Во славу Самаэля, конечно

Внутренний мир, порождение подсознания. Сотни ночей, единственное желание. Сотни свечей в злачёном резном подсвечнике, Сотни речей в серебряном наконечнике. Стая волков захлебнулась жестоким воем. Нас учили не жить, нас учили умирать стоя, Нас учили не ныть, хоть разрезанными стрелою. Эта дерзкая прыть лишь между тобой и мною. Нас учили бежать до конца, до самóй границы, Где на стыке миров искрятся огнём зарницы, Где безлики улыбки, а всадники безголовы, Где чужие крики заглушит простое слово. Это смелый полёт, хоть тело не движется с места. Пусть не верит никто, но я все равно невеста. Пусть не мерит никто длину и размеры мозга. Пусть не клеят кумиров из глины или из воска. Ты читаешь речи в нацистском стальном мундире, Салютуешь битвам, а я все грущу о мире. Салютуешь бритвам, а я набираю ванну. Салютуешь литрам, а я ожидаю манну*. Ты египетский жрец, священник из града Фивы. Ну, а я — писец, в моей власти царей архивы. Ну, а я — певец, и мой голос тебя тревожит. Ну, а я — слепец, что доводит тебя до дрожи. Переливы неона и солнце таятся в склянке. Белой мушкой ползет вещество по открытой ранке. И ловушкой клацнет смертельный захват железа. Все игрушки сдохнут от твоего пореза. Ты — суровый схимник, могущественный Заратустра. Ты живешь в пустыне, доводишь себя до хруста. Ты лежишь на камне и дождь принимаешь в зево. Ты придешь неслышно, достанешь меня из хлева. Ты — разбойник грозный, развратничаешь умело. Ну, а я приду и встану напротив смело. Сорву с тебя мясо и кожу для барабана. Будем с тобой, словно Робин и Мариана**. Я — богиня Кали, а ты — как великий Шива. Мир смущен и не может видеть такого дива. Побежден, и летят свирепо тугие реки. Развращен. И закроет тихо навечно веки. Мы пройдем с тобою на пару сквозь сотни жизней. Умрем, воскреснем. Что может быть капризней? Всегда вдвоём, как две стороны медали. Ходи конем! Привет, новый мир, не ждали?