Игра в ореховые скорлупки

— Проверьте-ка показания, капитан, — прорычал Ранкин. — Хочу знать, сколько нам осталось. Хороший вопрос. Как раз его я надеялась избежать. Вовсе не из-за Ранкина — его двинешь рычагом автопогрузчика по гладко выбритой голове — он и не моргнет. Нет, все из-за Гупты, у которого всегда был такой вид, будто щенок нассал ему в ботинок. Я уставилась на свои заметки, якобы пытаясь прочесть написанное. Конечно, это было лишним. Стоит ввести в корабельный компьютер переменные — объем кислорода, коэффициент потребления, поглощение углекислого газа, — и ответ получишь очень быстро. Но мне не хотелось сообщать плохие новости, поэтому я тянула с технической стороной. — Сто часов, плюс-минус шесть, — ответила я. — Воздухоочиститель накрылся. Для удаления двуокиси углерода у нас только герметичные контейнеры. К несчастью, половину из них сплющило во время столкновения. — Меньше четырех дней, — прошептал Гупта и затряс головой, отказываясь верить. — Сколько времени понадобится «Хьюстону», чтобы до нас добраться? — невозмутимо спросил Ранкин. — Примерно 131 час. «Хьюстон» — это сторожевой корабль класса «Гленн», который был снят с патруля и направлен к нам на помощь. А я — капитан «Молли Б» и единственная женщина на борту, сорокадвухлетняя космическая странница, почти такая же потрепанная, как и сам корабль. «Молли Б» — престарелое грузовое судно, рассчитанное на экипаж из троих человек. На нем перевозили добытую руду — по бесконечной петле между затейливо названным Складом припасов № 5 и астероидными рудниками. Так было, пока шесть месяцев назад не объявилась кровожадная раса наталиев — на денебийском это означает «разрушители». Они нападали на отдаленные колонии землян и оставляли после себя развалины, обугленный металл и изувеченные человеческие останки. Федерация землян, с ее населением, сокращенным «Актом о контроле рождаемости», и десятками колонизированных планет, была слабо подготовлена к наблюдению за своими границами, и уж тем более — к их защите. И вот какой-то канцелярской крысе из Адмиралтейства пришла в голову блестящая идея: рекрутировать промышленный флот, снабдить корабли высокочувствительными сенсорами и забросить их на края Федерации — пусть служат эдакой системой оповещения. В этом и состояла работа «Молли Б» — сидеть, как паук, и ждать, когда в твои электронные сети попадет муха. Учитывая, что на «Молли Б» отсутствовало какое-либо оружие, закончилось бы все сожранным пауком. — Это с учетом троих людей и кота, сосущего кислород, так? — упорствовал Ранкин. Он бросил презрительный взгляд на Мефистофеля, который развалился на моей спальной полке и преспокойно вылизывал лапу. — Если бы нас было, к примеру, двое, — он одарил меня хищной улыбкой, — мы могли бы дотянуть до прибытия «Хьюстона». Я снова сверилась с записями и кивнула. — Да, могли бы. Правда, я не сказала им, что запрограммировала компьютер на вычисление разных коэффициентов выживания. Что, если кислород будут поглощать двое? Что, если только один? Сколько кислорода требуется коту? Теперь у меня были все эти ответы, и ни одного плана действий. Гупта тем временем становился все зеленее и зеленее. Гупта был ученым, вытащенным из какого-то колледжа в Калькутте или Бангалоре — вечно извиняющийся, нервный, высокий как жердь. Он следил за данными, поступающими с внушительного количества сенсоров, щетиной торчащих по всему модифицированному корпусу «Молли Б». Это было его первое космическое путешествие, и если он не настраивал сенсоры и не изучал электронные сигналы — то в основном блевал, уничтожая наш запас «Пакетов пластиковых, В-4, для желудочных расстройств». Ранкин, лысеющая космическая обезьяна с бугристыми татуированными бицепсами и плохим запахом изо рта, был главным инженером и ответственным за груз на нашем счастливом кораблике. Как и я, Ранкин — бывалый космонавт. Он встал мне поперек горла в тот самый момент, когда впервые ступил на борт корабля и споткнулся о Мефистофеля. Заорав: «Пошел с дороги!», он размахнулся, чтобы пнуть удирающего черного кота. Ему не удалось — я отшвырнула Ранкина от люка, сдавила ему горло и прижала его, задыхающегося, к стене. — Тронешь этого кота — и я разрежу тебя на маленькие кусочки и выброшу из шлюза вместе с остальным мусором, — прошипела я. И так как роста во мне пять футов десять дюймов, а веса — 187 фунтов в основном мышечной массы — спасибо бесконечным лестницам и изометрическим пыточным устройствам, — он поверил мне на слово. Как и все прочие мужчины, недовольные тем, что капитан — женщина, он сперва оглядел меня с усмешкой, начав с груди и поднимаясь взглядом выше. Усмешка таяла всякий раз, когда они встречались со мной взглядом. Конечно, кое-где по кораблю летала кошачья шерсть, но я чистила маленький лоток каждый день и выбрасывала весь мусор, что попадался на глаза. И, кроме того, сам корабль принадлежал мне. Так что если я захотела держать здесь кота — значит, так тому и быть. — Послушай, Салли… — начал Ранкин, но я оборвала его. — Капитан Ларкин, инженер. Он покраснел. — Хорошо, капитан Ларкин. Сдается мне, выбор у нас все-таки есть. Когда прибудет «Хьюстон», он может забрать отсюда либо двух выживших, либо три трупа. Скорее всего, он был прав. Жизнь текла скучно и предсказуемо, пока три часа назад Гупта не закричал, что мы вот-вот попадем под метеорный дождь. Это оказалось не просто дождем, а целой лавиной тяжелых камней, обрушившихся на «Молли Б». Они унесли с собой хвостовую длинноволновую антенну, оторвали люк у грузового отсека, продырявили запасной резервуар с воздухом, повредили двигательную установку и системы жизнеобеспечения, в том числе воздухоочиститель. Мы спешно отправили сигнал бедствия, успели получить ответ, и связь прервалась. Мы остались без электроэнергии. И самое плохое, что углекислый газ, который мы выдыхали, не поглощался запасной регенеративной системой, поскольку большинство герметичных контейнеров было повреждено. И вот мы здесь, дрейфуем без энергии, бережем запас кислорода, тающий с каждым вдохом. Мне не нужно чертить график, чтобы узнать, к чему приводит возрастание концентрации двуокиси углерода: головная боль, потливость, рвота, тремор и бессознательное состояние. Уже становится душно или это лишь мое воображение? — Какие будут предложения? — осторожно спросила я Ранкина. — Есть лишь один возможный вариант событий, — ответил он. — Один из нас глотает ударную дозу снотворного, а двое других продолжают дышать в ожидании «Хьюстона». Гупта вздрогнул. — Нет… — мягко запротестовал он. Проходили минуты. Передняя палуба омывалась тускло-желтым светом аварийного освещения. У нас еще были заряженные батареи, и я запустила два дисплея: на одном — таймер с обратным отсчетом от ста шести часов, на другом — данные измерителя уровня кислорода, чья метка была в зеленом поле, но уже приближалась к красному. Ранкин был прав. Воздуха оставалось для двоих — не для троих. — Решение должно быть единогласным, — настаивала я. — Будь я капитаном… — начал Ранкин. — Ты не капитан. Гупта молчал. После долгой паузы он кивнул. Я вздохнула. Окончательный вердикт всегда остается за капитаном. — Хорошо. Мне нужно обдумать все и… — Оставим это скорлупкам, — перебил Ранкин. — Двое выигравших остаются, проигравший получает вечный перерыв на сон, — он рассмеялся. — Комок шерсти пусть живет. Ему немного надо. В этот момент я возненавидела его. А еще я ему не доверяла. Мефистофель тоже недолюбливал Ранкина и старался избегать его. У кошек отменное чутье на людей. — Ты согласен, чтобы все решила игра? — спросила я у Гупты, который при этом освещении выглядел нездорово бледным. — Согласен, — ответил тот, смеривая Ранкина подозрительным взглядом. — При условии, что все будет зависеть от случайного выбора, а не от хитрости или опыта. Эта игра была новинкой в списке наших занятий для убийства времени. Компьютерная трехмерная версия старой как мир азартной игры для мошенников. Горошина кладется под одну из трех ореховых скорлупок. Ведущий тасует их, а какой-нибудь простофиля пытается угадать, где горошина. Как правило, он ошибается, потому что засранец, перемешивающий скорлупки, горошину давно выбросил. Действие же нашей игры происходило в полой цилиндрической трубке, и скорости были головокружительными — настоящая проверка на внимание и остроту зрения. Роль горошины исполнял маленький белый шарик. Ранкин, игравший по нескольку часов кряду, мог уследить за скорлупкой с шариком, двигающейся по горизонтали, вертикали и диагонали, до четвертого уровня, иногда до пятого. Мы с Гуптой редко заходили дальше третьего. А вот на восьмом и следующих уровнях цветные скорлупки превращались в яркие ленты, мелькающие так быстро, что человеческий взгляд не поспевал за ними. На этих уровнях угадывание происходило вслепую. Все абсолютно по-честному. Я запустила трубку и установила восьмой уровень скорости. — Кто первый? Ранкин озарился очередной выводящей из себя улыбкой. — Дамы вперед. Счетовод может пойти вторым. А я последним. — Ты согласен? — спросила я Гупту. Тот кивнул. Я нажала кнопку «Старт» и стала смотреть, как скорлупки движутся быстрее и быстрее, сливаясь в цветовое пятно. Я нажала «Стоп», и они остановились. Шансы угадать были один к трем. — Синяя, — сказала я и нажала на «Перевернуть». Скорлупка была пуста. Гупта сел на мое место и снова запустил игру. По его лицу бежал пот, тоненькие усики над дрожащей губой превратились в мокрую полоску. Скорлупки остановились, а он по-прежнему сидел молча. — Желтая, — наконец пробормотал он и перевернул скорлупку. В тусклом свете замерцал маленький белый шарик. Последним перед монитором сел Ранкин. Когда мельтешение прекратилось, он не задумываясь сказал: — Зеленая. Выбираю зеленую. Под ракушкой обнаружился шарик. — Ага, — произнес он без тени удивления. Человеком, проигравшим по воле случая, оказалась я. Я согласилась принять снотворное через два часа. Недовольный Ранкин настаивал, чтобы это произошло немедленно, но я оставила его требования без внимания. Мне нужно было отправить пару электронных писем: одно брату в Северную Калифорнию (избиратели в конце концов проголосовали за разделение штата), другое — моему адвокату, с распоряжением продать «Молли Б», если оно переживет войну, а деньги пожертвовать Фонду космических ветеранов. — Идите отдыхать, заодно и воздух сэкономите, — сказала я. — Если, конечно, не хотите посмотреть, как я умираю. Подозреваю, Ранкин с удовольствием остался бы, но они с Гуптой молча вскарабкались на свои полки и закрыли глаза. Мефистофель, мой дорогой спутник все эти семь лет, запрыгнул на приборную доску, ободряюще потерся о меня и улегся спать. Отодвинув в сторону пушистый хвост, я попыталась сосредоточиться на тексте письма. Из головы не выходила игра. Гупта обильно потел, сидя перед монитором, мое собственное сердце колотилось как ненормальное. Ранкин держался уверенно — почти скучающе, — и выбор он сделал, не раздумывая. Урчание Мефистофеля внезапно сменилось хриплым свистом. Он проснулся, напуганный. — Тише, тише, — я успокаивающе гладила его по спине, пока он снова не заснул. Уровень кислорода опустился на еще одну метку. Почему Ранкин был так спокоен? Я встала, подошла к трубке, включила восьмой уровень и запустила игру. Когда скорлупки остановились, я выбрала синюю, как и в прошлый раз. Пусто. Я снова запустила игру и открыла желтую — цвет, который выбрал Гупта. Тоже ничего. В третий раз я выбрала зеленую — цвет Ранкина — уверенная, что увижу шарик. Но, как и две предыдущие, она была пуста. Шарик оказался под синей. Я несколько раз проверила эту последовательность, чтобы убедиться наверняка. Результаты всякий раз были разными. Угадать можно было только случайным образом. Ранкин ничего не исправлял в игре. Я стала простой жертвой невезения. Мое дальнейшее поведение трудно объяснить с рациональной точки зрения. Я тихо прошла к аптечке и открыла отделение с усыпляющим ружьем. Руки тряслись, пока я доставала его, проверяла заряд и снимала с предохранителя. Подойдя к Ранкину, я приставила дуло к его шее. Почувствовав холод металла, он приоткрыл глаза, и тут же широко распахнул их. Я нажала на спусковой крючок. Глаза Ранкина закрылись. Затем я подошла к Гупте и сделала то же самое. Теперь оба они находились в стране снов. Вернувшись к аптечке, я взяла банку с жидким бинтом — липкой воздухонепроницаемой пеной, распыляемой на поверхность раны. Я покрыла ею рот и нос Ранкина и Гупты. Когда их легкие послали первые лихорадочные сигналы в спящий мозг, их тела начали извиваться. Я с отвращением отвернулась. Заварила чай, чтобы успокоиться. Мефистофель прыгнул мне на колени, и я погладила его блестящую шерстку. Он улегся и задремал, только когда я увеличила поток кислорода. Ранкина и Гупту я оставила на их спальных полках. Жидкий бинт полностью впитается в кожу, и вскрытие, если таковое будет, покажет смерть от удушья. Ну а я подожду, пока на радарах появится «Хьюстон», спущу почти весь остаток кислорода и приму снотворное. Когда спасатели взломают люк, они обнаружат двух мертвых членов экипажа, капитана без сознания и кота в коме. Очень жаль, что метеоры повредили «Молли Б». Очень жаль, что Гупта не смог починить воздухоочиститель, и очень жаль, что победители оказались в итоге проигравшими. Но что мне оставалось? Если бы меня не стало — кто покормил бы кота?