watch me die

Джош с детства подмечает малейшие и вроде бы никому, кроме него, не нужные детали. Он запоминает то, как улыбается Сэм, когда ей совсем не весело, — уголки ее губ уверенно ползут вверх, но в глазах — что-то темно-синее колышется, что-то далекое. Джош всегда молчит (кажется, друг из него так себе) и только лишь записывает в свой потерто-серый блокнот то, что видит, и то, что это заставляет его чувствовать. Он замечает то, как Крис шутит больше и еще несмешнее после того, как капитан бейсбольной команды Дерек называет его ботаником и бьет головой о железный шкафчик. После этого Джош просит отца показать ему пару приемов, чтобы уметь постоять за себя, как он выражается. Весь его пыл и неконтролируемое чувство справедливости исчезают в тот самый момент, когда он часами начинает разговаривать со своим преподавателем по актерскому мастерству, которого, как пытается донести до Джоша Бет со слезами на глазах, уже почти три месяца как сбила машина. Джош помнит те волны разочарования и страха, которые он испытал в ту секунду, когда на приеме у врача понял, что он сумасшедший. После этого отец как-то перестает с ним общаться (все же пытаются справиться со своей болью по-разному), а Бет и Ханна наоборот и на шаг от него не отходят. Ханна со страхом в глазах смотрит на него и не может подобрать ни одного подходящего слова. Если бы ты писал сценарий к своей жизни, все было бы не так пиздецки, — говорит Джошу его подсознание. Ханна не может скрывать от Джоша свои эмоции, зато у Бет это получается восхитительно: она вечно находится с ним рядом, держит за руку или гладит по плечу и говорит, что все будет хорошо, что они со всем справятся. Врет, — выносит вердикт подсознание. «Но такая актерская игра вполне достойна Оскара», — отвечает Джош. Его сестры — его опора. Такие разные, но совершенно одинаково необходимые. Страх в глазах Ханны дает ему сил на новую борьбу со своими демонами, спокойствие Бет спасает его в те моменты, когда ему самому становится так страшно, что он не может сделать вдох. Вот почему Джош не может смириться с утратой. Он винит в произошедшем всех (и себя — несомненно больше остальных.) Джош — мальчик, мечтавший о том, что его жизнь будет похожа на карнавал красочных и ярких взрывающихся событий, — умирает. Как жить, потеряв две трети (если не больше) души. Он не помнит трагедию. Совсем. То ли из-за количества выпитого алкоголя, то ли из-за того, что понимает — вспомни он хоть что-нибудь из произошедшего в ту проклятую ночь или любой день поисков, продолжавшихся много недель, он просто не выживет. После всего того, что произошло в эти недели, Джош пытается не сойти с ума так долго, что начинает верить в то, что он все же продолжает посещать своего психотерапевта. Он — выдуманная им же самим самая лучшая часть его искалеченного сознания. Его жизнь начинает сереть от количества таблеток, что он глотает одну за одной. Из-за них он чувствует себя уставшим, заторможенным и мертвым. Муза больше не приходит и не шепчет ему сюжеты для будущих киношедевров (как можно создать что-то великое, если ты хоть немного не сходишь с ума, правда же?) И вот с приходом осени он решается и все-таки заменяет пилюльки яркими драже, и — о чудо — его мир снова становится красочным. Но это не надолго, напоминает ему врач, когда Джош начинает разговаривать со своими мертвыми сестрами, прячась в ванной. Сначала они шепчут, ненавязчиво спрашивают, как у него дела и собирается ли он после школы поступить в киноакадемию. Но когда солнце появляется из-за гор и больно колет своими золотыми спицами щеки Джоша, сестры начинают ему завидовать и возмущенно говорят о том, что он даже не пытался их спасти. После этого он перестает спать по ночам и начинает ненавидеть себя еще больше (если такое вообще возможно.) Джош пытается разобраться в себе, в том, что сделали его друзья, и в том, что не смог сделать он сам — спасти сестер. Он разрывается на части от всех этих тараканов-мыслей, криков в его голове и прочей мерзости, что почему-то нашептывают ему его любимые милые сестренки. Джош сам не знает, как он оказывается на крыше здания и почему он вообще не прыгает, хотя он хочет именно этого — чтобы кровь в голове перестала так гулко пульсировать, чтобы мысли из запутанного черного клубка превратились в ровные строчки диалогов его сценария, чтобы голоса затихли хоть на минутку, иначе он не выдержит, не справится со всем этим и просто сдастся, хоть отец всегда и говорил ему, что Вашингтоны никогда от своего не отступятся. Джош готов прыгнуть, чтобы это уже наконец прекратилось, как вдруг у него в кармане джинс звонит телефон и доктор Хилл вещает о том, что им нужно провести еще пару сеансов. Доктор предлагает ему выпить двойную дозу лекарства и пойти поспать. Джош аккуратно слезает с крыши (так, будто ему не наплевать на свою жизнь), возвращается в свою комнату, достает из шкафчика стола пару мятных драже, закидывает их в рот и почти моментально засыпает. Его разряженный телефон все так же, как и час назад, лежит на тумбочке. Ему кажется, что разговоры с вымышленным доктором помогают, но и это не так. Психотерапевт — это лучшая искалеченная часть его сознания. Искалеченного, повторяет ему доктор Хилл, когда Джош заказывает пилы и долго ищет по интернету все остальные игрушки, которые понадобятся ему в качестве реквизита для его спектакля. Куклы уже расставлены по местам и ждут того момента, когда с ними начнут играть. Джошу не терпится начать, доктор же не убеждает его остановиться, однако изо всех сил хочет вбить Джошу в голову мысль о том, что пора бы уже перестать мечтать о возмездии, которое так никогда и не наступит. Когда Крис и Эш, вся в крови, панически убегают из сарая, врач говорит Джошу, что его жестокие игры перешли все возможные границы. После такого Джош готов распилить и его, словно бутафорское тело, на куски тоже. Джош разбит, искалечен, а еще он — как же неожиданно, правда? — он никому не нужен. Сэм? Да она не знает его настоящего. Крис? Да он видит в Джоше лишь то, что хочет видеть (он думает, что перед ним — Джош, который умер в тот самый момент, когда ему сказали о гибели сестер.) Ненавидеть себя — это работенка, забирающая все возможные силы. Ненавидеть себя — это думать о том, что ты недостоин жить. Ненавидеть себя — это видеть свой изуродованный труп по пути на учебу. Ненавидеть себя — это жить в мире ненастоящем. И он либо идеален для тебя, либо идеален без тебя. И Джош, ненавидя себя, попадает в некий новый мир. Прекрасный. Это не луг с тихим и непрекращающимся жужжанием пчел, нет. И это не песчаный берег моря (тогда бы сухие губы Джоша стали солоновато-горькими.) Это даже не дом Вашингтонов; дом, в котором можно согреться от одного лишь звука потрескивающихся дров; дом, в котором тебя ценят; дом, в котором Бет и Ханна живы. Для него прекрасным миром становится заброшенная шахта, в которой он как человек погибает. Слабый человек, который теряет остатки рассудка и по ходу действия чуть не сводит с ума своих же друзей. С каждой минутой мыслей и воспоминаний в голове Джоша становится все меньше, с каждой секундой он слышит все меньше голосов. Шизофрения оказывается болезнью исключительно слабого существа — человека. Джош, почти что превратившись в вендиго, излечивается от всего того, от чего, казалось бы, спасения давным давно нет. Джош не думает ни о чем (и ни о ком наконец-таки не помнит), только вот есть хочется жутко, а внутри — холодно. Так далеко находящаяся от шахт Сэм может думать только о том, как бы спасти Джоша и залечить все его раны. (Только вот ему это, кажется, совсем не нужно, он словно бы даже и счастлив.) Но вот только когда Сэм перед чем бы то ни было останавливалась, правда?