохнуть никак не получалось. - На колени перед потомком Исграмора. «Нет». «Я слуга, но не раб», - вспомнил слова предвестника Хенантьер, вот только повторить не вышло, рот и нос текли болью. Гуннар пнул его в живот, заставляя согнуться, а затем затолкал пальцы обеих рук в рот, будто пытаясь разорвать челюсти. - Ты все желаешь меча Соратников, эльф? - Хенантьер увидел, что завязки штанов мучителя развязаны, а член оттопыривается. – Так получи того, что достоин. Гуннар продолжал выламывать челюсти. Отверстие получилось совсем тесным, крупный, перетянутый витьем вен член едва поместился в нем. Хенантьер извивался, пытаясь вытолкнуть языком пульсирующую плоть. Руки Гуннара пахли кровью, а член – мочой и застарелой грязью, скопившейся под крайней плотью. «Захлебнусь», - паника подпрыгнула к ребрам. - Только попробуй ерепениться, - пригрозил Гуннар, но его глаза уже закатывались от того, что Хенантьер невольно вылизывал головку. – Да ты ничего и не теряешь. Ты уже шлюха. И он задергался, с каждым рывком наполняя рот эльфа до корня языка. Ногти скребли по нёбу и выкручивали губы. Хенантьер захлебывался тошной болью, выхватывал воздух сломанным носом, и ему казалось – вовсе нет лица, только голая рана и торчащий из нее член Гуннара. Его руки были прижаты коленями, но Хенантьер все же ощутил покалывание: энергия Магнуса, долгие месяцы сдерживаемая, подступила к коже, словно рвота – к пищеводу. «Я уничтожу его», - подумал Хенантьер. Гуннар требовал «работать язычком». Рану носа царапали жесткие буро-рыжие волосы. «Или лопну от магии, как бочонок, в который налили море». Хенантьер замычал, пытаясь предупредить Гуннара – не надо, я эльф, презренный и ничтожный, но сила Магнуса порой опаснее меча и мускулов. Гуннар только двинул его затылком о край стола. Капли крови стекали по подбородку Хенантьера, а член открылся в горле. Гуннар охнул, выплескиваясь; выпустил: - Глотай! Семя оказалось вязким и соленым, пахло, словно слизь на рыбьей чешуе. Хенантьер коснулся ножек стола, смутно распознавая дым от горелой древесины; магия нашла выход – а он выдержал. - Ах ты гребаный… - Гуннар отскочил, пряча обмякший член в штанах. Хенантьер согнулся, исторгая белесую от семени рвоту. Кажется, Гуннар пнул еще раз. Он не почувствовал. Он думал о том, что надо приготовить обед… только чуть позже. Он думал о том, что выдержал. Магия хлестала гуще крови. Чтобы остановить то и другое, Хенантьер склеивал темно-желтым свечением носовой хрящ, затягивал разбитые губы. Отмывая грязь, склонился над кадкой – сойдет, синяки и ссадины остались, но не чересчур заметно. Кто разглядывает Чужака? Желудок по-прежнему прыгал, как лягушка в кувшине. Хенантьер жевал листья мяты, прогоняя гадостный привкус. Оленину с картофелем и луком подал вовремя. Поднимаясь к залу Йоррваскра, услыхал многоголосье, хохот и звон то ли железа, то ли кружек; подивился – неужели пропустил возвращение Соратников, если так, почему не подозвали меда усталым воинам поднести. Хенантьер шмыгнул было накрывать стол, но его остановили. Он едва успел поставить тяжелое блюдо. - Обожди, - сказал Свен Снежный Волк – и лицо его было впрямь волчье, тонкие обветренные губы вздернулись, словно в оскале. - Вот он! Явился! – выскочил Гуннар. Хенантьер отшатнулся – кошкой от волкодава, а тот потрясал кулаком. Обожженным. До запястий рассыпало пузыри. «Я сдержался», - Хенантьер беспомощно оглянулся на столпившихся Соратников. Большинство ухмылялось, подначивало Гуннара - как же так, вшивый эльф тебя ошпарил, точно куриную тушку. Кто-то, забыв о конопатом, хвалился подвигами, выкатил великанью голову. Хенантьер заметил на шее толстого Дага связку сизых данмерских ушей и тронул собственное, залитое синяком. - Да я б его… - пузыри на кулаках лопнули. – Только не по чести, хоть и падаль смердячая. Но теперь вы знаете. Можно. Гуннар выхватил короткий кинжал. Хенантьер зажмурился. «Я сдержался». Все верно. Но Гуннар испугался, а теперь уничтожит свой страх. - …не трогал его, - сказал Хенантьер, словно кто-то слушал. Кинжал блеснул юркой рыбкой в полудюйме от горла. - Обожди, - повторил Свен, хватая рыжего за плечо. – Тьфу ты, Чужак, лучше б не приходил вовсе. Эльф в Йоррваскре хуже бабы на корабле. Кыш отсюда. И толкнул в шею. Небольно, впрочем. Вайтранский ручей пробирался через Облачный квартал к рынку, трущобам и дальше – к низине сквозь буйный кустарник. Этот кустарник за свою жизнь спрятал не одну влюбленную парочку, множество шкодливых детей и даже воров; не отказал и эльфу. Поначалу Хенантьер смывал слезы, но текли они, вроде крови и магии, за все годы в чужой эпохе, чужом мире, за все годы Чужака. Иногда он всхлипывал, словно мальчишка, и почти не стыдился. Какая разница. Его прогнали, он провалил испытание. - Но я сдержался, - повторял он. – Я ведь сдержался, почему они… Ручей журчал. В кустах подрались воробьи. Хенантьер выбрался из убежища, сидел, поджав ноги. Пальцы скользили по шее, он с трудом сдерживался, чтобы не заорать вслух – будь ты проклят, принц даэдра, забери меня отсюда, живым или мертвым. Разве ты не видишь, все пропало? Но Амулет тлел под кожей, извивался личинкам мясной мухи. Хенантьер ощущал себя мертвым, тысячу лет мертвым, словно зомби в айлейдских руинах; слезы и те – влажная гниль. - Что делаешь ты здесь, брат-по-крови? – Хенантьер не сразу услышал, вернее – примерил на себя обращение. Никто не назовет Чужака братом. - Ты заблудился вдали от дома? – продолжал тягучий, будто ленивое от жары солнце, будто сладкий сок тропических фруктов, голос; и Хенантьер медленно повернул голову к его хозяину. Попятился. Он так давно не встречал сородичей, что забыл лица высоких эльфов – включая собственное. - Н-нет, - ответил Хенантьер. - Ты заблудился, - повторил альтмер утвердительно. Явно непривычный к скайримской «весне», он кутался в тяжелую медвежью шубу и ежился, стоило прохладному ветру потрепать бесцветные почти волосы. – Мне довелось услышать о брате-по-крови, что влачит жалкое существование среди презренных потомков искаженных эльнофей. И вот, многие лиги и месяцы спустя, я сумел отыскать тебя в этой стране льда и диких тварей. Он говорил на архаичном альдмерис, почти забытом в Третью Эпоху. Неторопливая мелодика убаюкивала Хенантьера. - Я не заблудился, - отрывисто проговорил он тоже на альдмерис, наверняка, с жутким акцентом. - Ты бежал от Войны Увинчила, как многие из нас, но теперь мы ищем потерянных по всему Тамриэлю несчастных изгнанников. Забудь горести, брат-по-крови, мы здесь, чтобы вернуть тебя домой. Откуда ты родом? - Из Санхолда, - против воли ответил Хенантьер, смаргивая колючие слезы. Альтмер кивнул, протягивая ладонь – очередной забытый Чужаком жест: - Пора возвращаться. От него пахло морем, горячим песком и тропическими цветами, названия которых Хенантьер едва ли помнил. «Почему бы и нет? Провести остаток жизни там, где родился, и откуда впервые сбежал в Бравил, «доказывать». Ничего и никому не доказал. Провалил, не выдержал. И никогда больше не увижу Куд-Ай». Хенантьер улыбнулся: - Нет. Я останусь здесь. Я так решил. Альтмер вздернул бледно-золотую бровь: - Погляди на себя, брат-по-крови. Ты унижаешься пред жалкими созданиями, вероятно, вовсе недостойными быть частью Мундуса, страдания твои неисчислимы и неблагородны. Почему отказываешься от спасения? - Я выбрал служить Соратникам. Так надо. Брови сомкнулись: - Людям. Что ж… они извратили и твой разум. Они заслуживают кары, - он вздохнул с такой искренней болью. – Но тебя не спасти, ибо осквернен ты. Отвергнутый «посланник богов» развернулся, чтобы уйти так же неслышно и легко, как приблизился. Хенантьер окликнул его: - Погоди. Кто ты такой? Кто – «мы»? - Те, кто приведут чистых к величию. Имя мы дали себе – Прекрасные. На альдмерис это звучало как «Талмор». Ручей потемнел, отражая звезды и протянутое от границ Скайрима – Винтерхолда и моря Призраков – северное сияние. Хенантьер замерз, но не торопился уходить. Начинать все сначала? Молить о снисхождении? «Я сдержался», - он упрямо сжимал губы. Он был фактически рабом и объектом издевок, он стерпел унижение от Гуннара и собирался забыть его (словно дурной сон, подсказывал внутренний голос Хенантьеру-Сновидцу). Но не заслужил изгнания. Когда в сумеречном безлюдии притихшего Вайтрана показалась узнаваемая фигура – Свен Снежный Волк, Хенантьер вцепился обломанными ногтями в булыжник, на котором сидел. - Хорош по кустам отсиживаться, - буркнул Свен. На широком лице ходили желваки. Хенантьер не сдвинулся с места. Камень был его остатками гордости. Свен махнул рукой. - А, тьфу. В Обливион провались жаба эта рыжая. Хенантьер потер саднящее ухо. - Слушай, пойдем уже, - синеватым от полумрака блеснули зубы, так похожие на волчьи клыки. – Выгнали мы его. Признали, твоя правда. Хенантьер поднялся с камня. По пути до Йоррваскра Свен отрывисто рассказывал: кузнец Биргир заметил Гуннара – «из погреба скакнул, будто дремору увидал», а тот твердил: слуга пытался его убить. - Сам себе руки поджарил. Мол, полюбуйтесь. Ну не жаба? – хмыкнул Свен. – Но не боись, вывели на чистую воду и взашей прогнали. Меня за тобой послали. Честь и правда твоя, эльф. Он подумал немного и добавил: - Если хочешь, научу тебя мечом владеть, а то, как ты им машешь… разве что злокрысы сдохнут. Со смеху. Хенантьер привычно тронул шею, но теперь боясь обнаружить след Амулета. - Спасибо, Свен. И с того дня Хенантьер, оставаясь еще многие десятилетия Чужаком, все же негласно считался Соратником. Он по-прежнему прислуживал в Йоррваскре днем и обучался по ночам воинскому искусству. Но теперь над ним не смеялись, а если новичок удивлялся эльфу среди доблестных потомков Исграмора, старшие хмурились – глупый мальчишка; и тот пристыжено замолкал. Вскоре старый Предвестник умер, его сменил Свен – и при нем Хенантьер сделался советником. Незаметной долговязой тенью он скользил между звона стали на тренировках, поднося мед и брагу, чистил доспехи, но ни единая серьезная битва не обходилась без его совета. Находились злые языки, шептали – Исграмор эльфов бил, а у Снежного Волка остроухий в наперсниках, но завязывало узлом те языки, ведь победы Соратников как никогда стали славными, меньше их погибало в битвах. Потом состарился и умер Свен, но при следующем и многих после Предвестниках преданно служил Хенантьер. Его стали брать в рейды, где эльф показал себя отличным мечником – недостаток силы заменял быстротой и ловкостью. Говорили о нем: скромен на пирах, верен в службе, бесстрашен в бою. Век высокого эльфа долог. Много Предвестников сменилось, а к Хенантьеру привыкли, словно он плоть от плоти самого Йоррваскра. Далеко на юге Галерион Мистик основал Гильдию Магов – Хенантьер только улыбнулся, услышав новость от какого-то взъерошенного, возмущенного данмера в таверне. Добирались слухи и об Альдмерском Доминионе, что поднял голову и обосновался в Валенвуде, о властвовании цаэски в Сиродиле, о мрачном Ордене Черного Червя – Хенантьер вздрагивал от упоминаний, потому что знал: спустя много лет его лидер вернется. Но промерзшего у края Тамриэля Скайрима почти не касались все эти вести. Хенантьер отказывался убивать кузенов-данмеров и только этим порой напоминал Соратникам, что он эльф. Но его честь, силу духа и доблесть давно ставили в пример. И как гласят хроники: «Когда один из его учеников дожил до преклонных лет и сам стал Предвестником, то, лежа на смертном одре, он собрал вокруг себя всех Соратников, включая Хенантьера, и объявил его своим преемником, сказав, что "иногда даже эльф может родиться с сердцем норда". Часть Соратников сложила свое оружие в тот день, но те, кто остался, познали истинный смысл чести, и их наследие мы почитаем до сих пор». Но однажды, уже не Чужак – Предвестник Хенантьер, старик даже по эльфийским меркам, исчез. Отыскались свидетели, твердившие «одолел дюжину саблезубов, прежде чем тринадцатый разорвал его». Иногда в легенде саблезубы становились великанами, троллями, мамонтами – порой и драконами. Соратники горько оплакивали Хенантьера, и многие повторяли: Йоррваскр осиротел без него. А еще сплетничали, будто не саблезубы и тролли, но мерзкая тварь со щупальцами и клешнями забрала эльфа-Предвестника. Конечно, этому никто вовсе не верил. Ощущения напоминали слишком быстрый подъем с глубины, словно он был морровиндским ловцом жемчуга и судорожно всплывал к поверхности, спасаясь от морских дракончиков. На многие мили разросся пахнущий пылью полумрак. Кожу стягивало, будто вымазался липкой грязью. Ее хотелось смыть хотя бы слюной. Он уставился на свои ладони. Рассмеялся: узловатые руки старого воина стали забыто-прежними, руками юноши-мага. Хенантьер уже догадывался, где он и что происходит. Десятки и сотни лет его долгой альтмерской жизни в Скайриме растворились, как щепоть соли в котле воды - бесследно. Он снова был Хенантьером из Бравила. - Я выполнил твое задание, принц даэдра, - сказал он, когда Хермеус Мора выступил из сухой книжной духоты Апокрифа. - Отлично, просто отлично, - Мора булькающе хихикал. – Знаешь, не только я наблюдал за тобой. Мы тут заключили несколько пари. Этот шелудивый Гирцин выиграл целых семьсот лет оборотничества для Соратников, и все потому, что его Чемпион, Снежный Волк, сам пошел за «презренным эльфом». Кто бы мог подумать! Хенантьер закрыл глаза. «Наблюдали. Пари». - Это была моя жизнь, - сказал он. В ушах звучали насмешки и восхваления, грудь горела гнилью и одновременно блаженной легкостью послушных доспехов. Во рту расплывалась мерзкая жижа гуннарова семени вперемешку со сладостью лучшего верескового меда. - Не хнычь. Ты ведь Сновидец – во сне проживают миллионы судеб. Некоторые вообще забираются в шкаф, становятся королями в ином мире, а потом выпрыгивают из того же шкафа годы спустя, и вновь школьниками… - «Школьниками»? - Забудь. - Что дальше? – Хенантьер все пялился на свои гладко-розовые ногти – ни черной каймы, ни заусенцев. - О, ты выдержал испытание, - Хермеус Мора аж подпрыгивал, отчего жирная туша трепыхалась комком студня. – И получишь награду. - Я хочу знать, - он выделил последнее слово. В конце концов, Хермеус Мора был повелителем знаний, не так ли? - Смысл жизни? Зачем все? – принц даэдра явно передразнивал кого-то, а затем открыл ближайшую книгу – черную, с коваными уголками. Из нее выпорхнула ярко-голубая бабочка. Мора сжал ее в лапе-клешне. – Когда-то я предлагал нордам стать вашими сородичами – альдмерами. Они отказались. Еще и злобным демоном меня за это обозвали, подумай, какая наглость! - И я доказал им, что эльф может быть нордом? – вяло предположил Хенантьер. - Не совсем. Ты, - Мора отпустил бабочку и долгую паузу следил за ее судорожным трепыханием, каким-то болезненным полетом – он завершился в пламени дымного факела на стене. – Изменил судьбу, переписал Древний Свиток, называй как хочешь. У твоих сородичей отличная память. Они вернутся в Скайрим – огнем и мечом, и поставят нордов на колени. Весь остальной Тамриэль, впрочем, тоже. Именно ты подсказал «лечить» мир от «искажения». Губы принца даэдра изогнулись парой гусениц. Ухмыляющиеся гусеницы. «Вернутся. Поставят на колени», - Хенантьера передернуло. - Я не хотел бы этого. - Тогда – ты сможешь вмешаться еще разок, Чужак… или нет? Спустя двести лет от твоего времени ты все еще будешь достаточно молод для подвигов. Дым с остатками бабочки пах земляникой. Апокриф растворялся. Последнее, что услышал Хенантьер: - Твоя награда в Хелгене. - Моя награда в Хелгене, - повторил он. За окном шумел липкий от жары дождь. Кто-то торопился, шумно шлепая по лужам. В комнате Хенантьера мерно вспыхивал магический светильник. Куд-Ай подскочила с угла кровати. - Наконец-то, - она потянулась к груди Хенантьера и оборвала цепочку Амулета. Послушная череда звеньев звякнула между перепонок. – Больше так не делай, глупый эльф! - Не делать чего? – Хенантьер стыдливо прикрылся покрывалом, но успел тронуть живот и бедра. «Они заметно крепче, чем прежде». Его бросило в пот. - Куд-Ай? - Ты проспал три дня. На самом деле, я думаю, на сей раз твоя опасная магия дала какой-то сбой и просто провалялся в лихорадке, - проворчала Куд-Ай, а затем обняла его. – Обещай. Больше никогда. - Больше никогда, - Хенантьер потерся носом о чувствительные чешуйки на подбородке – аргонианский поцелуй, которому Куд-Ай научила его в юности. – Обещаю. «Я дождусь награды. Через двести лет в Хелгене».