Звонил твой любовник

#Ff_b #Suga #Yoongi #Hosok #Jhope #BTS Зазвонил телефон, и Чон Хосок — он простудился и не поехал в пятницу на работу — снял трубку. Звонивший не ответил на его «алло» и разъединился. Хосок явился в спальню, где Джиён стелила постель, и сообщил: — Звонил твой любовник. — Что ты сказал? — Ничего. Он повесил трубку. Удивился, застав меня дома. — А может, это была твоя любовница?  Как ни мутно было у него в голове из-за заложенного носа, он смекнул, что что-то здесь не так, и быстро сообразил, что именно. — Если бы это была моя любовница, то зачем бы она повесила трубку, раз ответил я? Джиён так встряхнула простыню, что получился хлопок. — Предположим, она тебя разлюбила. — Какой-то дурацкий разговор. — Ты сам его затеял. — А что бы ты подумала, если бы ответила на звонок в будний день, а на том конце повесили трубку? Он явно ожидал застать тебя дома одну. — Если ты, наконец, уляжешься, я ему перезвоню и объясню ситуацию. — Считаешь, я приму это за шутку? А я знаю, что именно так и произойдет. — Брось, Хосок! Кто это мог бы быть, по-твоему? Джин Хо? — Или Донг Юл. Или кто-то, с кем я вообще не знаком. Какой-нибудь старый приятель по универу, переехавший в Северную Корею. И вообще, что-то ты в последнее время ходишь довольная. Хлопочешь по дому с улыбкой на лице. Вот опять! — Я улыбаюсь, потому что ты несешь вздор, — объяснила Джиён. — Нет у меня любовника. У меня нет на него времени. Мои дни целиком заняты беззаветным удовлетворением потребностей супруга и его многочисленных детей. — Значит, все эти дети у тебя родились только из-за меня? — Хосок, ты мерил температуру? Много лет не слышала от тебя такого бреда. — А меня много лет так не предавали. — Наверное, какой-нибудь ребенок просто не туда попал. Слушай, мы ждем к себе на ужин Юнги, так что тебе лучше начать выздоравливать. — Так это Юнги? Ах, сволочь! Еще не до конца развелся, а уже трезвонит моей жене! — Не неси чепухи. У меня от тебя головная боль. — Конечно, сначала я в безумном желании плодить потомство штампую тебе детей, а потом у тебя от меня менструальные головные боли. — Ложись в постель, я принесу тебе воды. — Ты прелесть! Когда он залезал под одеяло, телефон зазвонил снова. На звонок ответила Джиён в холле наверху. — Да. Нет... нет... Хорошо. — И она повесила трубку. — Кто это? — крикнул он. — Предлагают купить «Мировую книжную энциклопедию». — Так я и поверил, — пробурчал он с иронией самоуспокоения и откинулся на подушки, уверенный, что был несправедлив и никакого любовника нет в природе. Мин Юнги был симпатичным и приятным, их сверстником, чья жена Джон Вон уехала в другой город и там подала на развод. Но не смотря на это он отзывался о ней излишне нежно. — Она говорит, что у нас прогремели волшебные грозы. — Не расстраивайся. Как твое здоровье, Юнги? — спросила Джиён. — Нормально? Что-то ты похудел. — Когда я не остаюсь ночевать в Сеуле, — стал рассказывать Юнги, хлопая себя по карманам в поисках сигарет, — то обычно ем в мотеле. Там хорошо кормят. — Он удивленно посмотрел на свои пустые ладони. — У меня тоже кончились сигареты, — сказала Джиён. — Я съезжу, — вызвался Хосок. — Захвати еще содовой, если будет. — Я смешаю мартини, — пообещал Юнги.  Хорошо, что снова наступила погода для мартини. Это было время позднего лета днем и ранней осени вечером. На город опускались сумерки, загоралась реклама. Хосок торопился за сигаретами и содовой, радуясь своему секрету — больному горлу. Была какая-то лихость, безрассудство в том, чтобы вечером бегать по городу, проведя день в постели. Вернувшись, он оставил машину у заднего забора и зашагал по лужайке, шурша опавшими листьями. На деревьях, впрочем, еще оставалась почти вся листва. Освещенные окна его дома манили золотой идиллией; вверху располагались комнаты детей, внизу кухня. Там горели флуоресцентные светильники, под ними разворачивалось безмолвное действо. Юнги переливал содержимое шейкера в частично заслоненный оконным переплетом стакан, который держала длинная белая рука Джиён. Обворожительно наклонив голову, она что-то говорила, слегка выпячивая губы. Хосок знал, что она всегда так делает, когда смотрится в зеркало, говорит со старшими, вообще старается выгодно себя подать. Юнги от ее слов радостно смеялся, отчего струя у него (блеск серебряной головки шейкера, капли зеленоватой жидкости, иногда летящие мимо) получалась неровной. Наконец он поставил шейкер на стол и заложил ладони себе под мышки. Джиён шагнула к нему, не ставя свой стакан, и ее затылок с тугим овальным узлом волос и несколькими пушистыми прядками, щекотавшими шею, заслонил лицо Юнги, оставив на виду только его зажмуренные глаза. Они целовались, голова Джиён была наклонена в одну сторону, голова Юнги в другую, чтобы было удобнее ртам. Изящную линию ее плеч продолжала вытянутая рука со стаканом. Другой рукой она обвивала ему шею. Слегка откинувшись, Джиён провела пальцем по черному галстуку Юнги и слегка ткнула его в область пресса, выражая не то отказ, не то сожаление. Его лицо, бледное и худощавое в резком кухонном свете, было насмешливым и при этом напряженным. Он приблизился к ней еще на дюйм-другой. Все это походило бы на завораживающе медленное подводное действо, если бы не топорность монтажа, неизбежная при подсматривании с улицы. На втором этаже подошла к окну старшая дочь, не замечавшая отца в тени дерева. Она простодушно почесывала свою маленькую головку и изучала мошку на стекле. Это тоже создало у Хосока сосущее ощущение, будто он, подобно ребенку, сидящему в одиночестве в кинозале, оказался в опасной близости к скрытому механизму, управляющему всем сущим. На другое кухонное окно напустил пару закипевший чайник. Джиён опять что-то произносила, казалось, что ее выпяченные губы строят мостики через сужающуюся пропасть. Юнги молча пожал плечами, потом заговорил. Джиён, смеясь, запрокинула голову и снова обняла его свободной рукой. Его ладонь, звездообразно растопыренная у нее на затылке, поползла вниз — куда именно, видно не было, но, очевидно, в направлении ее ягодиц. Хосок громко сбежал вниз по цементным ступенькам и пинком распахнул кухонную дверь, перед этим, правда, немного помедлив, чтобы они успели отпрянуть друг от друга перед его появлением. Стоя у дальней стены кухни, маленькие, даже меньше детей, они смотрели на него ничего не выражающими взглядами. Джиён выключила кипящий чайник, Юнги стал расплачиваться за сигареты. После третьего круга мартини напряжение ослабло, и Хосок сказал, находя удовольствие в своей жалобной хрипоте: — Вообразите мое смущение. Невзирая на недомогание, я тащусь в беспросветную тьму, чтобы купить для жены и гостя сигарет, ведь им необходимо отравлять воздух и дополнительно ухудшать мое плачевное состояние. И что же я вижу в окно кухни? Они занимаются в моем доме непристойностями! Это все равно что смотреть порнофильм, зная исполнителей. — Интересно, где ты сейчас смотришь порнофильмы? — поинтересовалась Джиён. — Да брось, Хорс, — хрипло проговорил Юнги, сильно растирая себе бедра, словно гладя утюгом. — Братский поцелуй, ничего более! Братские объятия. Бескорыстная дань прелести твоей жены. — Нет, правда, милый, — подхватила Джиён, — разве это не низость — шпионить, подглядывать в собственные окна? — Я просто застыл от ужаса! У меня настоящая психическая травма. Впервые в жизни! — Его распирало от счастья, он наслаждался своим умом и остроумием, а эта парочка казалась ему куклами, карликами, которых он играючи стискивает в кулаке. — Мы ничего такого не делали. — Джиён вскинула голову, словно хотела привстать над всем этим. Ее подбородку шло напряжение, выпяченные губки тоже ее не портили. — Понимаю, по вашим стандартам это было только самое начало. Вы всего лишь примеривались к возможным позам соития. Решили, что я не вернусь? Отравили мне питье, но я оказался слишком могуч, чтобы подохнуть, совсем как Распутин. — Хорс, — сказал ему Мак, — Джиён любит тебя. Я тоже, если только способен любить мужчин. Мы с Джиён уже много лет назад решили остаться просто друзьями. — Оставь эти свои глупые штучки, Мин Юнги! «Если я люблю мужчину, то тебя!» Забудь обо мне, парень, и вспомни о бедняжке Джон Вон, как ее мучает ваш развод, как она день за днем вспоминает все время, проведенное вместе... — Давайте есть, — предложила Джиён. — Ты так меня взвинтил, что я, наверное, пережарила мясо. Лучше перестань дурачиться, Хосок, это плохой способ оправдаться. Назавтра они проснулись с сильным похмельем. Юнги просидел у них до двух часов ночи, стараясь убедиться, что все в порядке. Джиён утром в субботу обычно играла в теннис, а Хосок развлекал детей; в этот раз, надев белые шорты и кроссовки, она никак не уходила, предпочитая ссору. — Какой ужас, что ты обвиняешь нас с Юнги! — наседала она на мужа. — Наверное, сам пытаешься что-то скрыть? — Дорогая моя, дело в том, что я все видел своими глазами, — объяснял он. — Через окна собственного дома я наблюдал, как достоверно ты изображаешь невинную девушку, до которой пытается докаснуться невероятный мужчина. Где ты научилась такому отчаянному флирту? Это было даже выразительнее кукол-марионеток. — Юнги всегда целует меня в кухне. Эта такая привычка, она ничего не значит. Ты сам знаешь, как сильно он любит свою Джон Вон. — Так сильно, что разводится. Воистину донкихотская преданность! — Развод ее инициатива. Он совершенно раздавлен. Мне так его жалко! — Это я видел. Ты превзошла медсестер Красного Креста под Верденом. — Мне хотелось бы понять, чему ты так радуешься? — Радуюсь? Да я растоптан! — Нет, ты такой довольный! Посмотри в зеркало на свою ухмылку! — А ты даже не просишь прощения, вот что невероятно! Откуда только берется вся эта ирония? Зазвонил телефон. Джоан сняла трубку и сказала: «Алло!» Ричард услышал с другого конца комнаты щелчок. Джоан положила трубку. — Все ясно, — произнесла она. — Она думала, что я уже на теннисе. — Кто «она»? — Ты еще спрашиваешь? Твоя любовница, кто же еще!  — Нет, звонил твой любовник. Твой тон послужил ему предостережением. — Ступай к ней! — вдруг выкрикнула она в приступе воинственной энергии, в другие похмельные утра помогавшей ей сворачивать дома горы. — Будь мужчиной, ступай к ней, перестань мной манипулировать, я все равно тебя не понимаю! Нет у меня любовника, нет! Я позволила Юнги меня поцеловать, потому что он одинокий, а еще он был выпивши. Хватит изображать меня интереснее, чем я есть на самом деле. Я просто потрепанная домохозяйка и иду играть в теннис с такими же, как я! Хосок молча достал из спортивного шкафа ее ракетку с недавно перетянутой сеткой, принес ее в зубах, как пес палку, опустился на четвереньки и положил у ее ног. Хосок-младший, их худенький старший сын девяти лет, в данное время поглощенный собиранием открыток с Бэтменом, заглянул в гостиную, увидел эту пантомиму и захохотал, пряча испуг. — Папа, мне полагается пять йен за вынос мусора. — Мама собирается на теннис, сынок, — сказал Ричард, облизывая соленые от рукоятки ракетки губы. — Давайте поедем в универмаг и купим «бэтмобиль». — Здорово! — неуверенно откликнулся сын, переводя широко раскрытые глаза с одного родителя на другого, словно пространство между ними грозило опасностью. Хосок повез детей в магазин, потом на спортивную площадку и в кафе перекусить. Эти безобидные занятия превратили остатки алкоголя и простуды в такую вязкую усталость, от какой дети падают и засыпают без задних ног. Изредка он вспоминал о саднящем горле, встречал послушными кивками рассказ сына, излагавшего нескончаемый сюжет. Вернувшись домой, дети пропали где-то по соседству, унесенные той же загадочной волной, которая порой забрасывала к ним во двор чужих сорванцов. Джиён вернулась с тенниса вся потная, с глиной на лодыжках. Ее тело источало наслаждение от недавних усилий. Он предложил прилечь и подремать. — Не более того! — предупредила она. — Разумеется, — согласился он. — На спортивной площадке у меня была встреча с любовницей, мы замечательно удовлетворили друг друга на «шведской стенке». — Мы сегодня выиграли, мог бы и похвалить, а не подкалывать. В постели, в непривычной тени, созданной опущенными жалюзи, глядя на стакан с водой, освещенный просочившейся снаружи полоской яркого солнечного света, он спросил жену: — Ты считаешь, что я хочу сделать тебя интереснее, чем ты есть на самом деле? — Конечно. Ты скучаешь. Ты нарочно оставил меня наедине с Юнги. Когда это ты покидал дом простуженный? — Мне грустно от мысли, что у тебя нет любовника. — Извини. — Все-таки ты очень интересная. Вот здесь, здесь и здесь. — Я же сказала: только подремлем. В холле наверху, по другую сторону закрытой двери в спальню, зазвонил телефон. Четыре звонка, ледяные уколы издалека — и телефон умолк. Последовала пауза озадаченности. Ее прервал глухой стук, словно кто-то случайно наткнулся на тумбу. Звуки набора номера, переминание у телефона, мысленный счет до двенадцати. Трубка легла на рычаги.