May we meet again

      Октавия Блейк не из тех, кто легко сдаётся. Она борется. Борется за близких людей. Борется за жизнь. Борется за свободу. За дом. Так повелось с самим фактом её рождения, или, если вернее, незаконного рождения. Ведь на Ковчеге она была мусором, напрасной тратой кислорода. Преступницей, чьё преступление заключалось в существовании. Октавия долго винила себя в смерти матери, кажется, бесконечно долго. Рыдая в тюремной камере, она сама себя ненавидела и жалела.        «Эгоистичная тряпка», – сказала бы она про ту себя сейчас.        Она не помнила точный момент, когда поняла, что Земля – не только милые бабочки и светящийся лес, что должна выжить. Ведь как ни крути, жизнь она точно любила. Да, юность взаперти явно чему-то, да учит.        Но сейчас Октавия устала бороться. Она потеряла его. Навсегда утратила свою вторую часть. То, за что боролась. Он был её жизнью, свободой.        Линкольн был её домом.        – Прости меня. Ты спас меня и вот как тебя отблагодарили. Я никогда не желала тебе зла.        – Спасибо.        Единственное, что помогало ей держаться на плаву, так это мысль о мести. Хотела, чтобы Пайк страдал хуже её. Хотя, куда уж хуже… Ей хотелось кричать от бессилия, ярости и острого чувства одиночества, которое ей удавалось немного заглушить, лишь прижав к груди потрёпанную временем записную книгу.        – Да ладно тебе, сколько ещё?        – Не знаю. Я смотреть на тебя не могу. Потому что каждый раз я вижу, как Пайк приставляет пушку к голове Линкольна. Я слышу выстрел. Вижу, как он падает.        – Я не убивал Линкольна.        – Нет, но он погиб из-за тебя!        Беллами. Ей хотелось ненавидеть его, правда, хотелось.        – Ты мёртв для меня.        Но она лишь испытывала чувство потери и предательства. Её брат предал её. И от этой мысли становилось ещё хуже.        Октавия помнит, как зайдя в его комнату, первое, на что наткнулся её взгляд, была куртка, какие носит охрана.        – Октавия, послушай меня. Дух Трикру в твоём сердце, а не снаружи. И ничто не сможет отнять его у нас.        – Эта униформа может.        Она вдыхает родной запах, что всё ещё хранит куртка. На глазах наворачиваются слезы, и она швыряет её куда подальше.        – Эй…        – Что?        – Помнишь, ты говорила мне, что станет легче.        – Это разные вещи.        – Испытывать скорбь, это нормально, Октавия. Ты же его любила.        – Войны не оплакивают мёртвых, пока война не окончена.        Но сейчас война окончена. Для неё она закончилась, когда, не смотря на то, что Пайк спас ей жизнь, она, недолго думая, всадила ему меч в сердце.        «Кровь за кровь», – звучит в её голове, когда она под ошарашенные взгляды выходит из комнаты.        В тот день Октавия поняла две вещи. Во-первых, что кровь не смывает кровь. Кровь не смывает боль и не возвращает человека к жизни. Она лишь даёт секундную передышку от боли и долгожданную справедливость. Но она не смывает другую кровь.        Во-вторых, что больше не может так жить. В мире, где всё напоминает о нём. С людьми, которые напоминают о нём.        Она ушла вместе с Индрой в одну из деревень Трикру и поселилась в заброшенной хижине, чуть в отдалении от деревни. Когда Индра оправилась и стала пытаться вернуть Октавию к тренировкам, та ответила, что больше не войн. И после сильного удара Индры она шмякается в грязь и бьется в истерике, молотя кулаками по луже грязи.        Только тогда она осознает, какая мазохистка. Каждый раз повторяя «Линкольн мёртв» она пыталась поверить в это, но это и съедало ломтик за ломтиком её душу. Разъедало, словно кислота.        – Ты слабее, чем младенец, - презрительно выплёвывает Индра и уходит.        Беллами и Кларк несколько раз стучали в дверь её прибежища, но она упорно не открывала им. С каждым разом они приходили всё реже, на что Октавия не обратила внимания, как и на то, что с каждым днём её щёки всё сильнее вваливаются, а мешки под глазами растут. Индра иногда заходила к ней. Наверное, думала Октавия, проверяет, не сдохла ли я ещё. Она уже не обращала внимания ни на что, до того дня, как её взгляд упал на округлившийся живот.        «Что за?» – пульсирует в её голове.        В тот момент зашла Индра, как всегда без стука. И, конечно она обратила внимание, как её подопечная, рассматривает и гладит свой живот. Подойдя, она кладёт свою руку на живот Октавии и шепчет что-то на языке землян.        Когда до Октавии доходит смысл её слов, она прижимает колени к груди и смотрит на Индру.        – Наш ребёнок.        Индра хмуриться, но видя, как зажглись, давно потухшие, глаза её подопечной, она с надеждой улыбается и понимает, как сильно привязалась к этой девушке. Она видит в ней не просто ученицу, она обрела в ней дочь.        Октавия стала заниматься безопасными для её положения тренировками. Индра таскает ей вдоволь еды и тёплой одежды, с радостью подмечая, как у Октавии появился румянец на щеках, как к ней возвращается прежняя сила духа.        Недавно Октавия помирилась с братом, и тот пообещал прийти на роды, хоть и побледнев при этом. Но он пришёл не только на роды, он забегал к Октавии чуть ли не каждый день, уговаривая ту вернуться в Аркадию. Впрочем, безуспешно. Октавия твёрдо решила, что её ребёнок будет Трикру. И уже вместе с Кларк и Рейван думала над именем. Конечно, у неё было не всё так гладко, как хотелось бы. По ночам она душила рыдания, скучая по Линкольну и жалея, что он не увидит их ребёнка.        – Я люблю тебя.        Она вдруг думает, что никогда не говорила ему, что любит. Понимает, что он и так всё знал. Но будь у неё ещё хоть один шанс, она бы не уставала ему это повторять.        Роды у неё принимала доктор Гриффин, которая и сама была на 3 месяце, от чего Кейн был в полном восторге. Октавия искренне радовалась за них, но её сердце болезненно сжималось, видя их счастье.        Когда у неё отошли воды, Индра незамедлительно связалась по рации с Аркадией и уже через 15 минут Эбби раскладывала свои инструменты, а Беллами нервно сжимал её руку. Остальных Гриффин выгнала, дабы не мешались, за исключением Индры, которую Октавия попросила остаться.        После нескольких часов мучений Эбби передаёт ей маленькую дочурку. Тяжело дыша, Октавия думает, что это самый прекрасный малыш на свете, а Беллами радуется ещё и тому, что его сестра, наконец, искренне улыбается.        – Ну, здравствуй, Морриган из Трикру.        Внезапно в хижину залетают все её друзья, сетуя на то, что начался ливень. Но Октавия будто отключилась от всего этого балагана, прислушиваясь к звуку дождя и смотря в глаза дочери, так похожие на отцовские.        – Меня зовут Линкольн.        – Линкольн. Я Октавия.        На её губах застывает улыбка, а из глаз посыпался град слёз.       – Да, Линкольн. Может, мы встретимся снова.