Удалось

Он двигался быстрее, чем когда либо. Даже в сражении с вервольфами над Сеулом он не бился так отчаянно. Его когти раз за разом почти достигали цели - но в место крови и плоти он чувствовал пустоту - его противница ускользала, смеясь и требуя показать все, на что он способен. Сам он пропускал удар за ударом. Сражение с этой психованной не было похоже на сражение с Раэлем, на тренировки с Кэриасом, на сражение с любым благородным. Это было похоже на безумие, полное и всеобьемливающее, к которому примешивалось отчаянье. То самое чувство, которое он так ненавидел. То чувство, которому он никогда не поддавался, от которого бесполезно было сейчас отбиваться шутками и издевательствами. А ей словно мало было его крови и тела - она била по слабым местам, о, как прекрасно она понимала его тело - изученное под ярким светом гудящих ламп, била, выпуская из тонких, хрупких рук чудовищную силу, безжалостно ломая его кости и смеясь, смеясь над ним, как он смеялся над ней лежа под ее скальпелем. Она казалась уродливой с этой своей нежной самодовольной улыбкой, а кровь на ее руках была странно уместной.Хотя, уместнее всего его кровь была бы в нем, но она с такой легкостью отнимала ее, выбивала его дыхание из груди, что злость, безумная злость в его душе, приправленная отчаяньем - заставляла его биться все яростнее, все рискованнее, двигаться еще быстрее, так, что перед глазами все смазывается в серое полотно, и только алые глаза ее - его цель. Убить ее, пока она не воспользовалась оружием духа - единственный путь к свободе. Плоть под острыми когтями неожиданно легко поддается его напору, а за тем он натыкается на что-то пульсирующее, нежное, трепещущее в стальной хватке его руки, уже едва подчиняющейся измученному этим боем телу. И все стихает, замирает, размазанная серым действительность вновь обретает краски и грани. Благородная с дырой в груди смотрит на него восторженно и удивленно. Он рычит, сжимая ладонь, и вырывая из ее груди сердце. Огонь восторга гаснет в ее глазах, улыбка на губах - будто приклеенная, она отступает на шаг, опускает глаза, робко касается дыры в груди, лоскутов кожи, потрескивающих, оборванных проводов... М-21 едва понимает, что происходит, ведь в руке у него все так же трепещит ее сердце... сердце ли? Но в воздухе ощущается запах лишь одной крови - его собственной. На посеревших губах появляется улыбка, когда она видит, что до него дошло. Искусственное тело обмякает, падает на землю, а за его спиной раздаются издевательские аплодисменты. Ему даже не нужно оборачиваться, он в мельчайших деталях чувствует запах, идентичный тому, который исходит от тела у его ног. Голос ее ласковый и довольный, словно расплавленный металл льется в его уши и он не сразу понимает ее слова. Он все так же смотрит на идеальную копию сердца в своей руке, созданную, вероятно, в лабораторных условиях. Его рука сжимает более не жизнеспособный орган, и он все же оборачивается. - Неужели ты думаешь, что мне понадобится выходить лично охотиться за тобой? Некоторое время назад я получила хороший урок, после которого создала некоторое количество своих копий. Они, конечно, не так хороши, как я... Но и их смерть мне ни сколько не вредит, а восстановить их я всегда успею. М-21 рычит, нет, он почти воет, бросаясь в новый бой. Он видит перед собой еще одну копию. Он знает, с чем он сражается. Он понимает, что на кону. Что ж, кажется Игнес Кравеи сделала то, что не удалось доктору Кромбелю. Она загнала М-21 в ловушку отчаянья.