Когда женщина готовит, она вкладывает в это всю свою душу

В Эдо неуловимо пришла весна. Более романтичный человек сказал бы, что настала пора любви. Но Хиджиката Тоширо считал, что это просто пора изменения. Ведь весна – это как разозленный офисный работник, который после разговора с боссом в ярости сталкивает со своего стола все канцелярские предметы, а потом вынужден покупать новые взамен тех, что сломались. Он вершит изменения. И весна делала то же самое. Менялась природа, менялись люди, менялась одежда, менялись дорамы, менялись упаковки майонеза. И в жизни шинсенгуми тоже многое поменялось этой весной. – Достаточно, – произнёс Хиджиката, когда вверенные ему защитники Эдо закончили комплекс необходимых физических упражнений по укреплению духа и тела. – После перерыва дежурные отряды отправляются патрулировать город, остальные идут в казармы зазубривать устав и подготавливать снаряжение на завтра. А сейчас – все на обед. Такое привычное и тёплое слово, обычно пахнущее карри и супом, вызвало у его подопечных странную, на взгляд любого постороннего, реакцию. Как минимум большая часть присутствующих сокрушенно грохнулась на колени и поползла к нему, патетично вскидывая руки и бормоча бессвязные молитвы. Другая часть грустно потупилась и завздыхала. – Замкомандующего, давайте продолжим тренировки! – взвыл ближайший к Тоширо шинсен. – Мы готовы выполнить еще десять заходов! Ну давайте устроим генеральную уборку! – Встать, – коротко скомандовал непробиваемый демонический зам. – Все встали и живо отправились в столовую. За нарушение распорядка дня – сеппуку каждому. Для убедительности он предостерегающе положил ладонь на меч, который всегда предусмотрительно висел у него на поясе. Смирившись со своей горькой судьбой, отряды поплелись получать обед. Некоторые печально разглядывали синее с белыми прожилками небо, поддаваясь старой, как родная японская земля, привычке любоваться природой перед скоропостижной смертью. Кто-то прощался с друзьями, кто-то с заранее нежно-зеленым цветом лица судорожно мял в руках края формы, кто-то торопливо распихивал по карманам анпаны, которыми спекулировал Ямазаки. Вздохнув, Хиджиката затушил сигарету. Разумеется, он знал ту причину, по которой уже несколько дней бесстрашные стражники Эдо стремились устроить голодовку. Вот же чёртовы упрямцы. Что ж, вечер и последующее утро действительно обещали быть тяжелыми. Для тех, кто до них доживёт. Ведь сегодня готовила молодая жена Кондо. * * * Когда все отряды наконец были собраны за обеденными столами, настал этот великий миг таинства. Еда, нежными женскими руками заботливо разложенная по тарелкам, с трепетом молодой девы ожидала своих героев, хорошо потрудившихся сегодня днём. Еда, щедро доставшаяся каждому, не обделившая никого своим присутствием. Еда, созданная, чтобы возбуждать аппетит и ублажать желудки. Тамагояки. Отае Кондо, ответственная за сегодняшний обед, стояла около мужа, ласково оглядывая отряды шинсенов, которые вздрагивали, ощущая на себе её взгляд. Когда её глаза останавливались на ком-то из присутствующих, тот словно сжимался, прямо как лежащая на их тарелках еда. Еда была чёрной и сморщенной кашицей с твёрдыми вкраплениями, как будто им раздали «кусочки запеченного старика, разложившегося еще при жизни», как окрестил эту субстанцию Сого. Это был первый и последний наезд на готовку Отае. С того дня даже безбашенный командир первого отряда не рисковал связываться с госпожой Кондо. Покосившись на вышеупомянутую, Хиджиката откашлялся и громко скомандовал: – Ямазаки, приступай. – Что? – ужаснулся тот. – Но!.. – Сегодня твоя очередь, Заки, – демонический зам был непреклонен, как гора фудзи, – Не смей нарушать порядок дежурства, даже если это всего лишь дегустация. Или сеппуку сделать захотел? «Лучше уж погибнуть от сеппуку, чем от отравления» – подумал Сагару. Однако он лишь горестно вздохнул, понимая, что спасения ждать было неоткуда. Верные товарищи даже из лап Такасуги его спасли бы с большим рвением, чем избавили бы от обеда. Что ж, это всё равно было неизбежным. Общепризнанный любитель бадминтона подцепил палочками один из черных кусочков, изо всех сил пытаясь не смотреть на него, и быстро засунул в рот, рассудив, что будет лучше, если всё закончится быстро. Когда обед попал на его язык и обжёг его оттенками своего непередаваемого вкуса, Ямазаки побледнел, позеленел, сменил еще пару цветов, и свалился со стула. Он даже не корчился, как в прошлый раз – просто перестал двигаться, как если бы его со всего размаху огрели статуей Дайбуцу Усику. – Отлично, теперь приступают все остальные, – невозмутимо скомандовал Хиджиката. Гробовая тишина, окутывающая столовую, прервалась. Помещение наполнило море голосов, яростно бьющееся о стены и всё нарастающее с каждым мгновением. – Но Ямазаки! Ямазаки в обмороке! – Разве суть дегустации не в том, чтобы проверить съедобность пищи?! – Если мы после увиденного всё равно будем есть, то его жертва была напрасной! – Если мы съедим это, то падем такой же бессмысленной и беспощадной смертью! – Идиоты, думаете, на поле боя вас кто-нибудь будет спрашивать, что вы хотите поесть? – прорычал зам, перекрывая волны возмущений плотиной своей непоколебимости. – Ешьте и радуйтесь, что вас вообще кормят! Это закалит ваши хилые желудки и слабые души! – Правильно, Тоши! – хохотнул Кондо. – Кроме того, приготовленное Отае-сан не может быть плохим! Ведь это дело рук Отае-сан! – Наверное, я пересолила, – мило улыбнулась Отае, кокетливо поправив юкату – Никак, влюбилась. Командир от услышанного умиленно прослезился, но, подавив в себе нежное желание кинуться к жене в сладостные объятия, торопливо вытер глаза рукавом. – Все слышали, дурни?! В этом обеде приправой служит любовь! – Я бы даже сказал, просто убойная доза любви, – добавил Сого, с профессиональным интересом ковыряясь палочками в этом биологическом оружии и косясь на валяющегося без чувств Ямазаки. Ему раньше никогда не приходило в голову, что можно избавляться от людей таким чертовски жестоким и достаточно недорогим способом. Однако Кондо, похоже, совсем не волновало тело несчастного Сагару. – Не вы ли жаловались, что здесь вам не хватает женской ласки и нежности? Так получите же её! Ею заряжен этот обед! Это сила любви Отае-сан! С этими словами Исао отправил себе в рот самый большой сгусток любовной энергии, находящийся в его тарелке. И тут же свалился на пол, отправляясь в подстольное царство к Ямазаки. – Командир! – Теперь и командир пал смертью храбрых! – И мы все умрём вслед за ним! – Заткнулись и ешьте! – рявкнул Тоширо, вновь перекрывая гомон и выдавливая на свою тарелку слоновью дозу майонеза. – Как я уже сказал, член шинсенгуми должен быть готов ко всему, и с благодарностью принимать то, что даёт ему начальство! – Ловко придумано, Хиджиката-сан, – хмыкнул Окита, разглядывая кошмар кулинара, который на тарелке зама уже начал испускать подозрительные миазмы. – Омерзительный привкус майонеза блокирует вкус того, что до этого находилось у вас в тарелке и превратит это всё в инопланетную слизь. И для вас, как пришельца с планеты майонезных фриков, не будет большой проблемой это сожрать. Как вам не стыдно жульничать таким способом? Это нечестно. Вы чёртов читер. – И это мне говорит тот, кто вываливает свою порцию на тарелки рядовых?! Кто из нас больший читер?! – Хиджиката-сан, Окита-сан, не отвлекайтесь от обеда. И я бы попросила вас не портить моё блюдо майонезом, – нависла над ними тень госпожи Кондо. – А вы, ребята, тоже начинайте есть. Вы же не хотите, чтобы я кормила вас с ложечки, как маленьких детей? Все торопливо замотали головами, с суеверным страхом представив себе эту картину, и приступили к уничтожению обеда. Раньше во время приема пищи царил шум и гам, но теперь образовалась тишина, какой не было даже когда суровый зам объяснял очередную стратегию поимки Кацуры. Сейчас было слышно только, как стучат ложки, как без чувств падают на пол особо слабые желудком, да как оклемавшийся Ямазаки под столом торопливо зачавкивает припасенным анпаном адские тамагояки. Да, этой весной многое изменилось для шинсенгуми. Женитьба Кондо на Отае не прошла бесследной для его людей – это отразилось и на их распорядке дня, и на их дисциплине, и на их отношении к женскому полу, и даже на списке их обязанностей, в которые теперь неизменно входил пункт, связанный с покупкой «Хаген Дааза». Но, без всякого сомнения, их рацион подвергся самой серьезной метаморфозе. Ведь Отае, как заботливая – и скучающая без работы – жена, в первую очередь занялась именно питанием дорогого мужа и его подчиненных. Поэтому теперь она время от времени учтиво предлагала их штабному повару свою помощь. Повар связываться с госпожой Кондо не рисковал – особенно, после того, как она на его глазах согнула вилку легким движением руки – поэтому послушно уступал ей своё рабочее место, как только ей приходило в голову выразить свою любовь к отряду мужа и подтянуть умение готовки. Именно с того момента, как это случилось в первый раз, жизнь шинсенгуми изменилась раз и навсегда. Кухня штаба намертво пропиталась зловонием сгоревших яиц. Запахом формы можно было разить противника не хуже, чем мечом. Да и сами кулинарные изыски Отае были оружием, которое и на войне не разрешили бы использовать за негуманность. Даже Хиджиката, спасавшийся с помощью майонеза, не мог не признать, что эти тамагояки – худшее, что вообще могло изобрести человечество. Зато это, очевидно, воздействовало на его подчиненных с самым профилактическим эффектом – после того, как они были вынуждены есть это последний месяц, их уже наверняка ничто на свете не могло отравить. Это как вырабатывать иммунитет от яда ядом. Поначалу, конечно, у всех массово болели желудки, однако уже через неделю они смогли проглотить гораздо больше процентов пищи, а через две их перестало тошнить. Обмороки всё еще бывали, но и они уже не выглядели, как эпилептический припадок. И на милую любовь зама к его майонезу шинсены уже смотрели без опаски и брезгливости. Кроме того, их работоспособность увеличилась вдвое, ровно, как и их энтузиазм. Теперь они готовы были тренироваться в два раза дольше, чтобы как можно дальше оттянуть момент приема пищи. Патрулирование улиц стало самым желанным заданием, которое принималось с благодарностью – в городе можно было если не поесть, то хотя бы посмотреть на человеческую еду, чтобы убедиться, что мир еще не окончательно сошел с ума. Столовская же стряпня повара стала восприниматься ими, как чудо, а день, когда он готовил - как праздник. Готовка Отае повлияла не только на внутреннуюю жизнь шинсенгуми, но и даже на некоторые аспекты их связи с внешним миром. Как-то на днях, помнится, к ним завалился кудрявый придурок из Йорозуи и, заявив, что они теперь «породнились», попытался напроситься на обед. Судя по всему, он как раз проиграл и проел все деньги, и теперь искал место, где мог бы сделать это бесплатно, потому и использовал такие нелепые объяснения. К сожалению, он совершенно забыл, о породнении через КОГО идёт речь. Тройная порция тамагояки – удвоенная от нежной Отае, и еще одна дополнительная от заботливого Сого – убедили его в том, что питаться за счет государственных органов не было самый хорошей идеей. Убеждался он, по словам Шинпачи, еще два дня после посещения их столовой. Когда Тоширо встретил его в следующий раз, взгляд у Гинтоки был грустный и сочувствующий, как будто бы это он, Хиджиката, женился на Отае, а не Кондо-сан. Зато он стал аккуратно обходить их штаб стороной. От мысли о скривившемся Сакате, увидавшем на своей тарелке порцию тамагояки, которой можно было бы запросто прикончить целую лошадь, пережившую атаку каплей никотина, замкомандующего невольно ухмыльнулся. – Хиджиката-сан, вы так жутко скалитесь из-за того, что сегодняшний день переживут не многие? Вас тоже радует чужая боль и страдания? Или вам майонез в голову ударил? Тоширо не слушал слова этого маленького завистливого ублюдка Окиты. У Тоширо вся душа пела, и это было нечто среднее между популярными ныне попсовыми песнями Оцу-тян и военным маршем. Да, с его тарелки здорово смердило, да и майонез от пережаренных яиц приобретал странный, довольно неприятный привкус. Его форма – а так же форма его подчиненных и в особенности начальника – воняла горелым. У них в штабе появилась сумасшедшая психованная женщина, чьи кулинарные шедевры или кулаки могут в один прекрасный день кого-нибудь ненароком угробить. Зато Кондо-сан выглядел безумно счастливым всё это время. Даже когда, как сейчас, лежал на полу, корчась от рези в желудке и вымученно улыбаясь. А еще, его ребята с каждым днём становились всё сильнее морально и физически. Может ли он, как заместитель командующего шинсенгуми, радоваться чему-то больше, чем улучшению работоспособности и закалке духа своих людей? Если, конечно, не брать в учёт его давние стремления схватить этого несного Кацуру и победить Йорозую хотя бы в алкогольном соревновании. «Я еще сделаю из вас настоящих воинов», – мысленно хмыкнул Хиджиката, зачёрпывая большой ложкой содержимое своей тарелки. – «Я еще буду гордиться вами, парни. Непременно.» Да. Эта весна действительно принесла много всяких перемен. И это было только началом.