Галерист

      - Господи, ну, когда же наконец сойдет эта ужасная жара!       - Осенью, наверное.       - О, едва ли, детка. Осень здесь такая же. Ей Богу, парит как в Помпеях.       Джейн потрясла воротником клетчатого сарафана, словно бы это хоть как-то могло ей помочь. Я улыбнулась и подставила лицо солнцу. Мама всегда говорила, что в этом своем Бостоне её дочь скоро окончательно превратится в бледную поганку. Что ж, после пары месяцев лета в Париже я неплохо подзагорела. По крайней мере, меня перестали так часто узнавать на улицах.       - О, гляди, очередной книжный магазин, - покривилась Джейн, щуря глаза под солнцезащитными очками. - Меня уже тошнит от этой обложки.       За витриной маленькой крепостью возвышалась горка книг. С обложки на нас загадочно глядела одалиска Жана Энгра, сверху в углу значилось имя автора и название – «Галерист».       - Да, - протянула я. – Меня тоже.       Звякнул колокольчик, и из магазина вышла стайка молоденьких девушек.       - О, Господи! – завопила одна из них на французском. – Это же Ребекка Дуглас!       Они тут же слетелись ко мне, требуя и умоляя расписаться на форзаце только что купленных книг. Я виновато глянула на маму, та покривилась и, махнув рукой, отошла в сторону, присматриваясь к цветам в соседнем магазине.       - Спасибо! Книга просто потрясающая!       Я кивнула, поблагодарила, сфотографировалась с парочкой девушек. Одна из них вручила мне открытку, другая попросила расписать ещё на одной книге, для подруги. Потом я вернулась к Джейн.       - Как думаешь, - начала она, придирчиво разглядывая подсохшие листики какого-то цветка, - может мне завести гортензию?       - Мам, ты все равно не будешь за ней ухаживать.       - Да, ты права.       Мы неспешно двинулись дальше.       Жизнь в Париже протекала монотонно и тихо, если не считать частых явлений фанатов под окнами моего дома и вот такие вот уличные атаки. Когда-то давно все это было мечтой.       После того, что случилось, я не могла больше оставаться в Бостоне. Каждая улочка, каждый сквер, каждый знакомый человек, случайно встреченный на пути, вызывал во мне тоску и ноющий трепет воспоминаний. Дошло до того, что я даже не могла находиться в собственной квартире. Везде мерещился он. Везде преследовали сцены из романа. Бывало даже разговаривала с собственным отражением, будто с Мари. И когда она начала отвечать мне, я окончательно поняла, что-либо уеду отсюда, либо сойду с ума. Ночами все ещё снился родной Бостон, я скучала по его осенним дождям, уютным кафе, гулу машин под окнами ранним утром. По гостиной, набитой антиквариатом, по бабушкиной софе и воспоминаниям из детства. Узнав, что мне крепко нездоровится, мама настояла на том, чтобы я продала квартиру и переехала к ней. Часть дедушкиного наследства пришлось спешно распродавать на аукционе, часть Джейн позволила разместить у себя. Я не могла, не хотела, расставаться с этими совершенно бесполезными, но такими дорогими вещами.        «Паблишер Дей» согласилось печатать мой роман при условии, что все убийства будут переписаны, дабы не было никакого намека на недавние события в Бостоне. Рэйчел убеждала меня, что семьи погибших девушек просто-напросто затаскают нас всех по судам, и книгу в любом случае придется снять с продаж. Забавно, когда-то давно, в детстве, я хотела написать какой-нибудь скандальный роман, чтобы его потом внесли в Индекс Запрещенных Книг Ватикана и хранили в архивах Папы Римского. Кажется, с «Галеристом» вышло бы что-то похожее. Но я не согласилась его переписывать по иным причинам. Это было бы… неправильно. С него все начиналось, он был негласной хроникой тех трагических событий, он был частью меня. И его.       Зато парижские издательства чуть ли не с руками оторвали этот скандальный детектив, повествующий о темной стороне Лондона, отражающей реальные события в Бостоне. Для них это была сенсация, пикантная и продаваемая. А я просто хотела наконец отпустить эту историю. Вынуть из себя и отдать миру, чтобы мне перестала всюду мерещиться веселая симпатичная девушка и красавец-галерист, галантно вышагивающий с ней по брусчатке недалеко от Нотр-Дама, или как они игриво шепчутся, затаившись в нишах хора Сен-Дени.       - Эй, смотри куда педали крутишь, увалень! – выкрикнула мама, намеренно коверкая французский. Несчастный велосипедист чуть не скатился на дорогу, а Джейн погрозив ему кулаком, нагнулась чтобы подобрать оброненную сумку. – Эти велосипедисты здесь всюду. Просто заноза в заднице.       Я только покачала головой. Мама была такой, сколько себя помню. Неделикатной маленькой американкой времен Гражданских войн, привыкшая прорубать себе дорогу топором. И Париж её нисколько не изменил.       - А вообще, - вдруг снова заговорила она, - я чертовски горжусь тобой, Ребекка Джейн Дуглас. Ты чего-то добилась в этой жизни. Я бы не вынесла, если бы ты, как и бабка, прозябала в замызганном магазинчике и дышала пылью с трельяжей, которым по сотне лет. Ей Богу, это дело недостойное умной женщины.       - Да-да, мам, - улыбнулась я, приобнимая её за плечи.       - О, погляди-ка, - встрепенулась она, - вон там булочная. С самого утра хочу круассанов.       Я поглядела на Джейн с сомнением.       - За столько лет жизни здесь, они ещё не встали тебе поперек горла?       - Мне здесь все поперек горла, но только не круассаны. Не ворчи, ради Бога, идем.       Пожав плечами, я поплелась вслед за матерью, как в далеком детстве, когда она таскала меня по дорогим магазинам одежды и беспрестанно критиковала все новые коллекции. Она утверждала, что в Америке никто ничего не смыслит в стиле, поэтому, когда ей предложили работу в парижском доме мод, она не раздумывала и минуты. «Бэкки, детка, ты остаешься с бабушкой, а мамочка едет зарабатывать большие деньги» - это последнее, что я услышала от неё в день отъезда. С тех пор много воды утекло, и я уже почти не чувствовала никакой обиды.       Ветер с Сены вздувал полосатый тряпичный козырек булочной, как парус каравеллы, а юбка моего летнего платья чуть не взвилась до пояса, и потому мне пришлось придерживать её, пока мы перебегали улицу. А когда наконец подошли ближе, у окошка булочной уже стоял темноволосый парень в шортах и футболке. Он пытался втолковать что-то продавцу на ломаном французском, но тот только удивленно округлял глаза и разводил руками.       Мы встали чуть поодаль, ожидая, чем всё кончиться. Но Джейн Дуглас никогда не славилась терпением.       - Ох уж эти американцы, - покачала она головой, а потом бесцеремонно потрепала парня по плечу. – Эй, янки! Давай я с ним разберусь, чего тебе там надо?       Парень обернулся, и меня прошибло током.       - Эм… спасибо, мадам… - Взгляд карих глаз задержался на мне. – Кексы. С банановым джемом.       - Ладно, отойди-ка, красавчик. - Мама почти сунула голову в окошко булочной: - Ба-на-но-вый, слышишь?.. Нет-нет, я сказала: «кекс с банановым джемом»! Господи, этот тип вообще говорит по-французски?! Ба-нан!       Парень подошел ближе, с улыбкой протягивая мне ладонь с длинными ухоженными пальцами.       - Приятно встретить здесь соотечественников.       - Да, соглашусь.       Я вежливо пожала его руку, и мы оба задержались на минуту в таких позах, глядя друг другу в глаза.       - Я Эрик, - спохватившись, представился он. – Эрик Лэнг.       - Надо же. Героя моей книги зовут Рик.       Он удивленно поджал губы, не отпуская моей руки.       - Серьезно? Вот так совпадение. А что за книга?       - «Галерист».       - Ого! Местный бестселлер. Значит вы – Ребекка Дуглас. Нужно будет взять автограф.       - С удовольствием.       - Отлично, договорились. - Парень кивнул, заученным жестом убирая черные кудри с лица. – Кстати, название детектива говорящее? Неужели убийца – галерист?       Я долго и испытывающе смотрела ему в глаза.       А потом загадочно улыбнулась.