Сосед для Мефистофеля

Каждое утро начинается с того, что он слышит чужое дыхание и шаги за стенкой маленькой съемной квартиры. Но ранние подъемы соседа никогда не становились поводом для ссор: тот всегда заботился о завтраке на двоих и даже порой будил Мортея, если тот игнорировал будильник. — Все же, я не понимаю. Ты ведь и так стройный, даже худой, а объемы такие за счет мышц. Зачем такая строгая диета? — нет, ну правда, как можно назвать завтраком вареное яйцо, половинку грейпфрута и стакан молока? — Искусство требует жертв, Мортимер. К тому же, оно жестоко и несправедливо к тем, кто игнорирует правила, — даже сидя за столом, Вельзувел разминает стопы, заставляя вновь и вновь не отводить взгляда от подъема и их гибкости. — Зачем такие жертвы… — продолжал бурчать брюнет, стараясь поскромнее уплетать свой омлет с тостами. Ведь то, что Вельзувел соблюдает диету, вовсе не значит, что он не испытывает голода. — Все великие вещи на свете требуют огромных жертв и усилий. — Даже любовь?.. — неуверенно поинтересовался юноша, но позже сам смутился и быстро замотал головой. — Забудь, что-то меня понесло… — но Вельзувел улыбался, и от этого он краснел еще больше. — У тебя, кажется, какие-то практические занятия в этом месяце? — Бланка облегченно вздохнул изменившейся теме разговора. — Да. Но это будет частично вместо занятий, так что обязанности по дому будут те же. А твое выступление… Когда? Я хочу посмотреть. — Ты же говорил, что не любишь балет, — Ириа удивленно приподнял брови, а стопы просто вытянулись, видимо, закончив разминку. — Но на тебя хочу посмотреть, ты ведь так стараешься. А ведь даже не говоришь мне, что это будет. Вдруг само «Лебединое озеро», ты в главной роли, а!.. — Бланка даже запыхался от нарастающих эмоций. — В «Лебедином озере» главная роль всегда принадлежит девушке. А мы ставим «Фауста» Гете. — О, правда?.. — Мортей почувствовал укол стыда и то, как у него покраснели уши. Он ведь действительно совсем не разбирается в балете и всех этих постановках. — И кого же ты играешь? Фауста? — Нет, Мефистофеля. И мне пора на встречу с беднягой Фаустом, его Марго и нашим личным Люцифером, — сполоснув чашку и тарелку, Вельзувел проплыл — настолько у него изящная походка — мимо недоумевающего студента. — Что? У тебя репетиция? Так рано? — обычно Вельзувел перед этим успевал зайти в магазины или сделать что-то из уборки по дому. — Да, дополнительная. Там есть одна сцена, которую нужно тщательнее отработать. — А, ладно… — значит, вечером блондин будет измотан сильнее, чем обычно. А ведь Мортей собирался пригласить его… — Не волнуйся, я куплю все нужное к ужину. Буду как обычно, надеюсь. А ты? — Мм, я сегодня тоже как всегда. Может даже пораньше отпустят, сегодня первый день практики, вводное, так сказать, — тут из прихожей показалось лицо и плечи Вельзувела, что уже намотал шарф на шею, и его взгляд изображал саму строгость, прямо как у его старой злобной учительницы по немецкому. — Не вздумай прогуливать, студент! Иначе у кого я буду лечить больное горло и голову? — Да ладно, ты здоровее меня будешь, если станешь нормально отдыхать и уменьшишь нагрузки, — брюнет чуть смущенно улыбнулся, закончив с посудой и вышел в прихожую, чтобы проводить соседа. — То есть не буду. Так, я отчаливаю, mon ami*! Тебе желаю удачи в сегодняшнем дне, — озарив на мгновение широкой улыбкой, явно слишком светлой и прекрасной для демона, Ириа исчезает за дверью на лестничной площадке. Но Бланка уже знает, что, покинув дом, его друг быстро петляет между маленькими домиками, подобно весеннему ветру пересекает тенистую алею, которая в такое время еще полна тумана и тайн, чтобы затем затеряться среди таких же спешащих ранних птиц в метро. Они жили вместе уже больше полугода: Мортею пришлось покинуть общежитие с началом 2 курса из-за переделки с соседями, и кто-то из его сокурсников — скорее всего, весельчак и душа компании Дионис — познакомил его с «юным дарованием и восходящей звездой Нового балета», коим оказался Вельзувел. При первой же встрече Бланка почувствовал себя так, словно встретил ангела среди белого дня — кроме мягкого голоса и улыбки, образ дополняли длинные платиновые волосы Ириа. Сам же ангел назвал его «необычайно милым и очаровательным», что заставило Бланку испытать второй микро-сердечный приступ. Особых условий и правил при сожительстве они не составляли, но по ходу уже распределили обязанности. Все же, у них обоих был слишком напряженный темп жизни, почти без выходных, поэтому за полгода они не так много знали друг о друге. И не надо, Бланке хватило только видеть соседа каждый день: утром в сборах и зарядке, которая больше походила на пытку, и вечером за чтением или отработкой сложных элементов, чтобы… Влюбиться. Поначалу юноша уверял себя, что это лишь восхищение и нечто платоническое, как если бы он смотрел на прекрасную картину или слушал классическую музыку. Но Вельзувел был человеком — с царапинками на губах, несколькими родинками на плече, непослушными локонами, что часто заправлял за ухо, тонкими пальцами и… Бланка мог долго перечислять все те мелкие детали, которые, несмотря на свою обыденность, только сильнее западали ему в сердце. И вот, через пол года бок о бок, он решился больше не скрывать это, хотя бы от самого объекта обожания. Но в бешеном ритме было так трудно найти хотя бы один вечер, который можно было бы потратить на свидание и признание. «Чертовы лебеди и Фаусты…» — скрежетал брюнет, слыша, как ночью, пока он готовится к экзамену по анатомии, Вельзувел раз за разом отрабатывает fouetté* или «кошачье па». А ведь со временем чувства все сильнее и сильнее сжимали его сердечную мышцу, доводя до тахикардии или брадикардии, заставляя sanguis* приливать к голове, чтобы спутать мысли и заменить все термины на ненавистной латыни на изящные французские названия балетных па. Как бы там ни был, но он должен признаться. За все то время, что он испытывал свои чувства, в нем успели поднакопиться решимость и храбрость, оставалось только найти подходящий момент. — Быстрее, быстрее!.. Хорошо, теперь держи ее! Давайте-давайте!.. Где улыбка? Где улыбка Марго, а?! Такое чувство, что она не влюблена, а уже готовится к смерти! Так, стоп! Вам 3 минуты отдышаться и наконец собраться. Как сонные мухи тут ползаете, еле шевелите своими лапками! — балетмейстер, как всегда, может перекричать пианиста и дыхание утомленных танцоров, гораздо артистичнее двигать руками и найти 1000 и 1 повод раскритиковать исполнение роли. Был уже второй час репетиции, что само собой предполагало усталость, учитывая, что это был первый перерыв. — Кошмар, — мадам Мюсори* парой ловких движений снова собрала аккуратный пучок из седых волос и, проигнорировав взгляды Фауста и Марго, подошла к Мефистофелю. — Давай прогоним твою часть в самом начале, я буду в роли Фауста. — Да, мадам, — не теряя ни минуты, Вельзувел поднимается со пола, отходит в угол импровизированной сцены и, как только играет музыка, начинает свое выступление. Отточенные до автоматизма движения попадают точно в такт и приводят его именно в те точки на сцене, которые прописаны давным-давно. Да, пока что он совершает мелкие ошибки, слегка недотягивает длину в цепочке поворотов, не всегда ставит локти четко под 90 градусов. Но даже так мадам хмурится лишь несколько раз и только слегка подгоняет или цыкает недовольно. — Вот! Считай, что если бы ты и вправду был Мефистофилем, я бы согласилась на любую предложенную тобой авантюру. — Благодарю. За похвалу, — переводя дыхание, Ириа едва сдерживает улыбку на лице, кланяется. — Но ты сам понимаешь, что до идеала еще нужно поработать. И руки, руки! Слишком мягко, ты же демон!.. Ты уверен, что эта душа подвластна тебе, стоит только поманить! Вот и действуй жестче. И отработай лицо. Ты же все-таки совращаешь, а не флиртуешь, приглашая на чашечку чая. И дурачишься, насмехаешься над этим жалким человеком… Все понял? — Да, мадам! — он выслушивает все замечания стойко, ведь то, над чем он трудился больше всего, было отмечено немым одобрением во взгляде. — Так, вы двое, перерыв окончен! Еще раз вы, и не смей изображать полумертвых лебедей, у нас другая классика! Ириа, зайдешь после полудня, прогоним все вместе, и не дай бог, я увижу тоже самое. Иди. — Боже, я так устала… Все же, ее фамилия подходит ей как ничто! — та самая Марго едва медленно сползает по стенке, делая новый глоток воды. — Ну-ну, Натали… Ты же понимаешь, что она не просто цепляется, она же про, в конце концов. — Но согласись Вельзувел, порой, эта дамочка задирает нос, — Артур дружески приобнимает его за плечо и недолго висит, переводя дух. — «Королева Лебедей», прима, что сказать, — Ириа только пожимает плечами и устало вздыхает, расслабляя лицо. Он и правда тренировал эмоции перед зеркалом… — Кстати говоря, твоя бабушка ведь была ее балетмейстером долгое время, разве нет? — Вельзувел недовольно хмурится под взглядами друзей. — И что с того? Она уже давно отошла от дел, читает газеты и ругает власть. — Но эта ведьма наверняка видит в тебе что-то от нее. Или от твоей матери… — задумчиво тянет Натали, все еще прижимая горлышко бутылки к губам. — Моя мать была бездарностью, — уже раздраженно рычит Вельзувел, нервно теребя волосы. Как хорошо, что больше они не поднимают эту тему… И уж тем более не вспоминают о Разочаровании его семьи. Обеденная тренировка была настоящим адом: каждая деталь, каждый взгляд подвергались критике, и даже Вельзувел не избежал едких и громких замечаний в свой адрес. Но после, все в той же грубой форме, его послали подальше, напомнив лишь об утренней тренировке и о том, что до начала сезона осталось чуть больше месяца. После покупок и небольшой прогулки, он первым возвращается домой и принимается за приготовление ужина. В процессе ему вспоминается тот разговор, начатый Артуром и Натали. Да, бабушка тоже в свое время была примой и потом вела за собой еще несколько поколений будущих звезд. И в толпе тех лебедей когда-то стояла и его мать. Не прима, нет. То, что талант ей не передался, все стали понимать почти с самого начала. И как бы бабушка не старалась, но мать во многом уступала другим, потому так и осталась в кордебалете. Жаль было их двоих. А потом появился он — маленький и слегка неуклюжий лебеденок, который, играючись, пытался повторить движения танцоров, которые видел каждый день, таскаясь за матерью или бабулей. «О, Вельзу, у тебя почти получилось. Давай-ка попробуешь еще раз, а потом я научу тебя красивой стойке». Красота. Да, именно она заманила его в этот жестокий мир. Были и разбитые колени, и сломанные ногти и пальцы, диеты, растяжки, отработки, слезы и провалы… Но он не в кордебалете, не толпе остальных лебедей. Пока что он не сияет главной звездой театра, не красуется в центре афиш, но даже короткое упоминание его имени среди других приводит сердце в восторг и заставляет ликовать, ведь весь труд не оказался напрасным. Хотя еще с самого детства он знал две точки зрения о балете: «Это прекрасное искусство, что тренирует и душу, и тело артиста» и «Это то, что с легкостью может сломить тебя. Твоя жизнь может полететь к чертям из-за одного сломанного ногтя». Как ни странно, но обе точки зрения были верны. Многие из тех, с кем он занимался в одной группе, уходили из-за жесткой конкуренции, непосильных тренировок или травм, пусть и не таких серьезных, как перелом ноги. Для него же не существовало пути назад: на него с надеждой и ожиданием смотрели две самые дорогие женщины его жизни. Выше всех наград было их восхищение и похвала. Вот только вскоре восхищение матери уступило ее зависти: он достигал того, чего никогда не могла добиться она, и безграничная любовь сгорала в огне зависти и разочарования в себе. А тело сгорало на глазах от непомерного количества алкоголя. Несчастная, жалкая женщина, он был благодарен ей за подаренную жизнь и важный урок. Но, кажется, он уже давно не испытывал к ней любви и даже уважения; не заплакал на похоронах и совсем не скорбел. Его мать, такая, какой он знал ее, будучи ребенком, умерла задолго до этого. На плечах Ириа остались лишь большие ожидания бабушки, поэтому у него нет права на ошибку. И даже так он получал удовольствие от каждого исполненного па, от каждого выступления и выхода на сцену. Каждый раз его сердце переполнялось трепетом и восторгом, как будто впервые. Вот только с недавнего времени в его жизни появилось еще кое-что, что вызывало восторг и трепет в душе. Всего лишь человек. Всего лишь сосед по квартире. Невысокий, похожий на подростка, хотя уже студент. Еще в вечер знакомства Вельзувел посчитал его очаровательным и даже привлекательным. Но эти мысли привели его в смятение, которое он удачно скрыл за непринужденной улыбкой и легким кокетством. Теперь каждое утро он сильнее старался на зарядке, чувствуя на себе взгляд золотистых глаз; каждый раз таял, замечая румянец на лице Мортея. В голове почти все эти полгода играла любимая музыка, а за спиной будто выросли крылья. Как будто теперь каждую секунду он кружился на сцене… Скорее всего, Бланка восхищался его красотой, как и многие до этого, но на свой страх и риск — ведь не каждый готов узнать о том, что то, чем ты восхищаешься, переполнено не совсем чистыми чувствами — решился открыть свое сердце и признаться. Ради этого даже решился приготовить особый ужин и ненадолго забыть о диете. «Ну вот, все почти готово», — Вельзувел снимает с себя и вешает фартук на крючок вешалки, бросает взгляд на часы — у него еще есть время привести себя в порядок. Красиво причесать и уложить волосы в хвосте, добавить лицу краски, подышав свежим воздухом на улице. Ожидание дается ему тяжело, и чтобы хоть как-то избавиться от волнения он оттачивает движения для своей роли. Ошибки все равно есть, поэтом он пробует снова и снова, недовольно пыхтит, но внезапно слышит позади одинокие аплодисменты. — Очень красиво, — Мортей, с красными от мороза щеками, смотрит на него сияющим взглядом. — Спасибо, — Ириа выдыхает и приходит в себя, выходит в прихожую, чтобы забрать то, что принес в пакетах Бланка. — Я же говорил, что успею все купить и приготовлю ужин, тебе не стоило тратиться. — Нет, но там… — Мортей мнется и делает вид, что долго расшнуровывает обувь, так что Вельзувел сам заглядывает в пакеты. Бутылка белого вина и коробка шоколада. — У тебя какой-то праздник? — неужели он забыл о его дне рождения?! — Не то что бы… Просто подумал, мы ведь полгода живем вместе. Такая себе «круглая» дата… — Ясно. Ужин уже готов, мой руки и проходи, — они одного возраста, но Вельзувел все равно заботится о нем, как о младшем, и Мортей радостно улыбается, втягивая носом запахи с кухни. — Ого, ты столько всего наготовил! Выглядит очень вкусно, — Бланка поднимает вверх рукава темного свитера, откупоривает вино и разливает его по бокалам, несмотря на неуверенный протест Ириа. — Всего один бокал тебе совсем не повредит, а остальное оставим до лучших времен. Вельзувел ведет себя тише, чем обычно, а вот Мортей не на шутку разошелся: рассказал так много о своей группе из университета, о преподавателях и казусах, которые уже с ним случались. Рассказывал и о том, что специально взял в библиотеке «Фауста», чтобы перечитать, снова читал нотации насчет правильно режима питания и чрезмерных нагрузках. — Ну ты только посмотри на себя: белый, как снег! Нет, это прекрасно и даже завораживает, особенно, если учесть, что ты часто кусаешь губы, они краснеют и выглядят еще выразительнее на твоем лице, но... — переведя дух после беглой речи, Мортей допивает свой третий бокал, совсем не замечая, что говорит довольно смущающие вещи. Вельзувел ощущает жар на кончиках ушей, слабо кивает, глядя на свое отражение в глотке вина, что все еще плескался на дне его бокала. «Соберись же». — Зато меня гримировать легко. Тебе не стоит беспокоиться, многие поддерживают еще более строгую диету, — на эти отговорки Мортей только нахмурился, тихо фыркнув. Ириа отставляет тарелки на рабочую поверхность, оставляя на столе только коробку с шоколадом, бутылку вина и их бокалы. — Если честно, Мортей, я хотел тебе кое-что сказать. — должен сказать, но! Сердце сейчас пробьет клетку ребер и вырвется наружу, упорхнет далеко-далеко, лишь бы не испытывать больше столько волнения. Бланка замирает и слишком напряженно смотрит на него. Что хочет сказать Вельзувел? У него есть любимая девушка, и он бы хотел жить с ней? Мортей нагрубил ему? Он травмировался и собирается бросить балет, а возможно и что похуже… Или нет, может, это какая-то хорошая новость? Но Вельзувел все никак не решается. Так почему бы ему не сказать сейчас?.. — Прости, что перебиваю. Вельзувел, я… Ты мне нравишься. Очень. Я влюблен в тебя. И это именно так, в тебя, а не в твою красоту. Я знаю, мы оба парни, и не так уж близко знакомы, мы очень разные. Но я ничего не могу с собой поделать, — закончив свое признание, Бланка залпом выпивает еще один бокал и смотрит на блондина слегка поплывшим взглядом. Даже так он видит его покрасневшее лицо, растерянный взгляд. — Прости, наверное, я испортил этим вечер… — Нет! Я... Я хотел сказать то же самое. То есть!.. Мне нравишься ты, Мортей. Я просто не думал, что и ты тоже… В общем, что это взаимно, — впервые Бланка видел настолько красивую, настолько счастливую улыбку на губах парня. Потому и затормозил, в последний момент поддаваясь им навстречу, чтобы коснуться поцелуем. Мягкие и горячие, с пьянящим вкусом вина и шоколада, он бы хотел их съесть, но только много раз обхватывал своими, проводил языком. Может быть из-за вина, а может только от восторга, в головах этих двоих влюбленных гремели салюты и тихо играла мелодия из «Фауста».