Парочка фокусов

Взгляд у Барнса мутнеет так быстро, что Наташа совершенно открыто усмехается. А еще Зимний Солдат! Никакой выдержки! Впрочем, тут она его понимает. Ей и самой мигом становится жарко, стоит ненадежному замку хлипкой дверцы защелкнуться за ее спиной. В темной клетушке, куда она втолкнула старого знакомца секунду назад, тесно и совершенно некуда двинуться. Пока еще дверь была открыта и из коридора падал свет, Наташа успела рассмотреть ряд швабр и пару пластиковых ведер. Оказывается, даже на авианосце Щ.И.Т.а, имеется в штате уборщица. Или кто тут драит эти бесконечные палубы? В любом случае, порывисто опускаясь перед Барнсом на колени, Наташа надеется, что весь этот инвентарь не понадобится кому-то прямо сейчас. Потому что, она совершенно уверена, что в таком случае будет стрелять. И не она одна, судя по изумленному сопению над головой. Наташа смеется, все так же молча избавляя Барнса от брюк, отцепляя от ремня его пальцы, слабо пытающиеся ей помешать. Ей так жаль, что она не может сейчас его видеть! Ее ладони скользят выше, и она резко захлебывается вздохом. Наташа будто успела забыть, какое впечатление производит Зимний Солдат на женские сердца. И если бы только сердца! В животе все больно и сладко сжимается, и Наташа тихонько стонет, жалея, что необходимо сдерживать звук. - Наташа? – низковато, но все равно удивленно зовет ее Барнс, когда ощупывания перемещаются на спину и обнаженные уже ягодицы, скользят по сильным ногам до самых коленей, а потом снова вверх, к таким соблазнительным, сводящим с ума округлостям, плавному изгибу поясницы и еще выше вдоль позвоночника. – Я подумал, мы будем драться. Ты казалась сердитой. О, Наташа была в ярости вплоть до той самой секунды, когда в поле ее зрения так удачно совместился Джеймс и злополучная дверь. Вот только сейчас она и не помнит, что же ее так разозлило. - У тебя с собой нет фонарика? – спрашивает она не в тему, а потом сама же разочаровано хмыкает. С его одеждой она уже ознакомилась в подробностях, и точно знает, что там есть, а чего нет. Впрочем, она готова продолжать в темноте. Она и без того прекрасно помнит, как выглядит замерший перед ней мужчина. Его тело, большое и сильное, невозможное, совершенно идеальное. Изящные линии в сочетании с бьющей под дых мужественностью, и это выражение лица, непроницаемое, скрывающее под собой почти детское изумление. Наташа помнит все до единой черточки, но все равно не отказывает себе в удовольствии проверить на ощупь, не изменилось ли что-нибудь. Но кажется, что все на своих местах. Наташа не знает, молиться ли ей или материться, когда оставляет в покое старательно разукрашенный ее жгучими, наверняка болезненными поцелуями, твердый, напряженный живот Барнса и добирается, наконец, до самого интересного. Член у Джеймса не слишком-то крупный, но полный и крепкий. Им хочется любоваться, его хочется изучать снова и снова. Сжимать губами, чувствуя, как до звона напрягаются челюсти, хочется взять его глубже, облизать, заласкать, и Наташе приходится сдерживать свой энтузиазм, чтобы дело не закончилось так уж быстро. Впрочем, затягивать тоже не стоит. Это Наташа, хоть с трудом, но признает. Через пятнадцать минут они оба должны быть в кабинете у директора Хилл. Минут пять опоздания им еще простят, но, увы, это все, на что можно рассчитывать. Наташа обнимает Джеймса за бедро, поглаживает нежную, восхитительно теплую кожу с внутренней стороны, подбирается все выше, легонько массируя под яичками. Ее здорово ведет от тщательно сдерживаемых стонов, задавленных вскриков Барнса, от того, как он ерзает и вздрагивает под ее руками. Все это кажется ей таким настоящим, таким легким и бесшабашно веселым, что хочется забаррикадироваться в этой подсобке навсегда. Черная Вдова окончательно теряет контроль. Двигается за этими звуками и этой дрожью, понимая уже, что в таком темпе Барнс не продержится не то что пятнадцать, тут даже про пять минут говорить не приходится. Но отказать себе и ему в удовольствии она просто не может. Это слишком хорошо, чтобы еще о чем-то там думать. Разве что лишь полсекунды, когда она чувствует во рту его семя. Наташа думает, что в темноте можно было бы незаметно все это сплюнуть, но потом мысленно машет рукой и сглатывает прежде, чем в последний раз на прощание погладить осчастливленный ею член языком. - Наташа, - снова зовет ее Барнс, и голос его трогательно подрагивает, - что это было? - Хмм, - тянет та откровенно насмешливо, а потом нащупывает в темноте его брюки, чтобы вернуть их на место, - я, признаться честно, думала, что с тобой такое уже делали. В твои-то преклонные годы. Застегивая молнию и ремень, она вновь утыкается лицом ему в грудь, щекочет губами, глубоко вдыхая, проводит поперек груди носом. Оба они недавно из душа, успели привести себя в порядок после очередной заварушки, и от него больше не пахнет копотью и металлом. Пахнет только им самим, и Наташа вновь едва сдерживает не то стон, не то рык удовольствия. А Джеймс, наконец, слегка отмирает, отстраняет ее ладони, сам заканчивая одеваться. Торопится, хотя время все еще есть. И это кажется до ужаса несправедливым и даже обидным. - Вообще-то, - говорит он, наконец тоже насмешливо, - случалось. Но в твоем исполнении это нечто совсем уникальное. Вставай-ка! Звучит как команда, и Наташа недоуменно поднимается на ноги. Так быстро, как вообще это можно, чтобы только не задеть швабры и не вышибить дверь. В темноте слышится шорох и движение, и вот уже Барнс оказывается перед ней на коленях. Тянется к застежкам на ее одежде. - В мои преклонные годы, - говорит он, и явно мстительно прикусывает кожу чуть ниже обнажившегося пупка, - я тоже разучил парочку фокусов. - И публика в нетерпении! – счастливо заявляет Наташа, а потом прикусывает собственную ладонь, не слишком-то надеясь на самоконтроль.