the sound

Рыжее сол­нце не­тороп­ли­во тянулось к го­ризон­ту, а по ули­цам прос­ти­ра­лась ед­ва уло­ви­мая се­рая дым­ка, ког­да Чон­дэ вы­шел из офис­но­го зда­ния. Из­не­мо­жён­ное те­ло бо­ле­ло так, буд­то над ним над­ру­га­лись. Чон­дэ да­же знал кто — Мин­Сок из кад­ро­во­го агентства, ко­то­рый за­явил­ся в кон­то­ру бли­же к обе­ду, и око­ло трёх ча­сов вы­яс­нял при­чи­ну то­го, по­че­му от­прав­лен­ные эмей­лом до­ку­мен­ты бы­ли оши­боч­но дос­тав­ле­ны на не­из­вес­тный ад­рес. Чон­дэ изо всех сил пы­тал­ся улы­бать­ся все ос­тав­ши­еся ра­бочие ча­сы, но вы­хо­ди­ло на ред­кость пар­ши­во, нес­мот­ря на все его ста­рания и врож­дён­ное бе­зуп­речное ще­мящее оба­яние. В этот раз оно не по­дей­ство­ва­ло ни на на­чаль­ство, ни на Мин­Со­ка. Как бы то ни бы­ло, до­пол­ни­тель­ные ча­сы ра­бо­ты в на­ка­за­ние — по­рази­тель­но во­пи­ющая жес­то­кость со сто­ро­ны Лу­ха­ня. И ес­ли он ду­ма­ет, что ко­рей­цы та­кие же тру­до­го­ли­ки, как и ки­тай­цы, то он глу­бо­ко заб­лужда­ет­ся. Те­ло по при­выч­ке бре­ло по зна­ко­мым ули­цам, от­лич­но вхо­ди­ло в по­во­ро­ты и об­хо­дило пре­пятс­твие в ви­де клумб, со­бачек раз­ме­ра «ми­ни», про­хожих и про­чих сла­бо ин­те­ресу­ющих его ве­щей. Чон­дэ поч­ти ис­крен­не уди­вил­ся, ког­да от­крыл гла­за и ока­зал­ся у две­рей сво­его подъ­ез­да. К лиф­ту, а там ми­ну­та и дол­гож­дан­ная дверь, что эф­фек­тно раз­де­лит этот день на «до» и «пос­ле». Чон­дэ то­роп­ли­во за­шёл в на удив­ле­ние чис­то вы­мытую хлор­кой ка­бин­ку и на­жал циф­ру «8», с до­лей бла­го­уха­ющей ра­дос­ти осоз­на­вая, что в лиф­те он один, а до­ма тёп­лая пос­тель и на­ив­кусней­шая еда быс­тро­го при­го­тов­ле­ния; впро­чем, ес­ли у не­го был вы­бор, то сам бы он пред­по­чел ужи­нать в рес­то­ране, раз об­ра­зова­ние юрис­та да­ло ему воз­можность уто­лить свои пер­вичные пот­ребнос­ти мно­го­об­ра­зи­ем ким­чи и ра­мэна, но Чон­дэ не жа­ловал­ся. И всё не­тороп­ли­во нап­равля­лось по за­ду­ман­ной че­реде со­бытий, по­ка в са­мую пос­лед­нюю се­кун­ду меж­ду зак­ры­ва­ющи­ми­ся двер­ца­ми не по­яв­ля­ет­ся но­га. Бён Бэк­хён. Пер­со­наль­ная ско­ти­на, что жи­вёт нап­ро­тив. Неп­ло­хо так жи­вёт, ус­тра­ивая в сво­их нас­квозь про­ку­рен­ных апар­та­мен­тах фе­ерии с ал­ко­го­лем и де­шё­вы­ми шлю­ха­ми до трёх ут­ра в ком­па­нии сво­их не­из­мен­ных дру­зей — Ча­нё­ля, Чо­ни­на и Се­ху­на. Чон­дэ слы­шал, что Бэк­хён где-то учит­ся, но это ка­жет­ся дичай­шим бре­дом. Та­кой, как Бён, не спо­со­бен на по­доб­ное, и во­об­ще на что-то бо­лее ве­сомое, чем пор­тить чьи-то ра­бочие буд­ни и осо­бен­но креп­кие сны, — он мо­жет лишь бе­сить, раз­дра­жать и вы­во­дить из се­бя. Лишь этот ши­рокий спектр пред­назна­чения в этой Все­лен­ной. Ког­да он бук­валь­но вва­ли­ва­ет­ся в не­боль­шую ка­бин­ку, то чуть ли не впе­чат­ывает Чон­дэ в про­тиво­полож­ную от две­рей сте­ну, вов­ре­мя схва­тив­шись за не до кон­ца зак­ры­тые двер­цы, и по чис­той слу­чай­нос­ти ми­нуя по­зор­ное падение. Хоть сам Чон­дэ ду­ма­ет, что луч­ше сва­лит­ся на пол, чем на сту­пень в раз­ви­тии, чем так упор­но, нас­той­чи­во и за­нима­ет­ся Бён пос­леднюю жизнь. До­воль­но све­жий воз­дух на­пол­ня­ет­ся все­воз­можным спек­тром то­нов вы­пито­го Бё­ном ал­ко­голя, а Чон­дэ, как непь­ющей осо­би че­лове­чес­тва, от­кро­вен­но ста­новит­ся дур­но, да так, что го­лову ве­дёт, а пе­ред гла­зами плы­вет тол­стая пе­лена мар­ли из на­рас­та­ющих злос­ти и раз­дра­жения. Воз­дух пор­тит­ся при каж­дом быс­тром вдо­хе-вы­до­хе со­се­да, ко­торые соп­ро­вож­да­ют­ся ти­хим сопени­ем, вздо­хами и чет­ко уло­вимым нап­ря­жени­ем. Чон­дэ тя­же­ло вы­дыха­ет, не по­нимая, в чем он про­винил­ся, и за что имен­но се­год­ня. — За что мне это? — ис­крен­нос­ти в его го­ло­се мож­но толь­ко по­за­ви­до­вать, а ког­да лифт за­ми­ра­ет, встрях­нув их, мозг на се­кун­ду от­клю­ча­ет­ся, соп­ро­вож­да­ясь ти­хой па­никой там, в го­лове, где нер­вные клет­ки со­вер­ша­ют са­мо­убий­ство. — Нет, — глу­хо вы­дох­нул Чон­дэ с вкрап­ле­ни­ями бо­ли и от­ча­яния, но с тле­ющи­ми кру­пи­цам на­деж­ды нак­ло­нил­ся к па­нели уп­рав­ле­ния лиф­та, — тус­кло крас­ным огонь­ком ми­га­ла циф­ра «3», где-то сза­ди ус­та­ло фыр­кнул Бэк­хён, а Чон­дэ ка­жет­ся, что сам он — пре­вос­ходный при­мер не­удач­ни­ка обыч­но­го, не­от­вра­тимо вы­мира­юще­го, как вид из-за сво­его врож­денно­го иди­отиз­ма. — Ну по­жалуй­ста, толь­ко не это. Чон­дэ мель­ком взгля­нул на свой рас­трё­пан­ный ус­та­лый вид в от­ра­жении и за­ку­сил гу­бу, — мыс­ли о ван­ной и пос­те­ли сей­час ка­за­лись не­до­ся­га­емой ре­аль­ностью, о ко­торой поз­во­лено толь­ко меч­тать в сво­их го­лубых фан­та­зи­ях. — Эй, вы слы­ши­те ме­ня? — Чон­дэ на­жал на кноп­ку свя­зи с кон­дук­то­ром, на­де­ясь — всё ещё на­де­ясь — в ско­ром вре­ме­ни ока­зать­ся в квар­ти­ре и не­сом­ненно ок­рестить этот день прок­ля­тым. От­ме­тить его в ка­лен­да­ре жир­ным крес­ти­ком и по воз­можнос­ти, в сле­ду­ющие го­да по его пред­шес­твию ими­тиро­вать смерть, и на­де­ет­ся, что это ста­нет ве­сомой при­чиной не пой­ти на ра­боту. Зер­каль­ный лифт стес­нял дви­же­ния: Чон­дэ без собс­твен­но­го же­ла­ния ви­дел вскло­ко­чен­ные во­ло­сы, мя­тую ру­баш­ку, своё не­до­воль­ное ли­цо и пь­яную фи­зи­оно­мию со­се­да. — Мо­жешь не пы­тать­ся, эта кноп­ка с прош­лой не­де­ли не ра­бо­та­ет, — ле­ниво по­яс­ня­ет Бэк­хён, со сто­роны наб­лю­дая за без­ре­зуль­тат­ны­ми по­пыт­ка­ми Чон­дэ иг­ра­ючи из­ба­вит­ся от с ду­ру сва­лив­шей­ся на не­го проб­ле­мы. Его го­лос ка­жет­ся на удив­ле­ние трез­вым, что край­не слож­но ска­зать о его внеш­нем ви­де: во­ло­сы в ред­кос­тном бес­по­ряд­ке, где-то из чёл­ки тор­чит су­хой лист, а на ма­куш­ке чьи-то перья, — и Чон­дэ ис­крен­не на­де­ет­ся, что Бэк­хён не пос­вя­тил пос­ледние пол­ча­са не­пот­ребс­твам со сво­ей пра­вой ру­кой и по­душ­кой; одеж­да в нес­коль­ких мес­тах гряз­ная и на­вер­ня­ка ни ра­зу не ви­дав­шая утю­га, а ес­ли и ви­дела, то лишь как ук­ра­шение пар­ши­вого ин­терь­ера. В Чон­дэ всё силь­нее на­рас­та­ет по­доз­ре­ние на то, что со­сед пос­ре­ди оче­ред­ной по­пой­ки вы­пал из ок­на и те­перь воз­вра­ща­ет­ся, что­бы про­дол­жить на­ча­тое, — эта те­ория мог­ла бы быть прав­дой, ес­ли бы они не жи­ли на вось­мом эта­же, но Бэк­хён жи­ву­чий, а за те пол­го­да, что они про­жи­ва­ют в со­сед­них квар­ти­рах, Чон­дэ по­нял, что на нём всё за­тя­ги­ва­ет­ся, как на пси­не. — Ты ведь её и сло­мал, вмес­те со сво­ими у­ёбан­ны­ми друж­ка­ми, — Чон­дэ ка­жет­ся, что это­му раз­дра­же­нию нет пре­де­ла. Оно вли­ва­ет­ся в не­го, и ль­ет­ся че­рез край. Не да­ёт сос­ре­до­то­чить­ся, зас­тав­ляя мыс­ли то ро­ем на­ле­тать, то вне­зап­но ис­че­зать. Ос­тав­ляя за со­бой тя­ну­щий ва­ку­ум где-то внут­ри че­реп­ной ко­роб­ки и вы­зыва­ет неп­ре­одолимое же­лание бить­ся го­ловой о сте­ну, мо­лясь всем из­вес­тным бо­гам, и за чис­то сим­во­лич­ную це­ну го­тов про­дать ду­шу Дь­яво­лу — ему все­го-то ну­жен адек­ватный вос­пи­тан­ный со­сед по лес­тнич­ной пло­щад­ке. И Чон­дэ счи­та­ет, что про­сит не мно­гого. Бэк­хён смот­рит толь­ко на не­го, не от­во­дит глаз, буд­то вы­водя на блед­ной ко­же Чон­дэ свои ини­ци­алы. За­думав­шись, он оки­нул се­бя и со­се­да, что от­ра­жа­лись в зер­ка­ле, тём­ны­ми ум­ны­ми гла­за­ми. Сей­час Чон­дэ — бе­лая тень, без­мол­вная и мес­та­ми не­ес­тес­твен­но ло­ма­ная и Бэк­хё­ну оп­ре­де­лён­но нра­вит­ся. Каж­дый нер­вный жест, ма­лей­шие из­ме­не­ния эмо­ций или го­лоса, по­ложе­ние го­ловы, ког­да он нак­ло­ня­ет­ся то впра­во, то вле­во, на­де­ясь, что это что-то из­ме­нит, — Чон­дэ по­хож на мо­но­лит­ную ста­тую, ко­то­рую он час­то ви­дел в учеб­ни­ках ис­то­рии. — Нет, — на­ко­нец за­кан­чи­ва­ет свою мысль Бэк­хён. В го­ло­ве му­тит­ся, но это не ме­ша­ет ему уви­деть оза­да­чен­ный ис­крен­не рас­те­рян­ный вид в од­но дви­же­ние обер­нув­ше­го­ся Чон­дэ. Он поп­росту не ждал от­ве­та, по­то­му что его сло­ва зву­ча­ли, как ут­вер­жде­ние, ап­ри­ори, ко­то­рый из­вес­тен все­му подъ­ез­ду. Но по­лучив от­вет, был пол­ностью не сог­ла­сен, хоть и на­чинать мно­го­обе­ща­ющие пе­рехо­дящие в дра­ку рас­при не стал, — по­берёг нер­вы и го­лос — а лишь нап­ряг­ся, ог­ра­ничи­ва­ясь ла­ко­нич­ным «да по­шёл ты», и Бэк­хё­ну, ка­жет­ся, это­го ока­залось в пол­ной ме­ре дос­та­точ­но. Он при­тих, всем ве­сом об­ло­ка­чи­ва­ясь на стек­ло и в зер­каль­ном от­ра­же­нии бе­зэ­мо­ци­ональ­но наб­лю­дал, как Чон­дэ на­ка­ты­ва­ет ки­ло­мет­раж по не­боль­шой ка­бин­ке лиф­та. На пя­той ми­ну­те это на­чи­на­ет от­кро­вен­но на­до­едать, раз­дра­жать и не­тороп­ли­во сво­дить с ума, что ни­как не вя­залось с аль­тер­на­тив­ным ва­ри­ан­там раз­ви­тия соб­ранной жиз­ни. Бэк­хён да­же не зна­ет, что боль­ше — сам факт, что он за­перт с Чон­дэ. С тем са­мым Чон­дэ, ко­то­рый ма­те­рит­ся на со­се­дей свер­ху, сни­зу, на со­седей под со­седя­ми, но Бё­ну дос­та­ёт­ся боль­ше ос­таль­ных; тот, кто ку­рит в подъ­ез­де и счи­та­ет это при­ем­ле­мым, но раз­го­ня­ет от­лич­ную ве­че­рин­ку звон­ком в ми­ли­цию лишь из-за сво­его дрян­но­го ха­рак­те­ра, ну или как ва­ри­ант, оби­жа­ет­ся, что его не приг­ла­ша­ют, и Бэк­хён с вос­торгом приг­ла­сил бы, не будь Чон­дэ та­ким нес­носной ско­тиной; или то, что он выг­ля­дит прос­то пот­ря­са­юще в этом неп­ри­выч­ном для се­бя ви­де: раз­дра­жён­нее обыч­но­го, го­ря­чее, чем ког­да-ли­бо, с ра­ем меж­ду ног. Бэк­хён бы приг­ла­сил, и по-со­сед­ски трах­нул. — И что бу­дем де­лать? — Чон­дэ тя­же­ло вы­дох­нул и про­вел ла­донью по ли­цу, сти­рая ос­татки бы­лого бла­женс­тва, при­нимая всю неп­ригляд­ность сло­жив­шей­ся си­ту­ации, ко­торая чёт­ко сто­яла пе­ред гла­за­ми, да­же ес­ли иног­да и по­дёр­ги­ва­лось дым­кой. Бэк­хён су­хо и ску­по кив­нул: — На ум ни­че­го, кро­ме сек­са не при­хо­дит, — ус­та­ло про­тянул он, и сер­дце Чон­дэ под­прыг­ну­ло. Он по­чувс­тво­вал вол­не­ние, но сдер­жал­ся и про­мол­чал. Пер­вым ма­ло кон­тро­ли­ру­емым же­ла­ни­ем бы­ло уда­рить не­ра­ди­во­го со­се­да, но ещё тре­пе­щу­щий в че­реп­ной ко­роб­ке мозг, что ис­сы­хал на пос­лед­нем ды­ха­нии, го­во­рил, что не сто­ит это­го де­лать, по­тому что сесть за «убий­ство в сос­то­янии аф­фекта» не вхо­дило в его пла­ны. Хо­тя здесь, ско­рее, «жес­то­кое об­ра­щение с жи­вот­ны­ми», по­тому что Бэк­хён не под­хо­дит под кри­терии че­лове­ка ра­зум­но­го, да­же с на­тяж­кой, — а ты по­хож на эль­фа, — не­ожи­дан­но вы­да­ёт Бён, про­ди­рая зак­ры­тые гла­за, — и сей­час с пос­тавлен­ной за­дачей справ­ля­ют­ся оба — чем вво­дит Чон­дэ в глу­бо­кий за­тор­мо­жен­ный сту­пор. — Они свет­ло­во­ло­сые, бе­ло­ко­жие, наг­лые и жут­ко на­до­ед­ли­вые. — А ещё они мно­го пь­ют и пиз­дят вся­кую чушь, — Чон­дэ об­ры­ва­ет его низ­кой груд­ной ин­то­наци­ей в го­лосе, на­рочи­то спе­ци­аль­но и нас­той­чи­во иг­но­ри­руя нас­меш­ли­вую ин­то­на­цию в чу­жом тя­желом го­лосе. Бэк­хён не­до­во­лен, и Чон­дэ от это­го ес­ли не счас­тлив, то бли­зок к то­му, толь­ко лишь от ре­ак­ции Бё­на. До­вес­ти Бэк­хё­на до нер­вно­го ти­ка па­рой слов — боль­шое дос­ти­жение, учи­тывая его ме­лан­хо­лич­ные, пас­сивно-аг­рессив­ные, пе­ри­оди­чес­кие за­кидо­ны, — так что из нас дво­их, ско­рее ты по­хож на эль­фа. Спектр эмо­ций на ли­це Чон­дэ ме­ня­ет­ся со ско­ростью раз­ви­тия вне­зем­ных ци­вили­заций, и ос­та­нав­ли­ва­ет­ся на не­доволь­ной ро­же, слов­но со­бира­ет­ся плю­нуть в ли­цо Бэк­хё­на и по­чувс­тво­вать вкус от­мще­ния. Но спус­тя па­ру се­кунд, он прос­то на­роч­но гром­ко ус­ме­ха­ет­ся, съезжая по иде­аль­но ров­но­му стек­лу на пол пря­мо нап­ро­тив со­се­да. Они так и жи­вут: ря­дом, бок о бок; веч­но ма­те­рят­ся, веч­но пь­ют, веч­но де­ла­ют вид, что не­на­ви­дят друг дру­га… Бэк­хён прик­ры­ва­ет гла­за, от­чёт­ли­во чувс­твуя, как дей­ствие ал­ко­го­ля пос­те­пен­но от­сту­па­ет, не­тороп­ли­во схо­дит на нет, и рас­тво­ря­ет­ся, ос­тав­ляя за со­бой по­ра­зи­тель­ную лёг­кость. — Эль­фы ум­ные, бла­го­род­ные и силь­ные. Они чес­тные и храб­рые, те, на ко­го всег­да мож­но по­ло­жить­ся. Эль­фы чу­дес­ный на­род, ко­то­ро­му не чуж­ды от­ва­га и вер­ность, — Бэк­хён сла­бо улы­бал­ся, смот­ря ку­да-то вверх на своё от­ра­же­ние, и бо­ял­ся опус­тить гла­за вниз, стол­кнуть­ся ими с Чон­дэ и уви­деть во взгля­де иро­нию, нас­меш­ку, осуж­де­ние. Чон­дэ уди­вил­ся, нап­ря­жен­но ло­вя каж­дое сло­во. — Я ни чер­та не смыс­лю в этом, — гу­бы Чон­дэ ед­ва-ед­ва дёр­ну­лась в до­сад­ной улыб­ке, а Бё­на лишь от этих нез­на­читель­ных эмо­ций бро­си­ло в дрожь. Толь­ко сей­час Бэк­хён пол­ностью осоз­на­ет ту обе­зо­ру­жи­ва­ющую кра­со­ту Чон­дэ: он гра­ци­озен, как ди­кий зверь, ко­то­рый ждёт то­го, кто смо­жет обуз­дать его; он арис­ток­ра­тич­но дер­жит ли­цо, ни­ког­да не за­бы­вая про дос­то­инс­тво, что для са­мо­го Бэк­хё­на уже ка­жут­ся ме­та­фо­ри­чес­ки­ми и не важ­ны­ми вов­се; Чон­дэ не­ве­ро­ят­но кра­сив — ему не нуж­но да­же пы­тать­ся пон­ра­вить­ся ко­му-то, его ли­цо са­мо это де­ла­ет за не­го. Бён при­ку­сил гу­бу, пред­став­ляя, как Чон­дэ бу­дет гнуть­ся под ним, под­став­лять бе­лую-бе­лую ко­жу под по­це­луи, что въ­еда­ют­ся алы­ми пят­на­ми, как кап­ли яда в це­леб­ном от­ва­ре. Чон­дэ окон­ча­тель­но еро­шит во­ло­сы, и по­яв­ля­ет­ся ма­ло кон­тро­ли­ру­емое же­ла­ние ак­ку­рат­но уло­жить их за ухо, не поз­во­лить пря­тать гла­за, что свер­ка­ют от неп­рик­ры­то­го раз­дра­же­ния. Бэк­хён опь­янён кра­со­той Чон­дэ, а же­лание слад­ко за­виб­ри­ро­ва­ло внут­ри, — ещё в ки­тай­ской кух­не, фут­бо­ле и от­но­ше­ни­ях с жен­щи­на­ми, — Чон­дэ фыр­ка­ет, сто­ит ему за­кон­чить фра­зу. Но Бэк­хён ни­как не ре­аги­ру­ет, про­дол­жая без ка­ких-ли­бо эмо­ций рас­смат­ри­вать свой вид в от­ра­жении, по край­ней ме­ре ста­ратель­но де­ла­ет вид, что не ин­те­ресу­ет, ведь ес­ли бы у не­го бы­ла воз­можность, то сей­час бы он об­во­дил гу­бами за­пястья, вы­цело­вывал ро­дин­ку на клю­чице, ес­ли бы он мог се­бе поз­во­лить. С каж­дой ми­ну­той, же­ла­ние прев­ра­щается в од­ну из до­сок на по­лу, рас­тет в по­ра­зи­тель­ной прог­рес­сии, — Чон­дэ чувс­тву­ет это щемящим за­тыл­ком, где Бён, что-то ста­ратель­но выс­матри­ва­ет — по­ка Бэк­хён не от­кры­ва­ет рот, вы­да­вая чёт­кое: — За­то ты по­ёшь ши­кар­но. — Толь­ко не го­во­ри, что дро­чишь, ког­да слы­шишь мо­й го­лос, — с до­лей неп­ред­взя­того эго­из­ма вып­лё­выва­ет Чон­дэ. Бэк­хён скри­вил­ся. Он ус­пел по­забыть, что у Чон­дэ раз­гон от поч­ти нор­маль­но­го пар­ня до су­ки пол­се­кун­ды. — Хо­чешь на это пос­мот­реть? — Бён воп­ро­си­тель­но из­ги­ба­ет бровь, по­днимая гла­за толь­ко на Чон­дэ, ко­то­ро­го пе­ре­ко­си­ло от сму­ще­ния. — Я с пе­ди­ка­ми друж­бы не во­жу, уб­лю­док. Бэк­хён не мо­жет заг­лу­шить сме­шок, что рвёт­ся на­ру­жу. Сам он зна­ет мно­го уб­люд­ков, и это сло­во не всег­да име­ет ос­кор­би­тель­ную ок­раску. По это­му он ре­ша­ет про­пус­тить его сло­ва ми­мо ушей. — Да не­уже­ли, — Бэк­хён не зна­ет, как он ока­зал­ся ря­дом с Чон­дэ, но чувс­тву­ет се­бя бук­валь­но все­мо­гу­щим, ког­да при­жи­ма­ет его всем те­лом к сте­не, и не­поз­во­литель­но го­рячо вы­дыха­ет в гу­бы: — По­че­му ты та­кой злой, Чен­ни? Ка­ково это, всег­да от­ка­зывать се­бе в сек­се? А у ме­ня есть то, что те­бе пон­ра­вит­ся… — Бэк­хён от­кро­вен­но упи­вал­ся си­ту­аци­ей, а пер­вую се­кун­ду Чон­дэ не по­нял, что про­изош­ло, а пос­ле — зах­леб­нул­ся воз­ду­хом, рас­те­рян­но бо­яз­ли­во хлоп­нул гла­зами, ко­торые на се­кун­ду ста­ли иде­аль­но сфе­ричес­кой фор­мы — Бэк­хён це­ло­вал его. Так це­ло­вал, что у Чон­дэ не бы­ло ни­ка­ких сил и же­лания от­тол­кнуть, да­же не смот­ря на горь­ко­ватый прив­кус по­целуя от вы­пито­го Бё­ном пой­ла, нес­мотря на то, что над ним с пер­вых се­кунд взя­ли верх. Хо­те­лось при­жать­ся бли­же и от­ве­чать, под­став­лять­ся под го­ря­чие ру­ки, по­це­луи, те­ло. Он вспом­нил — пос­ледний секс у не­го был два го­да на­зад, по­ка он не у­ехал из Пе­кина и не рас­стал­ся с Ифа­нем, он да­же пом­нит, в ка­кой по­зе его тог­да по­име­ли: пе­рег­нувшись че­рез мос­тик ка­фед­ры в ко­мите­те меж­на­ци­ональ­ных от­но­шений. Гор­дость би­лась ра­неной пти­цей в че­реп­ной ко­роб­ке, скреб­лась о кос­ти и не хо­тела под­да­вать­ся от­кро­вен­ной про­вока­ции, да­вая о се­бе знать жже­ни­ем где-то за рёб­ра­ми. — Нра­вит­ся, дет­ка? — Бён об­ли­зы­ва­ет­ся, с ра­достью, ко­торая оке­аном раз­ли­ва­ет­ся по те­лу, де­ля с Чон­дэ од­но ды­хание на дво­их, сов­сем не по­доз­ре­вая, что Чон­дэ смот­рит в его гла­за, как в без­дну. И уже пя­тый по сче­ту раз пе­рег­рызет зу­бами гор­ло, по­тому что Чон­дэ хо­чет, прав­да хо­чет — и это страш­нее все­го. Бэк­хё­на не от­тал­ки­ва­ют, но он от­четли­во ощу­ща­ет, как под ру­ками мел­ко дро­жит чу­жое те­ло, мес­та­ми вздра­гива­ет, но Чон­дэ нас­той­чи­во от­ка­зыва­ет­ся от каж­дых на­меков при­жать его силь­нее к се­бе. — Я… — Чон­дэ яв­но не мас­так стро­ить длин­ные слож­ные пред­ло­жения, по­это­му за­кан­чи­ва­ет ла­конич­ным: — да по­шёл ты. Бэк­хён рас­полза­ет­ся в до­воль­ной ух­мылке — опь­яне­ние зах­лес­тну­ло но­вой вол­ной и точ­но уда­рило в мозг го­рячей вол­ной, и не ос­та­нав­ли­ва­ясь по­нес­лось к ни­зу жи­вота, где он так силь­но хо­тел Чон­дэ. — Взгля­ни-ка на ме­ня, суч­ка, — да, он оп­ре­делён­но пь­ян, опь­янён Чон­дэ че­рез край и пол­ностью. В го­ло­ве му­тит­ся, а ре­аль­ность не­то­роп­ли­во ис­ка­жа­ет­ся, до­пол­ня­емая чёт­ким все­объем­лю­щим да­вящим на гла­за ос­ве­ще­ни­ем и тя­жестью от­ра­жа­ющих стен. Чон­дэ от­кро­вен­но не­уют­но. Чон­дэ ус­пе­ва­ет про­из­нести лишь ед­ва уло­вимо «что, блять?» ров­но пе­ред тем, как Бэк­хён опус­тит­ся пе­ред ним на ко­лени с яв­ным на­мере­ни­ем, в ко­торой да­же ес­ли хо­рошо приг­ля­нет­ся не най­ти дру­гой ок­раски. Это оче­вид­но. Он дёр­га­ет­ся в сто­ро­ну, по­ка Бэк­хён за па­ру лов­ких дви­жений не рас­тя­ги­ва­ет ту­гой ре­мень, то­роп­ли­во и гру­бо про­пус­кая брю­ки вмес­те с бель­ём. Паль­цы ин­стинктив­но за­рылись в ры­жие от­росшие пря­ди, а из гор­ла вы­ры­ва­ет­ся пер­вый низ­кий стон, ко­торый зна­мено­вал по­беду Бэк­хё­на. Бён и пред­ста­вить се­бе не мог, что Чон­дэ ока­жет­ся та­ким чувс­тви­тель­ным: он от­зы­ва­ет­ся на каж­дое дви­же­ние рук изог­ну­тым ду­гой те­лом, гнёт­ся под Бэк­хё­ном как стру­на, го­то­вая сор­вать­ся; сто­нет гром­ко, сов­сем не по­хо­жим, чу­жим го­ло­сом и су­до­рож­но хва­та­ет­ся за пле­чи, шеп­ча что-то бес­смыс­лен­ное и сла­бо по­нят­ное да­же ему са­мо­му, и Бэк­хён толь­ко от зву­ков свер­ху го­тов кон­чить так, как ни­ког­да не кон­чал. Мно­голет­ний не­дот­рах да­ет о се­бе знать вяз­ким жже­ни­ем за рёб­ра­ми и на­рас­та­ющим шу­мом в го­лове. Бэк­хён на се­кун­ду за­ми­ра­ет, на что слы­шит про­тес­ту­ющий стон. В го­ло­ву за­би­ра­ет­ся пог­ло­ща­ющее мозг пред­по­ло­же­ние: смо­жет ли Чон­дэ кон­чить без рук, — как бу­дет ре­аги­ро­вать до не­воз­мож­нос­ти чувс­тви­тель­ное, мо­ло­дое те­ло, ес­ли по­дуть ТАМ, смо­жет ли это до­вес­ти Чон­дэ до пи­ка, и что во­об­ще мо­жет из это­го вый­ти? Бэк­хён зна­ет — ему нуж­но дать воз­мож­ность по­чувс­тво­вать собс­твен­ное те­ло, имен­но сей­час. И ког­да Чон­дэ зах­ны­кал, ба­лан­си­руя на гра­ни па­де­ния, Бэк­хён взял в рот пол­ностью. По зо­ло­тис­той по­вер­хнос­ти глаз Чон­дэ пош­ла ед­ва за­мет­ная рябь. Го­лос Чон­дэ дро­жит и са­дит­ся бук­валь­но до шё­по­та: — По­жа­луй­ста, — про­из­но­сит он на вы­до­хе, и Бэк­хён по­бед­но улы­ба­ет­ся, по­нимая, что си­ту­ация пол­ностью в его ру­ках и он креп­ко дер­жит Чон­дэ за яй­ца. Та­кой неп­риступ­ный тщес­лавный хо­лод­ный Чон­дэ про­сит его. И про­сит не о чём-то, а о… — Хо­чешь, что­бы я трах­нул те­бя? — Бён ма­жет кон­чи­ком но­са вни­зу жи­во­та и прих­ва­тыва­ет иде­аль­но бе­лую ко­жу гу­бами, ле­ни­во сжи­мая в ру­ке член Чон­дэ, — хо­чешь, что­бы я кон­чил в те­бя, — Бэк­хён го­во­рит это, как ут­вер­жде­ние, прос­то кон­ста­ти­ру­ет факт, и не чувс­тву­ет, как у­яз­влен­ная гор­дость Чон­дэ да­ёт тре­щину, ещё од­ну. Нес­мот­ря на воз­буж­де­ние, он от­чёт­ли­во чувс­тву­ет злость на Бё­на, ко­то­рую труд­но с чем-то спу­тать, и не­умо­лимое же­лание сло­мать ему че­люсть, по­тому что он не сов­сем по­нима­ет, за­чем ему ну­жен рот. В иде­але — есть и со­сать. Но ни­как не раз­го­вари­вать, — это вы­ходит у не­го на удив­ле­ние пар­ши­во. — Чёр­тов уб­лю­док! — Бэк­хён сжи­ма­ет в ру­ках член, от че­го Чон­дэ чувс­тву­ет нех­ват­ку воз­ду­ха, — ис­кусно по­доб­ранные ры­чаги дав­ле­ния от­лично вы­пол­ня­ют свою роль — те­перь это пыл­кое «уб­лю­док» не ч­то иное, как ос­кор­бле­ние, но Бэк­хё­ну от­кро­вен­но пле­вать. — Не хо­чешь по­быть на­ез­дни­ком? — те­перь Бэк­хён не пы­та­ет­ся сдер­жать сме­шок, окон­ча­тель­но вво­дя Чон­дэ в сос­то­яние ис­ступ­ле­ния. Он ни­че­го не от­ве­ча­ет, с си­лой сжи­мая зу­бы. Ви­ди­мо, не хо­чет. Бэк­хён по­ды­ма­ет­ся в пол­ный рост, с бла­жен­ным вос­торгом осоз­на­вая, что они с Чон­дэ од­но­го рос­та, прак­ти­чес­ки од­но­го те­лос­ло­же­ния, и боль­ше все­го ра­ду­ет то, что он бе­зо вся­ких прег­рад мо­жет по­це­ло­вать его. Бэк­хён уже сбил­ся со счё­ту, сколь­ко раз он пред­став­лял се­бе эти по­це­луи, сколь­ко но­чей он гре­зил го­лубы­ми меч­та­ми о Чон­дэ, не вы­ни­мая ру­ку из шта­нов. Сколь­ко ча­сов про­вёл на бал­ко­не, что­бы ус­лы­шать го­лос, ко­то­рый зас­тав­ля­ет сер­дце сжи­мать­ся и тре­пе­тать. Бэк­хён зна­ет от­вет: в тот са­мый день, ког­да Чон­дэ ку­пил квар­ти­ру нап­ро­тив; в ту са­мую ми­ну­ту, ког­да слу­чай­но уда­рил его дверью, сло­мав нос; в тот са­мый мо­мент, ког­да он улыб­нул­ся, оп­ро­ки­ды­вая весь мир Бэк­хё­на с ног на го­ло­ву, — в один из этих мо­мен­тов. Он сла­бо осоз­на­вал, пы­тал­ся от­ри­цать, но всё схо­дилось в од­но: Чон­дэ — до зуб­но­го скре­же­та, про­тив­ню­чий Чон­дэ — креп­ко нак­реп­ко вре­зал­ся в его соз­на­ние и за­нял по­чёт­ное мес­то в сер­дце Бэк­хё­на. Проб­ле­ма зак­лю­ча­лась лишь в том, что от­но­ше­ния на­ча­лись с обо­юд­ных ос­кор­бле­ний. И Бэк­хён пы­тал­ся, прав­да ста­рал­ся что-то ис­пра­вить, но вы­хо­ди­ло толь­ко ху­же: Чон­дэ ма­те­рил­ся, Чон­дэ ос­кор­блял, он на­чи­нал мед­лен­но, но ос­но­ва­тель­но, не­на­ви­деть Бэк­хё­на, как ка­за­лось са­мо­му Бё­ну, и он был ис­тинно в этом уве­рен, ни ра­зу не по­пытав­шись за­метить при­чин на­чать сом­не­вать­ся в не­навис­ти к се­бе. Но сей­час они здесь, в креп­ко нак­реп­ко зак­ры­том лиф­те меж­ду треть­им и чет­вёр­тым эта­жа­ми, а Чон­дэ пол­ностью в его ру­ках, и у не­го есть пол­ная сво­бо­да дей­ствий, пусть не­нави­дит, глав­ное — Бэк­хён по­лучит то, что так дав­но и от­ча­янно хо­телось. Бэк­хён рез­ко дёр­га­ет его за ру­ку, в од­но дви­же­ние под­ни­ма­я с по­ла и прис­ло­няя Чон­дэ ли­цом к сте­не, с неп­рикры­тым ин­те­ресом наб­лю­дая за тем, как на ли­це Чон­дэ ме­ня­ет­ся мно­го-мно­го эмо­ций, и ос­та­ет­ся лишь на­рас­та­ющее же­лание уз­нать, что бу­дет даль­ше, хоть уже по­нима­ет, ка­кую ок­раску не­сет каж­дое из дей­ствий Бэк­хё­на. Воз­буж­де­ние да­ёт о се­бе знать но­ющей болью, что не то­ро­пясь те­чёт по ве­нам, тре­буя раз­ряд­ки. Бэк­хён про­во­дит ру­кой меж­ду его яго­диц — Чон­дэ воз­буж­дён­ный и го­ря­чий, не­воз­мож­но го­ря­чий, что кры­шу сно­сит. — От­крой ро­тик, ина­че у нас ни­че­го не по­лу­чит­ся, — Бэк­хён рва­но вы­дох­нул где-то над ухом, и Чон­дэ с за­мин­кой ров­но в две се­кун­ды при­нял в свой рот чу­жие тёп­лые паль­цы, по­са­сывал их на ма­нер ле­ден­ца, обиль­но сма­чивая слю­ной, от­лич­но по­ни­мая, что для не­го это бу­дет единс­твен­ной под­го­тов­кой. Бэк­хён не­то­роп­ли­во тра­хал пот­ря­са­ющий рот Чон­дэ, вдо­воль нас­лажда­ясь мо­мен­том, иног­да за­де­вая неж­ную ко­жу нё­ба ко­рот­ко стри­жен­ны­ми ног­тя­ми, ца­ра­пая. Чон­дэ до нель­зя раз­врат­но сто­нет с зак­ры­тым ртом, от че­го это боль­ше по­хо­дит на ут­роб­ное мы­ча­ние, и по­да­ёт­ся бёд­ра­ми впе­рёд, упи­ра­ясь чле­ном в хо­лод­ное зер­ка­ло, оно при­ят­но хо­ло­дит го­лов­ку, — кон­траст меж­ду го­ря­чим те­лом Бэк­хё­на и хо­лод­ным стек­лом окон­ча­тель­но сно­сят го­ло­ву. Бён вы­ни­ма­ет паль­цы изо рта и нас­той­чи­во тол­ка­ет­ся од­ним в сжи­ма­юще­го­ся Чон­дэ. — Да рас­слабь­ся ты. Буд­то девс­твен­ность те­ря­ешь, — Бэк­хён сам по­ра­жа­ет­ся, как ещё в сос­то­янии на­хо­дить­ся в здра­вом уме, ког­да воз­буж­де­ние дол­жно пог­ло­тить всё дро­жа­щее те­ло. Вто­рой па­лец вхо­дит лег­че. Чон­дэ не­ожи­дан­но для се­бя низ­ко сто­нет, а Бэк­хён за­бы­ва­ет, как ды­шать, ког­да ви­дит, как в от­ра­же­нии раз­мы­ка­ют­ся его гу­бы и зак­ры­ва­ют­ся гла­за. Он уже не со­об­ра­жа­ет, ког­да за­ме­ня­ет паль­цы чле­ном. Лишь вхо­дит в лю­би­мое, обо­жа­емое те­ло, бу­ду­чи пол­ностью за­воро­жён­ным наб­лю­де­ни­ем за тем, как на ли­це Чон­дэ ме­ня­ет­ся мно­го-мно­го эмо­ций, как он без­ре­зуль­тат­но пы­та­ет­ся дер­жать­ся за стен­ку; как по стек­лу раз­брыз­ги­ва­ет­ся гус­тое се­мя. Чон­дэ ту­го сжи­ма­ет­ся вок­руг Бэк­хё­на, и это слу­жит квин­тэс­сен­ци­ей — его тря­сёт пе­ред тем, как он кон­ча­ет. Пря­мо в Чон­дэ. И чувс­тву­ет не­опи­су­емую, не­об­хо­ди­мую лёг­кость, ко­то­рой всю жизнь не хва­та­ло. Бэк­хё­на от­тал­ки­ва­ют от се­бя, и эта как по­щё­чи­на. Пер­вые нес­коль­ко се­кунд в его го­ло­ве про­пада­ют звуки, крас­ки, как в ста­ром не­мом ки­но, лишь кар­тин­ки Чон­дэ пе­ред гла­за­ми. Бэк­хён нас­той­чи­во ждёт, ког­да вер­нёт­ся хо­тя бы звук, по­то­му что рот Чон­дэ от­кры­ва­ет­ся, зна­чит, он что-то го­во­рит. —…, а не пой­ти ли те­бе на хуй, до­ро­гой мой? Бэк­хён хло­па­ет гла­за­ми, по­ни­мая, что про­пус­тил ос­нов­ную часть его слов. — Ну, ес­ли это пред­ло­жение сме­ны по­зиций, то мож­но поп­ро­бовать, — неп­ри­нуж­дён­но бро­са­ет Бён, смот­ря толь­ко в гла­за Чон­дэ. Он в пол­ша­га под­хо­дит к не­му и с нес­кры­ва­емой лас­кой уби­ра­ет его ру­ки с рем­ня, ко­то­рый ни­как не под­да­ёт­ся. А Бэк­хён ду­ма­ет, что раз он рас­стё­ги­вал, то ему и зас­тё­ги­вать. Да и он не про­тив по­мо­гать Чон­дэ не толь­ко раз­де­вать­ся, но и оде­вать­ся. ***  — У вас со­вес­ти нет, — вор­чит гос­по­жа Юн, по­ка вы­пи­сы­ва­ет штраф за не­над­ле­жа­щее по­ве­де­ние в об­щес­твен­ных мес­тах. — У нас чис­тых подъ­ез­дов нет, — фыр­ка­ет Чон­дэ, про­пус­кая её сло­ва ми­мо ушей. Бэк­хён пре­да­тель­ски крас­не­ет, и ка­жет­ся, что его од­но­го за­бо­тит эта си­ту­ация, как и гос­по­жу Юн, а Чон­дэ, в об­щем-то, нап­ле­вать. Да и кто бы мог по­ду­мать, что в здеш­них лиф­тах ус­та­нов­ле­ны ви­део ка­ме­ры? Всё же триста вон за обретение счастья — смех, да и толь­ко.