Замедленного действия

Кагеяма не помнил такого, чтобы он хоть когда-нибудь в порыве эмоций делал что-нибудь, совершенно не задумываясь о том, что вообще делает, и что будет после его безрассудных решений. Ладно, хорошо, может быть он и был чересчур вспыльчивым или мог слишком резко или грубо отреагировать на самую настоящую ерунду, но никогда… Можно сказать это дважды. Трижды. Он был готов повторять это раз за разом. Это стало его любимым словом. Мантра его беспокойной душе. Его расшатанным нервам. Никогда. Он был готов набить себе татуировку на лбу с этим громким «никогда» самым жирным шрифтом, чтобы доказать всем окружающим его истинность. Конечно, чтобы доказать это самому себе было достаточно лишь одного глубокого анализа. Но и он все равно привел к такому же ответу. Проверено, подсознательно подписано и официально утверждено хмурым выражением лица на последующие несколько недель. Никогда. В порыве эмоций Кагеяма никогда непроизвольно не делал того, чего он делать не хотел. В плане, настолько не хотел, что в его голове не мелькнуло ни одной лишней мыслишки. Если он дал кому-то подзатыльник, из-за того что сильно разозлился, значит он хотел этого в глубине души. В самой глубокой глубине души. И он успел подумать обо всем этом пару раз. Даже пару лишних раз. Мысли материальны. Вбить в мысли гвозди, чтобы однажды они не вбили их в тебя. Он не понимал, как можно разговаривать и махать руками. Никогда не думал о том, что можно подойти слишком близко к незнакомому человеку и приобнять его, а на просьбу отойти и свалить к черту просто улыбнуться, чем подтвердить получение статуса самоубийцы. Ладно, может быть у Тобио был просто бзик на личное пространство, хорошо, и в этом все время было дело. Но что насчет случайно сказанных слов? Слишком глупых, слишком необдуманных, выдающих с головой. Что насчет слишком безрассудных действий? Совсем необъяснимых? Никогда. Тобио был вспыльчивым. Но не безрассудным. Но в то же время он до дрожи боялся, что ошибается. Следил за своими действиями теперь слишком много. Ты начинаешь смотреть на мир по-другому, когда узнаешь что-то новое или понимаешь какую-нибудь крышесносную истину жизни. Да, Тобио как раз до такой и дополз одним чудесным вечером. Он просто терпеть не может безрассудные действия. И уж тем более он не должен их совершать. Такого у него быть не должно. Никогда. Но это было вокруг. Если взять всю возможную безрассудность такого количества, каким можно было заполнить всю личность человека, чтобы затолкать все в его мозги до краев, сложить это с неуклюжестью, феноменальной тупостью и ненормальной целеустремленностью, то получится главная причина всех головных болей Кагеямы. Нет, серьезно, это было вокруг. Скакало вокруг Тобио на тренировке, мелькало в школе. Раздражало своим вечным присутствием, глупыми шутками в раздевалке и слишком большим любопытством, которым он руководствовался, пока выбирал вопросы, какими можно завалить Кагеяму по дороге к дому. Завалить так, чтобы дышать было тошно. Хината. Мистер безрассудство. Если Кагеяма король площадки, то Хината король тупиц. Король рыжих придурков. Рыжих, больных придурков, которые машут руками и слишком громко орут, швыряясь своими эмоциями в беззащитных окружающих. Да, так Тобио и думал. Так он снова подумал, когда после удачно проведенной атаки, которую они смогли наконец выполнить спустя несколько нервовытрясибельных часов, Хината снова распустил руки. И на этот раз пустил их слишком далеко. Радостный вскрик, и резкий хлопок. Со всей дури. А потом тишина, до которой кто-то, кажется, хотел тихо выругаться, но не успел, и гадкое, но невероятно точное и подходящее к ситуации словечко шепотом разлетелось по всему залу. Кагеяма нахмурился так, что у него свело лоб. Он уставился на Хинату, который за несколько секунд показал на своем лице все возможные цвета, в какие вообще может окраситься человеческое лицо от эмоций. И даже чуть больше. Широко растопыренные пальцы, и он махал ладонью левой руки из стороны в сторону, словно стараясь избавиться от неё. Надеялся, что кисть оторвется, чтобы он мог хоть как-то себя оправдать. — Хината, ты серьезно сейчас Кагеяму по заднице шлепнул? Слишком грозный зырк, и зря вообще Танака снова открыл рот, потому что когда Кагеяма снова посмотрел на Шое, тот вдруг со всех ярких красок перескочил на мраморно белый и бухнулся на пол. Никогда. Раньше никогда прилюдно. А теперь во всеуслышание. Когда узнаешь что-то новое о чем-нибудь в твоей жизни, то начинаешь смотреть на вещи по-другому. Если ты один раз попробовал собрать свой механизм, то теперь будешь разбирать по полочкам каждое действие других. Кагеяма поспорил с самим собой на щелбан, что Хината — самый импульсивный и безрассудный человек из всех людей его ближайшего окружения. Нет, ну он хотя бы понадеялся, что это не так, просто потому что его напрягало присутствие чертовой атомной бомбы в команде. И в первый же день залепил себе по лбу. Раза три-четыре. Как проигравшему победителю. Тобио наблюдал за ним. Анализировал. Наблюдал. И опять анализировал. Ему не хватало блокнота под рукой, а вот задумчивое и крайне напряженное выражение лица было у него постоянно. Он стал банным листом Хинаты. Его тенью. Тем, кто наступал ему на пятки и оставлял за собой дымный шлейф от перегретых мозгов и паленых нервных клеток. У Кагеямы пару раз спросили, что у него с лицом, но вопроса он не понял. Как ему казалось, все было как всегда, только еще хуже. Хината был быстрее Кагеямы в повседневной жизни. Когда Тобио бы остановился и подумал, тот рвался в бой, расшвыривая здравый смысл по сторонам и сшибая им с ног окружающих. К черту здравый смысл, кто первый — тот и прав! Эта политика побуждала Тобио пробивать себе лоб ладонью. Хината не думал, прежде чем ляпнуть что-то старшекласснику, который потом дал ему такой пинок под зад, что парень отлетел аж в другой конец коридора. Он не думал, прежде чем ответить на вопрос. От одноклассников Шое можно было узнать, что тот иногда поднимал руку с невообразимо счастливым лицом, а потом либо что-то неуверенно мямлил, либо и вовсе белел, будто за пару секунд забывал не свой ответ, а всю школьную программу. Хината не рассчитывал свои силы. Хината выкрикивал несусветную чушь на эмоциях. Хината был зачастую безрассудным. Импульсивным. Кагеяма все думал, что же он ненавидит больше: когда люди не думают о том, что делают, или же когда они действуют по первому побуждению. Слишком сложно. Благо, в Хинате есть все, что нужно, и ненавидеть его можно и за то, и за другое. Он махал руками, жестикулируя, и мог пару раз заехать по носу собеседнику, или же опрокинуть какой-нибудь предмет, стоящий рядом. Слишком быстро соглашался сделать что-нибудь на спор, а потом так же быстро ломился лажать и крушить все вокруг, просто потому что проспорить было бы для него слишком низко. Еще и гордость до кучи. До очаровательности отвратительно. Кагеяма больше не следил за собой. Главным объектом его исследований вдруг стал Хината. Гребаная атомная бомба. Оружие массового поражения, в котором всего-то сто шестьдесят четыре с лишним сантиметра роста и почти пятьдесят два килограмма. Кроме всего прочего он был еще и старше. Кагеяму может быть это все и не заботило бы вовсе. Можно терпеть одного из самых громких членов команды, можно его игнорировать, когда он пролетает мимо тебя по коридору, получив еще один пинок под зад, можно, да. Но Тобио был не намерен терпеть, когда это все касалось его напрямую. Касалось в прямом смысле слова. Хината иногда налетал на него и пытался обнять. К этой цели, как и к любой другой, он стремился с ненормальным упорством и чрезвычайной терпеливостью. Он отбирал у него булочки. Перебивал. Верещал прямо в ухо. Пихал в плечо. Тормошил так, будто пытался вытрясти всю душу. Хватался за олимпийку, дергал за футболку. Черт возьми, о чем вообще нужно говорить, если однажды у него хватило смелости потискать Кагеяму за щеки?! Никогда. Тобио шлепал его по рукам. Прижимал их к его телу, когда тот разговаривал. Затыкал рот. Давал подзатыльники. Пинки под зад. Хлопал по спине. Наступал на ноги. Щипался. Когда Хината снова потянулся помацать его щеки, тот просто укусил его. Кагеяма был вспыльчивым. Но не безрассудным. Но Хината все равно распускал свои руки. Когда он тогда бухнулся на грани потери сознания, Тобио показалось, что одного только его грозного взгляда хватило для того, чтобы сокомандник сменил место жительства и рванул в другую страну, забыв даже собрать чемоданы. Если и не так, то его точно было более, чем достаточно, чтобы начать избегать любого пересечения со связующим. Какого же было его удивление, когда это снова повторилось. Очередной шлепок по заднице маленькой ладонью, и Кагеяма поклялся себе, что он просто перестанет давать пасы этому придурку за такие выходки. На четвертый раз он успел перехватить Хинату за руку. Тот опять бухнулся на пол с закатившимися глазами и покрасневшими щеками, из-за чего тренер разразился ворчаниями и пригрозил обоих выгнать с площадки, чтобы те остудили головы. И все это за одну тренировку. Только за одну чертову тренировку. Это не прекращалось. Более того. Это переходило все границы. Среди компонентов бомбы замедленного действия есть простая бомба, взрывчатка, детонатор, и таймер. Кагеяма никогда не подходил слишком близко, но иногда, когда Хината прижимался к нему слишком сильно, пока обнимал, можно было почувствовать, практически услышать быстрые глухие удары в чужой груди. Кагеяма слышал, как тикает таймер внутри Хинаты. Он отталкивал его прочь, потому что скорость этих ударов начинала возрастать, а сам парень краснел до самых ушей. Было похоже на то, что он взорвется. Через двадцать. Девятнадцать. Некоторые люди не терпят, когда к ним обращаются неуважительно, некоторые, когда к ним вообще обращаются. У многих людей начинает подергиваться глаз, если только тронуть их волосы. Что же, у кого как, а Кагеяму раздражало, когда его обнимали (трогали, шлепали по заднице, тискали за щеки и хватали за руки) всякие рыжие полудурки. Постоянно. Целыми днями. Он не представлял, какой грозный взгляд ему еще состроить или какое еще отвратительное ругательство выплюнуть, чтобы рыжая ядерная бомба, по совместительству его сокомандник, перестал делать все, что делать не стоило. О чем даже думать вообще-то было нежелательно. Налетать спереди. Сзади. Сбоку. Пихать в бок, плечо, оставлять синяки на руках. Сшибать на пол. Разбивать коленки. Локти. Рубашка пачкалась кровью из носа. Обнимать. Обнимать. Обнимать. Обнимать. Пятнадцать. Кагеяма думал, что ничего хуже этого быть не может. Он уже приготовил себя к испытаниям в преисподней — тысяча Хинат в пылающей очереди перед ним, и каждый будет его обнимать. Душить до смерти. Жаль лишь, что тогда он будет возрождаться каждый раз. Он паниковал. Неимоверно паниковал, чувствуя буханье чужого сердца. Таймера под слоем мышц и крепких костей. Но еще его напрягал тот факт, что он, вообще-то, ввиду их разницы в росте, вообще не должен слышать ничего подобного. Двенадцать. Но он и не слышал. Чувствовал. И от этого становилось еще поганее. Будто мозг поймал чужую, лишнюю волну, и теперь барахлил. Потому что этот отсчет был с ним везде. У него была одна пластинка на все время. Застрявшая песня в голове. Отсчет до взрыва. Хината раздражал, неимоверно раздражал. Он никогда не думал. Никогда даже не пытался думать. Он просто захотел — и сделал. Прет, как танк, отлетает к стенке, как тот, кому снова дали под зад старшеклассники. Кагеяма не понимал, как можно настолько не контролировать себя. Маленький мешок с органами и крошечными мозгами, кружащий по коридору, весело хохоча. Улыбаясь. Вышибая землю из-под ног. Кагеяма серьезно думал, что ничего хуже этого быть не может, пока границы не оказались за спиной. Пока он не почувствовал, как Хината хватается за его футболку и прячется за его спиной перед очередной игрой. Пока он не обратил внимание на то, как парень осторожно поглаживает его плечо. Или шепчет что-то неимоверно глупое и бесполезное на ухо, попросив наклониться. Или сшибает с ног, обнимая. Или кусается. Да, он иногда кусался. Иногда хватал Кагеяму за руки (задницу). Десять. (кто-нибудь, смените эту хренову пластинку) Он всегда был вспыльчивым. Всегда срывался. Ядерный импульс. Все время ошивался рядом. Мельтешил где-то сзади. Вскрикивал, пугаясь, когда Тобио резко поворачивался к нему. А когда он неожиданно останавливался посреди коридора, то ему в спину тут же утыкался чужой нос. Он был всегда в зоне видимости. А Тобио всегда был в зоне поражения в случае взрыва. Отсчет не прекращался, когда Кагеяма был рядом. Он становился громче. Пять. Нет, ладно, хорошо. Давайте поставим на паузу. Пропадем на пару дней. Все, что будет необходимо для осмысления полной безвыходности ситуации — это герметичное помещение под замком. Кагеяма заперся в комнате и не выходил оттуда пару дней. На все вопросы матери он отвечал, приоткрывая дверь и показывая градусник с температурой под тридцать восемь. В ответ звучали охи и ахи, потому что как это Тобио мог заболеть? Таблетки приносились вместе с каждым подносом еды. Стоило двери закрыться, а шагам за ней прекратиться, как таблетки летели в шкаф под белье, а градусник отправлялся в кружку с теплым чаем. Кагеяма ждал. Пялился в потолок. Тяжело лежать вот так вот и ждать того события, которое лучше бы вообще никогда не происходило. Максимум терпения. Минимум Хинаты. Мать никогда не заходила в комнату. Тобио просто не пускал её. Лица его она не видела, а это бы выдало его с потрохами. Увидев это застывшее на нем выражение, эти синяки под глазами, она бы тут же вызвала неотложку. Да, пожалуйста. Скорую помощь перегоревшим мозгам. У нервов истерика. Это называется самоуничтожением. Кагеяма проснулся ночью от грохота. Баха в его голове. Эхом по всему телу. То, чего он так ждал, и чего так сильно боялся. Три. Лучше бы ему послышалось. У взрывчатки Хинаты внутри, как оказалось, свойство накапливаться. Обрастать новыми деталями. Искриться. Новая причина для того, чтобы таймеру бухать снова и снова. Ту-дум. Снова и снова. Дум. Больше причин. Оскорбления тоже считаются. Все (только от Кагеямы). До единого. Шое быстро меняет цвета. Он снова побледнел, стоило ему увидеть Кагеяму за столько дней отсутствия того в школе и на тренировках. Мешки под глазами. И этот странный взгляд. Парня будто избили собственные мысли. — Кагея… — Прочь, — он остановил его на половине пути, просто вытянув руку вперед. Хината тут же налетел на неё лбом. — Дургеяма! Зачем так пропадать? Без звонков, без… — он замычал, потому что ладонь чуть сдвинулась, едва ли не вывихнув его нос, и заткнула рот. Руки мельтешили в опасной близости от краев олимпийки Тобио. — … Убери свои лапы! Я хочу поговорить. — А я хочу, чтобы ты валил к черту со своими разговорами. — Убери руки! — он вдруг вырвался, оттолкнул от себя чужую ладонь и налетел на Кагеяму. Опять. Его пальцы сжались на воротнике футболки парня, и тот вскинул брови. — Ты тоже. — Поговорить. Мне нужно с тобой поговорить. Дай мне шанс. Я все объясню. Пожалуйста, тебя не было, я думал, что… Два. Кагеяма не сразу услышал, что ему сказал Хината. Что он там пробормотал. Все, что услышал лично он, так это грохот. Хватит тикать мне на ухо. От этого звука легкие забывают свою основную функцию. — Я думал, что с ума сойду. Ты так злился. Я думал, ты ненавидишь меня, но это невозможно контролировать. Ты постоянно хмурился и корчил вот это свое страшное лицо, — он не отпускал края олимпийки Тобио, постоянно потрясывал его, но тот продолжал смотреть как-то слишком отстраненно. — Это неправильно. Это все очень неправильно. Можешь убить меня, серьезно, если только захочешь. Сделай все, что захочешь. Его глаза заблестели и он почувствовал слабое жжение. Опустил на секунду голову, отдирая руку от одежды парня напротив, утер глаза, после чего сжал чужие плечи. Смотрел он снизу-вверх, но все равно старался выглядеть максимально убедительным. — Если ты думаешь, что я вел себя так по тупости, ну, ты сказал тогда, как ребенок, то это все не из-за ерунды. Может для тебя и ерунды, но для меня нет. Я еще раз повторяю. Можешь убить меня. Ударить. Но я сделаю это. Кагеяма вздохнул, отдирая от себя чужие руки. Обычно так начиналось каждое извинение. Он не собирался коллекционировать их в своей памяти. Он бы ушел. Серьезно, развернулся и ушел. Может быть даже ударил Хинату, как тот и просил. Ну, если бы не одно но, конечно. Один. — Кагеяма, я люблю тебя! Эхом по всему телу. Взрыв. Слишком серьезное выражение лица. Прекращай, Хината, тебе не идет. Серьезно, убери это к чертовой матери. Забирай эти нахмуренные брови и глаза на мокром месте, не забудь захватить свои слова и убирайся. Прочь. Прочь из башки со своим гребаным таймером. Кагеяма не помнил, что было дальше. Он запомнил мало. Слишком мало, чтобы потом, вспоминая произошедшее, он не думал, что это сон. Один большой и страшный сон. Его лучший кошмар, из которого он помнил только детали. Как оказалось, максимальный радиус поражения у этой ядерной бомбы по имени Хината мог растягиваться. Тянуться и настраиваться. И дальше Кагеямы он никогда не заходил, вот же неожиданность. Детали. Мурашки по рукам. Осколками. Всего у атомной бомбы несколько поражающих факторов. Кагеяма за несколько секунд выучил наизусть их все. Проникающая радиация. Все живое получает сильнейшую дозу облучения. Поток жестких волн. Хината покраснел, а его лоб покрылся испариной, пока он бормотал и бормотал. Открывал рот. Закрывал. Чудом не махал руками. Они были заняты тем, что держали Тобио и не давали ему сбежать. Ударная волна. Сплошные разрушения. Выбивает стекла. Ребра трещат по швам. Хината стукнулся с ним зубами, когда поцеловал в первый раз. Его таймер чуть не лопнул, когда он сделал это еще раз, только осторожнее. Пальцы предательски дрогнули, сжимая уже окончательно измятую ткань черной олимпийки. Остаточная радиация. Реакция. Кагеяма опустил руки, сжимая чужие плечи. Коленки дрогнули, потому что ему пришлось резко наклониться вниз — Хината потянул его на себя, привставая на носочки. Электромагнитный импульс. Сжигает всю электронику. Тобио ненавидит, когда люди не думают о том, что делают. Он не успел сосчитать, за сколько секунд все его мысли самовоспламенились и рассыпались. Не успел, потому что забыл, как считать. Дальше. Глубже. Еще раз. Хината оказался чрезвычайно наглым и воровал третий поцелуй подряд. Световое излучение. Поток света, который за секунды способен спалить дотла все, на что упадет. Кагеяма чуть не подавился воздухом, когда Хината улыбнулся под его губами. Пальцы в рыжих волосах, дым от мыслей в воздухе. И таймер в груди. Теперь его собственный. В обратную сторону. Хината рассмеялся, смыкая руки за спиной Кагеямы. Радиоактивный. Кто же знал, что это заразно. Один.