Три лжи и одна правда Себастьяна Морана

В углу бара сидит хорошенькая молоденькая девушка и с кем-то кокетливо щебечет по телефону, накручивая светлый локон себе на наманикюренный пальчик. Периодически она ложкой помешивает давно остывший кофе, закидывая ногу на ногу (после этого у нее почти 100% на том куске материи, именуемой юбкой, останется парочка старых жвачек). Тусклый свет освещает ее лицо, делая его каким-то желтоватым. Внезапно она вскрикивает и бледнеет. Вцепившись красными ноготками в салфетку, она судорожно мнет ее, так и не вытирая выступившие слезы. Тушь размазалась, и девушка зарыдала, отбрасывая телефон. Моран усмехнулся — сколько же раз он наблюдал подобные сцены. Иногда ему казалось, что этот бар — просто какое-то пристанище для всех, кому нужно выплеснуть эмоции. Скандалы, интрижки, любовные романы — их начало, кульминация и конец, разрывы, смерти и внезапные свидания — все это было здесь. Сидя вот так, за липкой старой стойкой бара и попивая выдохшееся пиво, Себастьян видел подобное почти каждый день. Сначала его забавляло, а потом стало все равно как-то. Он бы и вовсе перестал обращать внимание, но порой после череды заданий, на которых практически каждый раз приходилось убивать кого-то, это было единственным способ почувствовать Жизнь. Себастьян давно не испытывал иллюзий — он знал, что не живет, а только существует. Вся Жизнь проходила мимо него, оставляя его на своей окраине в качестве случайного свидетеля. Именно поэтому он каждый вечер приходил сюда, шел в туалет, где мыл руки, старательно счищая запекшуюся кровь из-под ногтей (бывали и плохие дни), глядя на свое отражение в разбитом зеркале, а после шел в зал. Под непрекращающиеся песни Queen, где солист неустанно пел о том, что хочет все и сейчас*, полковник проходил по едва освещенному коридору, проходя к бару. Откровенно говоря, баром это назвать можно было с натяжкой — едва ли здесь можно было насчитать и 20 бутылок, а о таких элитных, как Jack Daniels, Dalmore и Glenfiddich можно было не заикаться. Однако, несмотря на все это, Морану здесь по-настоящему нравилось. Нравился Джек — вечный бармен, приветствующий его поднятой вверх рукой с зажатым в ней полотенцем, которым минуту назад с преувеличенным упорством натирал идеально чистый бокал, тщетно стараясь не заглядываться на молоденькую девушку на углу улицы. Пожалуй, прогресс дойдет до сюда еще очень не скоро, и обитатели этого скромного мирка совсем не скоро узнают, что бокалы во всем мире моют посудомойки, а натирать их старым затертым полотенцем совсем не нужно, да и это вовсе не гигиенично. Пожалуй, в мире где все так и повернуты на чистоте своих унитазов и щеток, только здесь такое пренебрежительное отношение не просто было нормальным, а скорее даже приветствовалось. Но в этом и был свой своеобразный шарм — здесь царила особая, неподвластная времени атмосфера. Никто не был знаком, но почти все знали друг друга. Морану не нужно было говорить свой заказ, чтобы через пару минут прямо перед ним возникла большая кружка пенящегося пива, отдававшего горчинкой, если не выпить его за первые 15 минут. Они ни о чем не разговаривали с посетителями, бармен не был его психоаналитиком, а музыка и вовсе никогда не сменялось, но, несмотря на все это, только здесь Себастьян по настоящему отдыхал от всего —от работы, от обязанностей, от себя. И даже спустя год его не бесила группа Queen, не тошнило от одного и того же пива и совершенно не надоела дорога до усадьбы. Порой сам Джеймс составлял ему компанию. И хотя это было не часто, и Себастьян никогда никак не комментировал сие происшествие (как, собственно, и сам Мориарти), полковник в душе был доволен. Он будто приоткрывал для профессора двери в свой особый мирок, и, несмотря на то, что было безумно странно видеть Джеймса Мориарти в обычных джинсах и футболке, он идеально в него вписывался. В такие дни они обычно сидели в дальнем углу, за светлым столиком, который для себя облюбовал Джеймс. Они молча садились на просевшие диваны, а пока официант нес заказ (неизменное пиво для Себастьяна и кофе с коньяком для Джеймса), профессор пальцем тер полоску, начерченную чьим-то маркером много лет назад поперек стола. В такие редкие моменты с них спадала официальность, и они становились несколько ближе друг к другу. Просто Джим и просто Басти. Они никогда не договаривались об этом, но было понятно и так, без слов. В этом самом баре Джим и Бастиан впервые поцеловались. Они тогда были несколько пьяны после четырех стаканов пива и трех порций виски на каждого. Несколько неровно поднявшись, Моран схватился рукой за мягкую спинку дивана, под пальцами ощущая поролон. Переведя взгляд на Джима, он хотел было подать ему руку, как заметил, что тот стоит напротив практически в такой же позе и смотрит на него. Криво улыбнувшись, Себастьян все-таки протянул руку. Джим хотел было взять ее, да поскользнулся и буквально упал в объятия Бастиана. А дальше все было как-то заторможено. Не было этих нежных переглядываний, и им уж совершенно точно не стало все ясно. Но они были пьяны, и не было больше скованности. Потянувшись, Бастиан накрыл его губы своими, утягивая в долгий поцелуй. Губы Джеймса были сухие и потрескавшиеся. Горькие от выпитого виски, они идеально дополняли губы Морана. В поцелуе Мориарти был таким же как и в жизни — он не вел, но умело направлял Себастьяна, зная, как доставить удовольствие обоим. В туалете этого же бара у них произошел первый секс. Быстрый, несколько грязный и абсолютно точно не наполненный какой-то любовью и заботой. Поглощенные эмоциями и страстью, они буквально ввалились в кабинку, на ходу сбрасывая друг с друга вещи. Вместо смазки тогда была слюна, а вместо мягкой кровати — только холодная и старая плитка, которая неприятно касалась кожи спины. Кажется, тогда они оба вскрикивали, кусали губы и покрывали тела друг друга укусами. Как они тогда вернулись домой, никто из них так и не вспомнил, в беспамятстве завалившись на первую попавшуюся плоскую поверхность с единственной целью — поспать. А на следующий день оба мужчины предпочли сделать вид, что ничего не было. А дальше все шло своим чередом — задания, их исполнения, короткие передышки, — и снова задания. Режим их жизни был неизменен. Порой Джеймс уезжал куда-то, и однажды его не было целых две недели, иногда он брал Морана с собой. Но поход в бар стал традицией не только у Себастьяна. Иногда Джеймс навещал его, и тогда они забывали кто они. Они просто расслаблялись. Были вместе. Почему, зачем и насколько — никто из них не задавал подобных вопросов. Не было ничего определенного, и тем ни менее все было определено. Между ними двумя так тоже. Ни Бастиан, ни Джим не могли сказать, в какой же момент эти совместные походы в бар из крайне редких превратились в регулярные. Они приходили в одно и то же время, и их столик всегда был свободен. Их столик с чертовой полоской. И, черт его знает, что думал о них Джек, но он был определенно точно не против. А Джим все больше раскрывался. Он мог шутить, смеяться, прищурив свои бездонные глаза. Именно в один из таких вечеров Себастьян неожиданно не отметил для себя, какие, в сущности, красивые у Джима глаза. Здесь он был совсем другой. Искренний и настоящий — ни в какое сравнение не шло с тем, каким он был на встречах — собранным, расчетливым, контролирующим все. И от этого контраста у Бастиана откровенно сносило крышу. Вскоре он и сам не заметил, как начал медленно поглаживать ладонь Джима, которую тот не убирал. Пьяные поцелуи перешли в трезвые, а секс в туалете… однажды они просто проснулись в одной постели, и Моран не поспешил уйти. А Джеймс совсем не был тогда против. Пожалуй, это был тот единственный случай, когда они нарушили личное пространство не только в баре «Старый Вилли». А потом снова нарушили, и еще, когда Себастьян вжимал Джима в кровать, буквально втрахивая его в матрас. Джеймс кусал угол простыни, чтобы так откровенно не стонать, когда крепкий член Себастьяна проходил по чувствительной точке. Он бесстыдно прогибался в спине, насаживаясь на Морана. Сильные пальцы того уверенно держали Мориарти за бедра, раз за разом буквально натягивая на себя, жадно вырывая страстные стоны, а после и откровенные крики. Дыхание сбилось, у Себастьяна по виску потекла капля пота. Сменив позу, он закинул ногу Джеймса себе на шею, двигаясь быстро, страстно, глубоко. Почувствовав скорое приближение разрядки, полковник наклонился, целуя профессора нежно, сладко, как целуют самого любимого человека. И это абсолютно не они переплетали пальцы, когда Моран двинулся еще пару раз и бурно кончил одновременно с Джеймсом, буквально наполняя спермой его нутро. А потом они оба падали в абсолютное блаженство, лежа в обнимку и просто глядя в потолок. Но, несмотря на это, Жизнь все равно проходила мимо. И сидя сегодня в душном баре, глядя на плачущую девицу, Моран понимал это абсолютно ясно. А потому принятое решение казалось правильным. Единственным верным решением. Единственным. Верным. В котором он абсолютно точно уверен. Тяжело вздохнув, полковник со вздохом оттолкнул от себя полупустую кружку, на краях которой неровными разводами застыли клочки пивной пены. Облизав пересохшие губы, Себастьян собрал руки в замок, положив на них голову. Бармен подозрительно нахмурился, даже сделал неуверенный шаг к мужчине, но застыл на половине пути. Потоптавшись с минуту, он все же развернулся и пошел назад, вернувшись к своим обязанностям. Входная дверь скрипнула, оповещая о новом госте, и Моран встрепенулся, пристально оглядывая вошедшего. Спустя секунду на его лице проступило разочарование, и мужчина опустил голову обратно себе на руки, продолжая находиться где-то глубоко в своих мыслях. Он звонил Джеймсу примерно час назад и просил придти в бар, чтобы поговорить. Мориарти тогда напрягся и ответил что-то вроде «постараюсь найти время», а после сбросил. А это, значит, что Себастьян будет сидеть здесь так долго, как его ирландский босс пожелает того. Следующих гостей Себастьян так же практически не удостаивал особого внимания, лишь поднимая голову и бегло просматривая их. Поверхность стола пахла прогоркшим алкоголем, соленым арахисом и совсем чуть-чуть средством для мытья посуды. Моран не был против, медленно и мерно вдыхая смесь запахов. Задумавшись, он и вовсе перестал обращать внимания на входящих, внутренне настроившись, что ждать придется довольно-таки долго. Что ж, не привыкать. Потому, собственно, он и пропустил очередной скрип и тихие шаги, последовавшие за ним. Спустя мгновение чья-то тень склонилась над ним, а легкая и осторожная рука погладила полковника по спине, привлекая внимание. Еще не обернувшись, Себастьян знал, кто стоит за ним — этот аромат духов, уверенные движения и особую манеру наклонять голову (ему была видна тень мужчины) ни с чем не спутаешь. Джеймс предстал перед ним в своем официальном виде — видимо, он даже не заезжал домой, а сразу с офиса поехал в бар. Торопился. От осознания этого на душе Себастьяна вдруг стало одновременно и приятно, и что-то защемило. Встретившись с ним взглядом, он искренне улыбнулся. Джеймс вернул ему улыбку. Пригладив идеально лежащие волосы, Мориарти ловким движением придвинул к себе барный стул, оставляя на видавшем виды паркете три глубоких борозды. Даже не обратив внимания на это, мужчина сел, жестом подзывая бармена. Себастьян, разогнувшись и потягиваясь, вдруг осознал, что все взгляды устремлены на них, а даже конкретно на Джима — уж слишком необычно он выглядел для подобного заведения. Нахмурившись, полковник неосознанно постарался закрыть собой Джеймса. Сработала ли профессиональная привычка, или же это было что-то личное, Моран так и не успел осознать — не до того было. В это время профессор уже успел заказать себе привычный кофе, добавив к нему яичницу, и сидел перед дымящимся напитком, наблюдая, как бармен пытается на сковородке применить свои мало-мальские навыки готовки. Усмехнувшись, Джим прикрыл глаза, разворачиваясь к полковнику. — Не успел поужинать, так что придется уповать на судьбу, что я не умру столь позорной смертью, — хотя Джеймс и старался говорить не громко, подобное замечание не прошло мимо ушей повара, и он как-то особенно сильно подцепил ножом край сковороды, заставив ту жалобно звякнуть. Джим и ухом не повел. — Так о чем ты хотел со мной поговорить? Судя по тону, у тебя что-то срочное. Прежде чем Себастьян заговорил, он прочистил горло, нелепо подавившись крошкой. Придя в себя, он снова сцепил руки в замок, глядя невидящим взглядом перед собой. Собравшись с мыслями, полковник вздохнул, а после произнес: — Я уезжаю. Джим пожал плечами, взяв в руки нож и вилку, начиная разделывать только что поданную яичницу. Несмотря на неопытность повара, запах от нее исходил неплохой, да и на вид она была довольно аппетитной. — Хорошо, на сколько? Ты заслужил отгулы, я тебе их, само собой, дам. Так… Договорить он не успел, оборванный Себастьяном. — Джим, я уезжаю насовсем. Я возвращаюсь завтра на службу. Меня взяли, даже нашли место на очередной войне. Ты ведь знаешь, как мне… как мне нужно это. Я ведь живу этим. Здесь… здесь я только существую. Прогораю, не принося никакой пользы. Там мое место. Война стала моим домом. Джим слушал его, не проронив не слова, только молча водя по полупустой тарелке вилкой. Аппетит куда-то сразу пропал, музыка стала откровенно давить. Поправив галстук, он пару минут молчал, обдумывая все услышанное. В горле почему-то предательски встал ком. Сглотнув, Джеймс снова потянул галстук, начинавший его откровенно душить. Все это сразу показалось какой-то глупой и никому не нужной игрой, костюм был неудобный, а окружающие слишком громкими. Изогнув губы, Мориарти усмехнулся. — Я переведу тебе на счет расчет. Во сколько ты завтра уезжаешь? — В восемь утра на поезде. — Мои поздравления, — голос его был тихим и каким-то уставшим. Оттолкнув от себя тарелку и чашку с почти нетронутым кофе, Джеймс вытащил из кармана пару купюр, положив их на стол. Щелкнув пальцами, он встал со стула, отряхивая костюм от несуществующей пыли. Моран поднялся следом, не зная, что и сказать. — Я буду… — Не надо, Басти. Не будешь. Давай признаемся друг другу в этом. Не надо ничего говорить. Это твое решение. Надеюсь, так ты обретешь то, что ищешь. Горько улыбнувшись, Мориарти развернулся к выходу. Себастьян перехватил его руку и прижал к себе, сминая идеально выглаженную рубашку. Мягко, но настойчиво мужчина отстранил от себя полковника. Подняв голову, он пересекся с ним взглядом. — Не надо, Басти. Правда, не надо. Я пойду. Полковник выпустил его руку, а через мгновение хлопнула дверь. Себастьян все так же продолжал растерянно смотреть вслед. *** На следующий день на вокзале было просто немыслимое количество народу. Все куда-то бежали, тащили за собой сумки, то и дело крича и что-то указывая. Износчики с дикими глазами метались по платформе, ища новую жертву и едва не сбивая с ног тех, кому их услуги были не нужны. Плакали дети, кто-то их успокаивал, рыдали и молодые девушки, провожая своих парней, которые сейчас сидели рядом и гладили непослушные волосы своих возлюбленных. И все они говорили одно и то же. В нос бил стойкий запах вокзала, рельсов и мокрого асфальта, усилившийся после прошедшего ливня. Себастьян сидел в самом центре этой гущи, идеально выпрямив спину и прижимая к себе компактную сумку. Изредка поглядывая на наручные часы, доставшиеся ему за доблестную службу, он мысленно отсчитывал время до отбытия. Пожалуй, сегодня он был единственным здесь, кто был один. Стараясь об этом не думать, Себастьян мысленно вспоминал все известные ему мотивы песен, но память то и дело предательски подкидывала образы таких знакомых черных глаз и такой красивой улыбки. Вздохнув полной грудью, полковник поднялся, намереваясь немного размяться. Армейский костюм, как и ожидалось, ничуть не помялся — несомненная прелесть военной одежды. Повернув голову, Моран взглянул на свои погоны, ища в них утешение. Три звездочки поблескивали в лучах солнца, напоминая их владельцу, кто он. Полковник. И если раньше от этой мысли хотелось улыбаться, то сейчас почему-то в горле вставал ком. А в голову непроизвольно закрадывалась мысль — а точно ли это правильное решение? Зажмурив глаза, Себастьян потер переносицу, чуть корябая кожу ногтями. Открыв глаза, он снова взглянул на часы. 10 минут. Всего-то ничего. Десять минут — и он будет свободен. Жизнь снова будет наполнена адреналином, риском и смыслом. Моран живо представил себе картины войны, надеясь погрузиться в них с головой. И если обычно это происходило само собой, то сегодня все это давалось вяло, с усилиями, да и как-то криво. Мотнув головой, Себастьян откинул все мысли. Нарезая уже третий круг, но вдруг остановился, когда его окликнули. Повертев головой и прищурившись, полковник было решил, что ослышался, как вдруг прямо перед ним, пробившись сквозь толпу кричащих людей и стучащих колес, возникла темная макушка. Джеймс тяжело дышал, рукой попросив Себастьяна несколько подождать. На нем была облегающая черная футболка и потертые синие джинсы. Из-за жары одежда противно липла к телу, кое-где пропитывшись потом. Поморщившись, Джеймс распрямился и улыбнулся Морану. — Привет, полковник. — Привет, профессор. Не ожидал тебя здесь увидеть… Ты один? — удивленно произнес Себастьян, оглядываясь по сторонам, тщетно ища хоть кого-то из охраны. Махнув рукой, Джим фыркнул. — Я не маленький. Порой, могу обходиться и без нее. Ну, скажем так, я долго думал, стоит ли мне приезжать или нет, но все-таки решил, что я так просто не могу отпустить своего полковника, — осознав, насколько неоднозначная фраза получилась, Джим поспешил добавить. — Не попрощавшись. И вот я здесь. Кажется, у нас еще есть пара минут. Может чуть меньше, может больше. А может чертов поезд сломается, и у нас будет еще один день. Себастьян засмеялся, и Джеймс подхватил его смех. Успокоившись, полковник искренне улыбнулся, глядя на Джима. — Не хотелось бы уезжать по-английски. Спасибо, что пришел. — Хотел проводить по-ирландски. Ну, с выпивкой и с еще выпивкой. Но тогда бы ты никуда точно не уехал. Они снова оба улыбнулись. Правда в конце у Джеймса улыбка вышла все-таки несколько кривая. Кончики губ тронула грусть. Вздохнув, он засунул руки в карманы. — Ну вот и все, Басти. Так заканчивается история. Спасибо тебе за все. Ты был прекрасным сотрудником. Прекрасным снайпером. Просто замечательным человеком. Я рад, что знал тебя. — Меня бы не было, если бы не ты. Ты помог мне, дал мощный толчок. Все, что ты сделал для меня невозможно оценить. Я не могу выразить словами, как… Тут Мориарти осек его, улыбнувшись и вздыхая. — О, Басти, в тебе проснулись твои французские корни. Не надо этих громких слов, не надо клятв и горячих благодарностей. Я понял тебя, хотя и не сделал ничего такого. Это было прекрасное время. «Мне будет тебя не хватать», — хотел сказать он, но почему-то осекся. — Я буду тебе писать. Ложь. Усмехнувшись, Джим качнул головой. — А я буду отвечать. Думаю, ты найдешь то, что ищешь. Может там твое место. Тоже ложь. — Я вернусь. — Я буду ждать. Снова ложь. Они смотрели друг на друга, и в душе каждого плескалась боль, находящая свое отражение во взгляде и в болезненной улыбке. Сердце колотилось в груди, грозясь вырваться наружу, а в горле встал ком, не давая сглотнуть. Они идеально сыграли свои роли. Свои последние роли в этой пьесе. Все это было ложью. Все клятвы всегда оборачиваются ложью. Но так нужно. Так хотелось думать. Так было не так больно. Поезд засвистел, оповещая о своем прибытии и выпуская пары. Люди на платформе засуетились, военные стали подходить к краю, доставая документы. В нос ударил запах горелого топлива, пота и жары. Солнце вставало все выше. Себастьян и Джеймс стояли друг напротив друга, неотрывно глядя в глаза. Прикусив губу, Мориарти попытался изогнуть губы в каком-то подобии улыбки. Себастьян сильнее впивался ногтями в ладонь. Кто-то окликнул Себастьяна, но он не ответил. Джеймс вздохнул и отвел взгляд. — Тебе пора. — Да. — расправив плечи, Моран вздохнул, доставая документы. Джеймс разом как-то осел и сгорбился. Глядя на него, полковник вдруг осознал, каким в сущности слабым и уязвимым может быть этот сильный человек. Сейчас он абсолютно точно страдал, и вряд ли в этом потерянном, расстроенном человеке кто-то бы признал великого Джеймса Мориарти. Внезапно он поднял голову, судорожно встречаясь взглядом с Мораном. Глаза у Джима были красными. Полковник вымученно улыбнулся и шагнул в поезд. А в голове все стоял этот взгляд. Поезд отошел как по расписанию ровно через пять минут. Сначала Джеймс стоял, бездумно глядя на лакированный бок поезда, то и дело воскрешая в памяти образ Морана и их время. В горле першило, грудь тянуло, а на глаза наворачивались предательские слезы. Еще раз взглянув перед отправкой на дверь, он увидел, что в тамбуре уже никого нет. А, значит, полковник уже устроился и выкинул из головы все мысли о Джиме. Он буквально наяву увидел, как его Моран улыбается солнечной улыбкой и жмет руку новым попутчикам, а после заходится в веселом смехе. Не выдержав, Джеймс сел на лавочку, закрыв лицо руками. Он слышал, как стучат колеса, как поезд тихо трогается, а потом набирает скорость, чтобы через пару минут раствориться в дали, тихо-тихо стуча колесами. Он сам не знал сколько так сидел, уйдя глубоко в свои мысли и напрочь игнорируя струящиеся по лицу слезы. До крови прокусив губу, он зажмурился. И он совершенно точно не слышал приближающихся шагов. Кто-то подошел и сел рядом с ним, откинувшись. Сглотнув комок во рту и судорожно вздохнув, Джеймс процедил сквозь зубы. — Убирайтесь. Здесь полно места, подождите свой поезд там. — Сомневаюсь. Мой поезд только что ушел. Профессор, подскажите, что делать человеку, если ему нужно туда, куда поезда не ходят? Джеймс на секунду замер, будто окаменев. Ему не могло показаться. Из 7 миллиардов голосов он этот узнает всегда, как и его обладателя. Из 7 миллиардов человек только одному он принадлежал, и только один человек называл его профессором. Улыбнувшись, Джим покачал головой, отнимая руки от лица. Глядя впереди себя, он произнес: — Полагаю, надо пересмотреть свой маршрут. А сейчас Вам совсем не место на вокзале. Повернувшись, он увидел смеющиеся глаза Морана. Все те же голубые с зелеными крапинками, с чуть заметными морщинками у уголков. Все та же открытая улыбка с крепкими белыми зубами, что так преображала обычно серьезное лицо. Наклонив голову, Себастьян подпер ее рукой. — А где же мое место, профессор? Не отрывая взгляда, Джеймс прошептал: — Я не знаю. — Мы бы обязательно зашли бы сейчас в тупик. — Себастьян посмотрел на Джеймса, складывая руки в замок, задумчиво поглаживая запястье левой руки большим пальцем правой. — К нашему счастью, это один из тот вопросов, ответ на который я знаю. — Так где же твое место, полковник? Джеймс смотрел с такой надеждой, с такой верностью, что Себастьян просто не смог остановиться. Одним движением он прижал к себе мужчину, запуская пальцы в волосы профессора, чуть оттягивая отросшие прядки. Джеймс выдохнул, подаваясь навстречу, обвив руками шею Бастиана. Полковник гладил его по спине, проводя пальцами по выступающим ребрам, позвонкам. Коснувшись языком сомкнутых губ, Моран добился очередного судорожного вздоха и приоткрытого рта Джима. Скользнув языком внутрь, он сплел их языки, прижимая Джеймса так близко, как только можно. А тот просто плавился в его руках, желая раствориться в ощущениях. И не было больше никаких рамок. Оторвавшись друг от друга только через пять минут, покрасневшие мужчины тяжело дышали, неотрывно глядя друг на друга. — Так где твое место, полковник? — Рядом с тобой. Сердце Джеймса пропустило удар, а потом просто замерло от счастья. — Почему? — Потому что я люблю тебя. — Правда. — Что? — Себастьян выгнул бровь, чуть нахумрившись. — Это правда. Я тоже люблю тебя. Улыбнувшись, полковник понял. Кивнув головой, он протянул руку, переплетая пальцы с Джеймсом. — Правда.