О цинизме и самоиронии

      Даже на иссохшем тополе с весной распускаются новые почки, а я со своим циррозом печени и гастритом могу только пить «Боржоми».       У людей в моем возрасте давно есть уже сыновья-футболисты, прелестные дочки, а я навсегда заключен в плен строки и бессчетных ироний.       Мне всегда говорили, мол, брось ты свою писанину, ведь был же хорошим мальчиком, знал математику, ноты, на пианино играл, что теперь так бессильно пыльно в углу гостиной забытой, заброшенной, с дверью старой и перекошенной.       А я и раньше плевать хотел на то, что они там думают, чем занимаются, чему рады. Для меня ведь в стихах моих жизнь скрывается и отрада. Я себя совершенствую через каждые три или даже две строфы, так что жизнь моя, продуманная в голове уже сотни раз, состоящая из песен, стихов и обрывков фраз, с каждой третьей или даже второй строфой становится ярче, теплей, пока делаюсь я язвительный и сухой.       Пока я в реальности чахну, как старый пожухлый лист, упавший под ствол своего родителя, стихи мои повествуют о мире красочном, о жизни великого предводителя эльфов, который разил колдунов. И каждый за творчество это готов освистать и высмеивать три часа. Мол, старый уже, а веришь все в чудеса.       Я с годами не молодею, увы, как Бенджамин всем известный, который Баттон. Я старею и больше курю, посылаю всех жестким матом по понятным нам всем маршрутам. Утекают мои минуты, складываясь медленно в месяцы и года. Усыхаю быстрее, стремительней с каждым днем, иногда даже думается мне, умирать пора.       Но ирония тут же вступается, мол, не найдется по шее моей топора.       А если не так, с топором и на плахе, с последним желанием на устах и в простой рубахе, то я не согласен пока умирать. Надо ведь мир по-особому покидать. А коли достал тебя мир и не хочется в нем обитать, но и сдохнуть красиво никак, заткнись, продолжай свою жизнь скучно-пошлую и не жалуйся даже на тех, кто подошвою топчется и идет по твоей голове.       В Москве пахнет пылью и духом немытых усталых тел, спешащих куда-то к проблемам, заботам, или же прочь от дел. Тут серым асфальтом встречают тех, кто уже не стерпел и решил обречь прохожих на стрессы и темы для слухов на пару дней.       Суицидник сейчас каждый пятый, а каждый четвертый с попытками числится. Вот поэтому жив пока и еще собираюсь прожить сто лет. Чтобы старый и дряхлый, упрямый дед, я дождаться мог Бога, который придет за мной и потащит подальше от Рая, и скажет, что очень рад. Мол, хорошая жизнь была, заслуживаешь ты наград. Скажет: «Ну-ка, попробуй заново проживи, а я посмотрю, что ты напишешь на этот раз». Я плечами пожму и уже в новый мир окунусь, начиная другой рассказ.